Новицкая (Тогунова) Мария Феликсовна - бакинка, репрессирована

СТАТЬЯ ОБСУЖДАЕТСЯ ЗДЕСЬ

Новицкая (Тогунова) Мария Феликсовна - бакинка, репрессирована

Мария Новицкая. 20 марта 1917г.

1895–1992

Родилась в Баку. Полячка. Из дворян.
Отец - Новицкий Феликс Янович.
Мать - Сидорова Евдокия Антоновна.

В замужестве Тогунова.

В 9 лет поступила в Бакинскую женскую гимназию «Заведение святой Нины», которую окончила в 1912 г.

Работала в Бакинской таможне, в Бакинской городской Управе, в Бакинском «Нефтефлоте».

В 1920 г. вышла замуж за Тогунова Игоря Алексеевича (1898-1938).
Венчалась в Илиинской Черногородской церкви. Венчальное платье привезли из Парижа.

Вела домашнее хозяйство и занималась общественной работой в школе, где учился ее сын Алексей.
На работе своего мужа в Управлении Нефтефлота Каспийского пароходства в г.Баку занималась устройством пионерских лагерей, детских площадок. От имени начальника Каспийского пароходства была премирована патефоном, который в то время был новинкой и нередко соседи и знакомые приходи посмотреть на эту шикарную вещь и, конечно, насладиться звучанием пластинок.

Мария Тогунова с мужем Игорем и сыном Алексеем (6.09.1933)

Из воспоминаний Алексея Тогунова, сына М.Новицкой:

«…Жили мы по улице Зевина в доме №4 на третьем этаже. Наша дверь с лестничной клетки была визави с дверью турецкого консула. На балконе комнаты консула всегда висел турецкий флаг. В 32-33 году консулу понадобилась дополнительная жилая площадь и нас переселили на четвертый этаж этого же дома, в равноценную даже лучшую квартиру. За беспокойство, причиненное переселением, нам установили телефон, в те времена являющийся редкостью…»

Дети Марии Феликсовны:

• Олег (1921-1922),
• Алексей (1923).

10 ноября 1937 г. арестована как жена изменника Родины.
Из заметок Алексея Тогунова, сына М.Новицкой:

«…Мой отец, Игорь Алексеевич Тогунов, ночью 15 октября 1937 г. по ложному обвинению арестован как член антисоветской организации…
Месяца через два после ареста отца, так же ночью, женщины в форме НКВД приехали за моей матерью…
Через несколько дней удалось узнать, что мама находится в тюрьме на Баилове и что передачи принимают по определенным дням.

Разузнав «тонкости» передачи арестованным в тюрьму, я стал с 10 до 12 часов вечера занимать очередь, запись в которую производили родственники арестованных в подъездах соседних с тюрьмой домов. Люди тайком прятались в этих холодных подъездах, никуда не отлучаясь, боясь потерять порядок в очереди.
Чтобы как-то согреться, я, рискуя потерять очередность, умудрялся с 12-ти часов ночи до 2-х бесплатно кататься на трамвае № 1, который ходил от Азнефти до электростанции на Баилове. В вагоне было теплее, чем в подъезде, пассажиров в ночное время не было, двери в трамвае не открывались на остановках, во втором вагоне я был один, так как кондуктор уходила к своей напарнице в первый вагон…

Часов с 8-9 утра начинался прием передач через окошко в воротах тюрьмы. Все принесенные продукты безжалостно резались и крошились ножами до тех пор, пока не превращались в непонятное месиво. Я до сих пор не могу понять, для чего это делалось - не то искали секретные записки, не то напильники для перепиливания прутьев решеток…

По каким-то неизвестно как дошедшим слухам, я узнал, что такого-то числа (это было начало весны 1938 года) женщин из тюрьмы будут увозить и мне посчастливилось попасть к тюремным воротом в те минуту, когда выехал грузовик, в котором на дне кузова сидело более тридцати женщин, а по краям на бортах сидели охранники в тулупах и с винтовками. Одной из этих арестанток была моя мать. Она увидела меня. И я ее видел. Мы помахали друг другу. Это было счастье, что я ее увидел, что ее проводил…

