А.И. Тогунов "Дворянин бакинского двора. Дневники и записные книжки"
Обсуждение ЗДЕСЬ
А.И. Тогунов "Дворянин бакинского двора. Дневники и записные книжки"[править]
Часть первая. Восемнадцать лет до войны.[править]
1[править]
'«…Россия - большой некрополь,
чтобы тебя помнили надо умереть»'
Э.Радзинский
(Из записной книжки А.И.Тогунова)
Умирал я тяжело, но спокойно в ночь на 31 марта 2009 года с маленькой комнатке квартиры младшего сына в Багратионовске, сознавая, что в теперешнем моём состоянии бессмысленно сопротивляться природе и естественному ходу событий.
Несколько дней назад я оставил короткую записку, чтобы похороны мои прошли по возможности скромно. Но родственники решили иначе: было много знакомых, меня отпевал православный священник, процессия проследовала от подъезда до кладбища.
Гроб, накрытый полотнищем военно-морского флага, под выстрелы военного почетного караула, опустили в могилу, рядом с надгробным памятником моей жены Мусеньки.
Наша разлука была недолгой: Муся умерла 26 августа 2001 года в 21 час 20 минут по местному Калининградскому времени.
И вот теперь мы встретились вновь, теперь навечно.
2[править]
«…Есть только миг
между прошлым и будущим,
именно он называется жизнь –
это в полной мере осознаешь и ощущаешь, когда тебе за 70 или за 80 (если повезёт)»
(Из записной книжки А.И.Тогунова)
Родился я в г. Баку на берегу Каспийского моря в 1923 году. В 1920 году в Баку была провозглашена Советская власть. Многое из биографии моих предков мне неизвестно, о многом не принято было говорить, к примеру о том, что мой дед со стороны матери был дворянином, что до революции со своим старшем затем Михаилом Смирновым – капитаном дальнего плавания, имел буксир на Каспийском море, на котором перевозили грузы из Баку в Астрахань, Петровск-Порт (Махачкалу), в Астару и Пехлеви (Бендер-Пехлеви).
В 1927 году этот буксир погиб в шторм около Дербента. Весь экипаж вместе с капитаном погиб. Останков погибших не нашли, была найдена только доска с названием буксира. Помнится, меня, пятилетнего мальчика, мама взяла на панихиду по погибшим, которая проводилась в большом православном соборе Баку. Этот собор в тридцатые годы был разрушен, взорван. Фундамент собора не удалось уничтожить, и на нем позже были выстроены две пятиэтажные школы.
В этот роковой рейс мой дед Новицкий Феликс Иванович не пошел, так как приболел (на буксире он служил старшим механиком).
После гибели буксира мой дед работал механиком в разных учреждениях, а в последний год перед смертью –на бисквитно-соевой фабрике, что находилась рядом с гостиницей «Интурист»-
А в Баку мой дед Феликс Новицкий в пятилетнем возрасте был привезен своими родителями из Вильно с сестрой Анной, которая здесь в Баку вышла замуж за генерала, но в начале революции вынуждена была эмигрировать с мужем через Иран в Турцию. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
Феликсу от роду было всего девятнадцать лет, когда он женился на дочери матроса Евдокии Сидоровой, большая семья которой (у Евдокии была сестра и два брата) проживала на Баилове в доме, что напротив судоремонтного завода.
Единственная фотография Евдокии сохранилась на небольшой брошке. Прожила Евдокия всего 29 лет, родив Феликсу шестерых детей – трех сыновей и трех дочерей. При рождении шестого ребенка, будущей моей мамы Марии Новицкой, Евдокия умерла в родах, оставив на воспитание мужу большую семью.
В доме Новицких в те времена служила няней Пелагея Николаевна Демидова. После смерти Евдокии она продолжала воспитание шестерых детей и в последствии на предложение Феликса Новицкого стать его женой, дала согласие.
Она добросовестно, в строгости воспитывала всех детей, дала им приличное образование: девочки окончили гимназию благородных девиц, а сыновья Борис и Константин – институты. Борис, «сбежав» после гимназии в Германию, учился на химическом факультете университета. Третий сын Николай умер в 16 лет от туберкулёза.
Сама же Пелагея Николаевна несколько раз пыталась родить, но все младенцы умирали, прожив месяц-другой.
