1892 - 1938
Родился в 1892 г., в Астраханской губернии. Сын каспийского рыбака и прачки.
Был первым учеником класса и одним из лучших в гимназии, что дало ему возможность учиться за казенный счет…
С четвертого класса - товарищ редактора ученического журнала…
Любимец учителей латинского и русского языков, в карманах которого лежали переписанные стихи Хлебникова и Северянина, и рядом с ними романс - ариэтки Вертинского.
Но он сбежал на фронт...
Сбежать на фронт особого труда не составляло, – по всему Нижнему Поволжью квартировали резервные части русской армии, сюда же везли на подготовку новобранцев.
Выше Астрахани, под Царициным, страдал от оскорблений и муштры земляк Лоскутова, чьими стихами тот зачитывался, и кого друзья, футуристы-будетляне,[1] назвали Великим Поэтом Современности, Велимир Хлебников.
Гимназист Лоскутов пристал к уланскому полку, отправившемуся на фронт из его города.
Может быть, именно тогда он и взял за правило прибавлять себе к возрасту лет 6-7, что, кстати, сделает еще не один раз. И не устоит перед этим искушением даже в официальной автобиографии во второй половине 20-х годов.
На фронте ходил в кавалерийские атаки; в одной из них пуля выбила его из седла и, пока гимназист лежал на поле, другая пуля, шальная, зацепила ягодицу.
В 1915 году в Полтаве, ставшей местом дислокации госпиталей для солдат Первой Мировой войны, вышел альманах в пользу раненых со стихами гимназистов.
Одно из стихотворений, величиной в 25 строчек, выделялось среди других как по форме, напоминая опусы будетлян-футуристов, так и по содержанию: в стихотворении осуждалась война, что выглядело, как минимум, свежо на фоне казенных либо наивных ура-патриотических излияний.
Автором этого стихотворения был бывший астраханский гимназист Александр Лоскутов, имевший достаточно оснований предъявлять претензии войне.
После госпиталя неудавшийся улан вернулся в родной город с двумя ранениями и нелюбовью к войне, что определило его симпатию к большевикам.
Однако позднее, во время офицерского антибольшевистского восстания, симпатия вышла боком, и не миновать бы Лоскутову расстрела, если бы не подоспевшие матросы, выбившие офицеров из Астрахани. Избавители, однако, оказались людьми подозрительными, гимназическое прошлое арестанта внушало им недоверие, и экс-гимназист стал готовиться к вторичному расстрелу.
Но пролетарское происхождение спасло его на этот раз.
Лоскутов становится матросом Каспийской военной флотилии и находился в ее рядах с 1917-го по 1922-й год.
В промежутке между 17-м и 22-м годами воевал вместе со своим непосредственным начальником Федором Раскольниковым и его женой Ларисой Рейснер, ездил на хлебозаготовки в село, где был брошен местными кулаками в прорубь, но остался в живых и в отместку увез из села красавицу-жену, и, конечно же, писал стихи.
В 1920 году занял пост секретаря политотдела флотилии с отдельным кабинетом в Баку.
Переезд в Баку в 1920 году и два года жизни в этом городе дали ему многое: псевдоним Кремлев; возможность печататься в местной периодике и журнале «Военморы»; знакомство с поэтами Вяч. Ивановым, С.Городецким, О.Мандельштамом, А.Крученых, Ю. Дегеном , М. Даниловым, Б. Серебряковым; и – самое главное – дружбу с кумиром своей юности Велимиром Хлебниковым.
Эта дружба была очень важна для обоих - поэты нуждались друг в друге.
Кремлев помог бездомному и полуголодному будетлянину, устроив его на ставку матроса Каспийского флота и выделив ему комнату в общежитии, в котором, этажом ниже, жил и сам. Его помощь простиралась и дальше: от предоставления в пользование личной библиотеки, которую Хлебников перерывал почти каждый день, бросая тайком восхищенно-робкие взгляды на жену товарища, до совместных походов в баню, о существовании коей вечно поглощенный собственными вселенского масштаба идеями Велимир частенько напрочь забывал.
Что же дал Кремлеву Хлебников?
Ответ на это в посвящении главного поэтического творения Кремлева, поэмы "Голод-Любовь-Революция", "матросу Каспфлота Велимиру Хлебникову".
И сборник рассказов Кремлева имел эпиграфом искаженную строфу из стихов Велимира, а предполагаемый титул неизданной книги перефразировал хлебниковские же строки.
Хлебников доверял Кремлеву настолько, что именно ему хотел оставить свои бумаги, собираясь в очередное странствие, – в Москву, к Маяковскому.
Может быть, это и не спасло бы черновики Велимира, – через 15 лет его бакинский друг будет убит государством.
Некоторые бумаги Кремлева на свой страх и риск сохранила его жена, много лет ежедневно ожидая обыска и ставя на ноги, теперь уже в одиночку, трех детей, старшему из которых было дано в память о Хлебникове настоящее имя Велимира – Виктор.
Год (1922-й), сделавший Кремлева отцом, стал последним годом суматошной жизни Хлебникова. Встретившись с Маяковскими и ужаснувшись происшедшим переменам, Хлебников бросился из Москвы в свое последнее, ставшее роковым, странствие, написав незадолго до смерти:
В "доме сумасшедших" Кремлев должен был прожить еще полтора десятка лет.
По каким-то причинам он уезжает из Баку.
Некоторое время живет в Саратове, где налаживает чернильное производство. Одной из главных своих заслуг будет позднее считать то, что благодаря именно ему тогдашняя цена флакона чернил упала до пяти копеек.