Как многогранно понятие «счастье»… После этого я мать свою не видел до 42-го года. Из лагеря Талаги, что под Архангельском от мамы приходили письма, в которых некоторые строки были совершенно замараны чернилами. Потом и мама рассказывала, что и в наших письмах были такие же замаранные строки…
На наш с бабушкой Пелагеей Николаевной запрос в НКВД, что находился в то время в страшном здании на улице Шаумяна, о причине ареста матери пришел ответ, что Мария Феликсовна Тогунова арестована как жена врага народа и осуждена на 50% срока мужа…»

Мария Феликсовна Тогунова 8 апреля 1938 г. приговорена к 8 годам заключения в исправительно-трудовом лагере.
Отбывала наказание под Архангельском. 13 ноября 1943 г. досрочно освобождена.
26 января 1949 г. снята судимость.

4 апреля 1956 г. реабилитирована.

После отбывания заключения жила в Дербенте (1943 г.), где работала табельщицей на йодо-бромном заводе; в Сумгаите (1944-1951) на заводе №142 начальником административно-хозяйственной части.

В 1951 г. ей было разрешено вернуться на родину в Баку.
Устроилась на работу в музыкальную школу, а с 1961 по 1981 г. работала заведующей складом АХЧ Бакинской Государственной консерватории.

В 1990 г. в связи с чрезвычайным положением в республике Азербайджан, эвакуирована из Баку вместе со своим сыном Алексеем и его женой Марией вначале во Владимир, а затем переехала в Калининградскую область.

Умерла в 1992г. Похоронена на сельском кладбище в п. Долгоруково Багратионовского района Калининградской области.

• 

  Ф.Я.Новицкий с детьми.

• 

  Семья Новицких 1.01.1901г. (Мария стоит во втором ряду).

• 

  Мария Новицкая с родителями и сестрой Надеждой на курорте.

• 

  Мария Новицкая с братом Борисом (Баку, 14.04.1910)

• 

  Новицкая Мария (Баку)

• 

  Мария Новицкая (стоит) с сестрами Анной, Надеждой и братом Константином (27.12.1925)

• 

  Новицкая М.Ф. (Баку, 1982).

Из воспоминаний Марии Феликсовны Новицкой (Тогуновой).

(Записано А.Тогуновым 05 апреля 1981 г. в Баку.)

«… До революции мой отец (Феликс Новицкий) на всех Минеральных водах имел сезонные (летние) кинотеатры. Мне приходилось сидеть в кассе продавать билеты. Помню, крутили картины Макс Линдера. Киноаппарат крутили рукой мой отец и мой брат Константин. Кинотеатр у моего отца был и в Баку.

Окончив гимназию, я пошла работать машинисткой в Бакинскую таможню, потом перешла в Городскую Управу, а затем устроилась машинисткой в Нефтефлот, где встретилась с Тогуновым Игорем Алексеевичем. Через полгода после этой встречи Игорь Алексеевич сделал мне предложение и я согласилась…

Мужа арестовали в ночь 2 октября 1937 года.

… 10 ноября 1937 г. опять приехали к нам из НКВД (в 12 часов ночи) и сказали, что и я, как жена врага народа, арестована…

Пять месяцев я содержалась в Баиловской тюрьме в камере № 5 с двадцатью пятью женами арестованных ответственных работников. Как-то запретили прием передач от родных, так мы все женщины объявили голодовку, которая длилась неделю.
Через семь дней мы добились разрешения на передачу продуктов от родных.

Потом всех нас женщин в теплушках повезли в село Талаги под Архангельском, где в лагере меня продержали шесть лет.
Сначала я работала бригадиром по вышивке украинских рубах, а последние два года – поварихой. За хорошую работу получала премиальные блюда – один лишний пирожок.

… В пять часов утра 17 ноября 1943 года меня разбудила бригадирша женского лагеря и сообщила, что меня вызывают в штаб.
В штабе начальник лагеря сказал, что я свободна, выдал справку. Мне разрешили поехать в Дербент, в Баку не разрешили, сказав, что это режимный город.