Всю жизнь преподавала швейное дело. В 1930-е годы у неё была частная школа кройки и шитья в 2-х растворах сбоку здания Азернефти (около трансформаторной будки).
Позже она вела курсы кройки и шитья в Бакинском доме офицеров. Ею была написана большая книга по методу кройки и шитья, выработанному ею, однако рукопись в последствии затерялась.
Став хозяйкою большого дома, материально обеспеченного, она смогла помочь и своей сестре Полине, которая стала одной из первых сестер милосердия в России.
Полина Николаевна была моей крёстной матерью. Скончалась в 1933 году от рака.
В завещании лично мне она оставила настольное крутящееся зеркальце. Отчего-то меня мальчика это очень тронуло.
Жила она небогато и никакого наследства и имущества после ее смерти не осталось, кроме золотой круглой брошки с красным крестом, которые носили сестры милосердия на своих белых косынках. В войну бабушка Пелагея обменяла эту брошку на продукты.
Моя бабушка была, вероятно, слишком, до несправедливости, строгой женщиной.
И хотя она меня кормила и давала мне угол, всё же хотела из меня сделать киномеханика, пристроив учеником в кинотеатр «Пролетарий» в «Пассаже», лишь бы я зарабатывал деньги. Я проучился там месяц, выучив наизусть картину «Мы из Кронштадта».
Дедушка получал в какой-то период 200 золотых рублей за работу. Моя бабушка была очень недовольна, когда он приносил получку в золотых червонцах. Она говорила, что монеты выпадают из кошелька и просила получку приносить в ассигнациях, т.е. в бумажных купюрах.
Мой дед имел в Баку один из первых кинотеатров. Кинозал был на улице Ольгинской (старое название), где в 70-е года размещался гастрономический магазин. В летние месяцы дед открывал кинотеатры на Кавказских Минеральных водах, Кисловодске, Ессентуках.
Дед Феликс Иванович был добрейшей души человек, мастер - золотые руки. Любое дело, любая работа в его руках спорилась. Собственноручно он делал кровати, вытачивал и полировал модели шлюпок и каравелл под парусами, мастерил шкатулки и сундучки с секретами и потайными ящичками. Умело чинил неисправленные часы, керосинки, барометры, моторы, насосы и всё, что угодно.
Умер он от травматического воспаления лёгких примерно 70-ти с лишним лет в 1942 году, в тяжелый военный год.
С моим двоюродным братом Женей Астафьевым и бабушкой Пелагеей мы деда похоронили. Могила теперь затерялась.
Пелагея Николаевна умерла 2 июня 1956 года. Было ей около 85-лет.
3[править]
«Самое надежное средство завоевать любовь других -
это подарить им свою жизнь»
Ж.Ж.Руссо
(Из записной книжки А.И.Тогунова)
Мои родители были красивыми людьми. Мама, в девичестве Новицкая, была на три года младше моего отца.
Окончила гимназию благородных девиц в Баку. Была разборчива в женихах.
Старшие сестры Анна и Надежда уже были замужем.
Муж Надежды Феликсовны (Дмитрий Астафьев) был заместителем управляющего «Нефтефлотом».
В 20-е годы в Баку контора «Нефтефлота», где служил Дмитрий, находилась на третьем этаже в доме № 4 по улице Зевина. Квартира сестры моей матери Надежды находилась по этому же адресу, на той же лестничной площадке, что и контора «Нефтефлота».
Из комнаты бухгалтерии был выход на балкон. Соседним балконом в метрах десяти был балкон квартиры сестры моей матери. Некоторое время моя мама гостила, жила у своей сестры и, выходя на балкон, познакомилась с молодым человеком из бухгалтерии, тоже выходящим на балкон конторы.
В скором времени этот молодой человек женился на этой молодой особе, которая и стала моей матерью, а он, Тогунов Игорь Алексеевич, – моим отцом.
У моих родителей был первый ребёнок Олег, который в годовалом возрасте умер от дизентерии.
В 1922 году контору «Нефтефлота» перевели в «Черный город», а семью заместителя «Нефтефлотом» Дмитрия Астафьева выселили из пятикомнатной квартиры в однокомнатную, там же в «Черном городе», а освобожденную площадь предоставили пяти семьям сотрудников «Нефтефлота».