Тем не менее, Саратов не оставил хорошего впечатления, не в последнюю очередь потому, что по неизвестным причинам было сорвано несколько выступлений, на которых Кремлев представал не в качестве организатора чернильного производства, а как поэт-футурист.
В биографии поэта есть глухие намеки на то, что его футуризм не очень-то устраивал иных "товарищей" еще в Баку.
Очевидно подобные "товарищи" попортили ему кровь и в Саратове.
А в 1924 году старшие товарищи по большевистской партии послали Кремлева в распоряжение Губиздата г. Самары.
Кремлев, вступивший в Коммунистическую партию еще в Астрахани, не мог решать, где он нужнее. Коммунистическая партия принимала решения без него и за него.
Видимо поэтому, Кремлев, закончив в 24-м году в Самаре поэму "Голод-Любовь-Революция", начатую еще в Баку, наконец-то "впервые задумывается над идеологическими корнями, вырабатывает под влиянием местного критика Семякина классовое сознание", – именно такими словами описывает Кремлев в своей автобиографии выработку классового сознания – насущного по тем временам предмета.
Два отрывка из главного поэтического произведения Александра Кремлёва "Голод, любовь – революция":
На коромысле млечном
Небесного пути
Повесив шарик вечный
И колыбель детей
И если перевиснет
Оскалясь, труп вчера
Клыками горло стиснет
Хрипящим вечерам.
Мы кинем головешки
Дымящих кровью тел,
И сами вскочим кошкой
На чашки колыбель.
И если перетянут
Нас черепа вчера
………………….
………………….
Повесим тех, что весят
На заклеенных чашках,
А землю кинем детям
Играть лукавым завтра.
И стряпчий черепки растяпал,
И в трещины пастей стекли
Похлебки вотчинных обычаев
Цепями стынущей сопли.
И хоронили в складках равности
Старин холопящие навыки
И надо было по горам нести
Клады задавленного данника.
И внук Батыйский орд отарами
Прошел запенить волны времени
…………………………………
……………………………………
На плахе плачущих полей
Казнить умерших сто столиц,
И на поминки стол стелить
Посмертным стоном их цариц.
Свинец в венец. Вино кровей
Не в ковшики, а в квашни лей.
И только будни будних дней
Взрывая рудни королей !-
В час, когда
Балки стружками корчатся в пасти огня
Стоны толпы станут стройны и страшны.
На обугленных башнях
Полощется кровь на господской рубашке.
Ночи иструпляются лязгами пуль и упорством
Школьника ранец для боевых патрон.
И трон гильотины подножьем станет.
Сталью кострами и ядом вытравят знаки из библий.
На алтаре задымит котелок с отвратительным хлебовом.
Улыбка плывет океанами слез в колыбели.
И детям игрушкой
Глазные шары истязанных
1922-1924 гг.
Баку-Саратов-Самара.
Тем временем жизнь становилась труднее: началась поденная газетная работа, среди сохранившихся кремлевских бумаг немало таких ее образцов, что порой берет удивление, один и тот ли человек совместил в себе авторство злободневных фельетонов и рассказов, лежащих рядышком, листок к листку.
Затем очередная партийная чистка, во время которой припомнились прошлые грехи, гимназическое прошлое, неудачная попытка написать биографию башкирской большевистской бонзы и, наконец, рассказы, которые нигде не печатают и некому читать.
А к 1937 году положение стало отчаянным: исключенный из партии бывший лучший ученик Астраханской гимназии, бывший футурист и бывший приятель и сослуживец Федора Раскольникова, был обречен.
Решил уехать, спрятаться от прошлого в Ашхабаде, подальше от Самары.
Кремлев(Лоскутов ) владел английским языком и была идея перейти иранскую границу, из Ирана через Турцию попасть в Европу - вспомнились бакинские уговоры бывшего однокашника Владимира Козина, потом ставшего писателем, – книга Козина была куплена в Москве во время командировки,
Но все было напрасно...
Энкаведешники арестовали Кремлева в Туркмении.
Впереди было возвращение под конвоем в Самару.
Иранская граница была южнее.
На Западе лежало Каспийское море, в котором когда-то утонул его отец.
Судьба Кремлева была решена его бывшими «старшими товарищами».
Есть небольшие расхождения в 3-х сообщениях о дальнейшей судьбе Кремлева:
1) " Кремлев Александр Николаевич (Лоскутов)
Родился в 1892 г., Астраханская губ.; русский; б/п; писатель.
Арестован 31 октября 1937 г.
Приговорен: тройка при УНКВД по Куйбышевской обл. 29 октября 1938 г., обв.: по ст. ст. 58-8, 58-11.
Приговор: расстрел.
Реабилитирован в июле 1957 г. Верховным судом СССР."
Источник: Книга памяти Самарской обл. [3]
2)" КРЕМЛЕВ-ЛОСКУТОВ Александр Николаевич
12.09.38 г.Ашхабад-Ашхабадская жел.дор.--------- Кат.1
Источник: Сталинские списки. [4]
3)" Кремлев-Лоскутов Александр Николаевич: 1892 года рождения.
Место рождения: Ашхабаде; русский;
член ВКП(б);
Журналист.
Арест: 31.10.1937
Обв. по ст. ст. 58-8 и 58-11
Расстрел.
Реабилитиация: июль 1957 Верховным судом СССР."
Источник: Книга памяти Самарской обл. [5]
Примечания:
--Sibor 19:57, 11 августа 2011 (CEST)