До Дербента я ехала восемь суток, голодала, так как в Архангельске за билеты на поезд отобрали все деньги. В Мичуринске я пошла продавать кофточку, чтобы купить хлеба. В одном из дворов, в который я зашла, незнакомая женщина отказалась брать кофту, но дала мне буханку хлеба и два больших куска сахара.

Добравшись до Дербента, с вокзальной почты я дала телеграмму в Баку матери Пелагее Николаевне – я сберегла три рубля на телеграмму. Заведующий почтой предложил мне пойти к нему домой, я испугалась, но он успокоил меня, сказав, что дома у него жена и сын, и чтобы я не думала плохого. Этот человек был даргинцем по национальности.
Дома у него нас встретила русская женщина, его жена, очень ласково приняла меня, накрыли стол, накормили.

Через три дня я получила паспорт. В день получения паспорта я получила от мамы из Баку 1000 рублей.
Я устроилась табельщицей на йодобромном заводе на станции Огни, получила маленькую комнатку с печкой. В один из дней ко мне приехала мама и привезла два чемодана - один с вещами, другой с продуктами.

Месяца через четыре меня перевели на завод № 142 в Сумгаит начальником административно-хозяйственной части. В этой должности я проработала восемь лет, а потом пришла бумага из НКВД, что я не имею права работать на этом заводе, но дирекция меня оставила работать теперь инспектором кадров.

В 1951 году я переехала в Баку и поступила на работу в музыкальную школу им. Бюль-Бюля. Жила я в съемной комнате старинного дома, расположенного в 3-м Чкаловском переулке, рядом с Бакинской филармонией.

В 1956 г. меня реабилитировали. Я ездила в Москву и попала к Руденко. Прием был отличный.
На мой вопрос, где мой муж, он сказал, чтобы я ехала домой, там сообщат о судьбе мужа.
Приехав в Баку, я получила из ЗАГСа справку, что мой муж умер в 1940 году. Следовательно, я просидела три года после смерти мужа. .

Потом была реабилитация, извинение за ошибку, происшедшую со мной и моим мужем. Возвратили деньги за конфискованные вещи, выдали зарплату мужа за несколько месяцев и потом дали квартиру.

В лагере в Талаги я спала рядом со свахой Клима Ворошилова, она получила три года. (Её дочь была женой сына Ворошилова). Там же рядом сидели жены Тухачевского и Иконникова. Сваха Ворошилова в лагере ослепла…

…В лагере в бараке были перегородки для бакинцев, харьковчан, тбилисцев, всего человек семьсот (женщин). Я хорошо помню, как четверо грузинок сошли с ума (все они были из княжеских старых грузинских семей).

Воровства в лагере не было, если не считать, что огромные крысы съедали продукты, откусывали носы и пальцы рук. Спали мы на двуярусных нарах, по четыре человека на каждом ярусе. Хлеб хранили под головой. Многие женщины отдавали хлеб за махорку.

Каждый вечер в двадцать часов дежурная охрана строила нас и проводила перекличку. В основном (если не считать вечерних проверок), «руководящий» состав был из самих же арестованных женщин.

Работали в шести до восемнадцати часов. «Обед» - овсяная похлёбка и пайка хлеба: 800 грамм работающим и 400 неработающим и больным.

Из одежды выдавали стёганные куртки. Вся остальная одежда была своя, что присылали родные. При досмотрах посылок, приходящих заключенным от родных, хорошие вещи крали проверяющие.

Нас, женщин, посылали на реку (кажется, Белую) вытаскивать верёвками и канатами бревна из воды и укладывать в штабеля на берегу. Некоторых посылали собирать голубику (целыми бригадами), которую сдавали работникам НКВД.

С нами женщинами обращались неплохо. По соседству был лагерь мужчин. Там свирепствовала пеллагра. Мужчины голодали. С рассветом на телегах вывозили голые трупы, умерших за ночь...