В этой квартире и выделили моему отцу, уже женатому, одну комнату, где я и родился 17 июня 1923 года.
В этой комнате мы прожили пять лет, после чего нас переселили в двухкомнатную квартиру в этом же доме, в этом же подъезде… В этой новой квартире на четвертом этаже мы жили вплоть до октября 1937 года…
Отца я помню красивым высоким человеком. На работу он носил морскую форму, которая ему очень шла. Ношение этой формы было обязательным только на службе.
Мать в Управлении Каспийского пароходства принимала активное участие в общественной работе, в тогда создаваемом «Совете женщин ИТР (инженерно-технических работников). Этот Совет занимался ведомственными пионерскими лагерями и вел общественную работу среди жен работников Управления «Каспара».
Я помню, что мою мать премировали патефоном (голубого цвета), который в те времена был довольно большой редкостью. Сам патефон не сохранился, но у меня, почему-то, осталась медная табличка с дарственной надписью. Как она сохранилась – не знаю.
4[править]
«Уважение к минувшему –
вот черта, отличающая образованность от дикости»
А.С.Пушкин
(Из записной книжки А.И.Тогунова)
Точного времени я не помню, но с 7-ми или 6-ти лет я болел чуть ли ни всеми видами дизентерий. В этом же дошкольном возрасте мне сделали срочную операцию аппендицита. Говорили, что был «острый живот». Моя болезнь желудочно-кишечными заболеваниями длилась до того времени, когда была диагностирована амёбная дизентерия и привезенным из Турции лекарством ликвидировали все мои желудочно-кишечные болезни.
Пошел я учиться в в первый класс 16-ой школы, что по улице Толстого за Парапетом около Армянского собора. Через месяц моего пребывания в первом классе я был переведен во второй, так как к началу учебы уже достаточно хорошо читал, считал и писал. Этот вариант, возможно, был престижен для родителей, но мне, вероятно, повредил – я учился с трудом, да и здоровье моё было не совсем хорошим…
Моё перевод во второй класс был, конечно, ошибкой и плохо отразился на дальнейшей учебе. Я никогда уже не был отличником.
Моя первая 16-я школа была семилетней. Учился я со скрипом может быть от того, что много болел, а может от того, что не был приучен к труду (тоже из-за болезни и поблажек прилагаемых к ней).
И после окончания 7-го класса я перешел в восьмой класс другой школы, которая находилась рядом с Армянской церковью и «Ленинской» библиотекой. (В начале 90-х годов здание этой школы было снесено).
Как я помню, мы никогда не жили богато. Родителям приходилось иногда даже занимать 100 рублей у двоюродного брата отца - Тогунова Александра Петровича (дядя Саша), который к тридцатым годам переехал из Астрахани с женой Варварой Ивановной (тётя Варя) и дочерью Валентиной в Баку.
Вечерами, когда к нам приходили д.Саша и т.Варя, покупалась бутылка красного вина (водку в нашем доме я никогда не видел). Вино выпивалось за ужином. Помню, что всегда было весело.
Дядя Саша был военно-морским офицером в царском морском флоте. Служил он в составе Русского Военно-Морского Флота, дислоцирующегося в Финляндии. Вся его семья жила с ним в Хельсинки.
У нас дома о политике не говорили, насколько я тогда мог понимать в этом деле.
В октябре 1937 года в Баку начались аресты «врагов народа».
Отца моего Игоря Алексеевича Тогунова арестовали ночью… Обыска у нас практически не было.
Мама, ожидая своего ареста, по совету родных или знакомых, передала в семью племянника Бориса Смирнова туалетный столик, зеркало трельяж, круглый стул к туалету и единственный ковёр, который был у нас. Более ценную посуду передала т.Варе…
Кажется, в ноябре или декабре так же ночью раздался звонок в парадной и вошедшие военные НКВД предъявили маме постановление об аресте.
Мама взмолилась, чтобы меня не направляли в лагерь для малолетних преступников, сказав, что у меня здесь в Баку есть тётка Тогунова Варвара Ивановна и у неё я могу остаться.
Как ни странно, старшая из пришедших согласилась, и я с дворником пошёл за тетей Варей, которая, придя к нам, дала расписку, что она берет меня к себе.