Мне постоянно снится один и тот же сон:

От почерневших стен лагерного барака, некогда встроенного на архангельских топях такими же как и я заключенными, в дальней угол территории, огороженной колючей проволокой, ведут шаткие деревянные мостки. Эта узкая, в две доски дорожка упирается в покосившуюся скрипучую дверь отхожего места на четыре очка...
В бараках – холодно. Быстро наполняющейся мочевой пузырь поднимает меня с деревянных жестких нар. Босиком в одной ночной рубашке, я прохожу мимо надзирательницы «англичанки» (они из наших, но знают английский язык) за дверь барака и ступаю на шаткие мостки…
Под тяжестью и ветхости доски прогибаются. Раздирающий писк, раздавленных доскою крыс, наполняет тишину ночи. Крысы в темень прячутся под досками: там темно и сыро от разлагающейся древесины.
Каждый мой шаг давит и давит этих тварей. В прогалине туч появляется полная луна. И в свете ее становится заметно шевеление воды с двух сторон деревянных моcткоd, по которым я медленно ступаю.
Ноги ощущают ледяной холод воды, перемешанной с липкой крысиной кровью. В бледном лунном свете все ярче и ярче багровеет вода вкруг мостков. Полуживые крысы выплывают из-под досок, их тела начинают раздуваться и расти. И уже не крысы, а толпы надзирателей в шинелях без пуговиц, в зимних шапках с опущенными ушами, с кровавым отблеском в глазах, гогоча, протягивают ко мне костлявые руки и гонят, гонят по деревянным мосткам от барака к отхожему месту…

…Каждые пять дней нас водили в баню в соседнее село. Женщин вели под конвоем военных с примкнутыми штыками и сворой овчарок. Раздевались пред этими солдатами-конвоирами и голыми пробегали в моечную, даже по снегу. Вшей в лагере не было. По крайней мере, у меня…

Из воспоминаний сына М.Новицкой Алексея Тогунова

…Проучившись в военном училище в Верещагино год, мы, курсанты, поехали в Архангельск для прохождения на кораблях чисто морской практики. Я попал на минный заградитель.

В Архангельске впервые в жизни я увидел белые ночи, когда в полночь красное солнце как бы катилось по краю горизонта с запада на восток, чтобы, докатившись до него по другой кривой, над нашими головами перебраться вновь на запад.

В Архангельске я узнал от местных жителей про село Талаги, где находится лагерь, в котором заключена моя мать.
И в один из выходных дней, получив увольнительную в город, я взял с собою, что смог: пару кусков мыла, кажется, одну свою простыню, сахара грамм сто - и отправился в лагерь.

Добирался я до лагеря или пешком, или на попутной машине – теперь не припомню, переправился на лодке через какую-то маленькую речушку и очутился около проходной какого-то деревянного дома – проходной в лагерь. Дежурные сказали, что свидание мне разрешили, но придется подождать. Я был в матросской форме и, наверное, это послужило «ключом» для разрешения на свидание.

Свидание с мамой происходило в пустой комнате со скамьями по стенам, кто-то присутствовал при нашей встрече, какой-то дежурный, а может быть их было двое – это не сохранилось у меня в памяти. Были слёзы, но, думаю, что наше свидание поддержало маму морально. Я до сих пор жалею, что не набрал побольше мыла, сахара, чая. То, что я принёс, было ценностью в лагере.

Мама в лагере работала: она умела немного рисовать и вышивать, а там был какой-то швейный цех. Помню, что мама была «ударницей»...

Свидание длилось около часа. С тяжелым сердцем я опять переправился через речушку и в какой-то избе у живущей уже на вольном поселении женщины, был напоен чаем.
Через некоторое время практика военная в Архангельске закончилась, нас направили в Красноярск, куда перебазировалось наше училище. И мне больше не удалось свидеться с мамой, вплоть до приезда в Баку после окончания училища летом 1944 года…»

Примечания:

Хотим от всего сердца поблагодарить др. мед. наук проф. И.А.Тогунова за эту эксклюзивную информацию о его бабушке, которую он передал нашему сайту.

При перепечатке статьи ссылка на наш сайт обязательна.

СТАТЬЯ ОБСУЖДАЕТСЯ ЗДЕСЬ