Мне сказали забрать свои учебники и личные вещи. Я хотел взять с собою небольшой прикроватный коврик и электрический утюг, но мне не разрешили этого. Потом, выйдя из квартиры, опечатали дверь и маму увезли, а я пошел к т.Варе.
Прожил я у неё, кажется, 2-3 дня, а потом перешел к деду и бабушке...
Итак, я остался жить у бабушки с дедушкой в Баку на набережной Губанова 21 (позже эта улица стала называться проспектом Сталина). Здесь у нас была одна большая комната в 2-х этажном старом доме около гостиницы «Интурист» (старое здание гостиницы).
Дед работал на соевой фабрике, расположенной в нашем дворе, приносил домой очень вкусные и горячие обрезки (края) от пирогов. Да и мы ребята со двора забирались на крышу фабрики, и нам рабочие бросали «шары» красного, зеленого цветов из застывшей сахарной массы, из которой изготовлялись леденцы.
Именно в этот период я перешел из одной школы в другую.
Учась в восьмом классе, школу я посещал плохо, прогуливал и в результате всего получил переэкзаменовку по азербайджанскому языку, которую не сдал и был оставлен на второй год.
Мне пришлось перейти учиться еще раз в восьмом классе, но уже школы № 91(? 21), которая находилась на Баилове недалеко от дома, где я жил.
Мне было в это время 15-16 лет, когда человек начинает думать, что он взрослый и старается быть неплохим. К этому, наверное, подталкивало окружение хороших соседских ребят и девочек. Все были драчуны.
Как в тумане сейчас тот год, который я проучился в этой школе на Баилове. Помню ребят моего возраста: Илюша Зверев (погиб в 1941 году), Шурик Розенберг (умер в 60-е годы), Шурик Челидзе – поступивший в лётное училище, Володька Егоров, Валя Лобанова – была на фронте (дальнейшую ее судьбы не знаю), Вера и Зоя Думанские (Вера после замужества была Волкова, умерла, кажется, в 95-ом году от рака, была рентгенологом, Зоя сошла с ума и умерла на год раньше Веры). Еще - Тамилла (фамилию, по отцу азербайджанскую, не помню[1]) жила в этом же доме, мать русская).
Судьба Тамиллы такая же как у Веры и у меня: наших отцов арестовали в одно время и расстреляли, как «готовивших покушение на Сталина». Эта формулировка была «модна».
В дальнейшем Тамилла стала женою артиста Николая Сличенко. Тамилла была самой младшей в нашем дворе – года на 3-4 моложе всех остальных. Мы, мальчишки, по очереди влюблялись в дворовых девчонок, но это все было тайно. Тайно ходили в кино, тайно целовались, но длительного увлечения почему-то у нас мальчишек к девчонкам нашего двора не было.
Много мы говорили, упражняясь в остроумии, занимались спортом, прыгая в высоту и в длину. В спорте у нас первенствовал всегда Володя Егоров.
По совету ребят, которые учились в 7-ой школе (это около сквера им. 26-ти Бакинских комиссаров) я, окончив восьмой класс в школе на Баилове, перешел в школу № 7, где проучился весь 9-й класс и три четверти десятого класса.
Учась в этой школе, я познал счастье участвовать в театральном кружке, счастье сцены. Счастье, которое я не сумел превратить в счастье на всю жизнь, а, может быть, все дальнейшие обстоятельства не позволили мне это осуществить.
Учась в 10-м классе, я подал заявление и необходимые справки в театральное училище (тогда оно было им. М.Ф.Ахундова). Со стороны родных я не встретил одобрения своим действиям: бабушка и особенно т.Нюся (Анна Новицкая, сестра Марии Тогуновой) возмущались, мол «еще не хватало артистов в нашей семье».
Но я все же с 8-ми до 13-ти часов ходил в десятый класс, а с 14.00 до 18-19 – ходил в театральное училище. Через некоторое время в училище была введена плата за учебу (это продлилось недолго) и нас стали посылать на приработки по дворцам культуры на концерты самодеятельности как неофициальных ведущих и увеличивающих программу самодеятельности.
Девочки пели что-нибудь, ребята декламировали стихи или читали прозу. За это нам подкидывали по 25-30 рублей и этим администрация давала нам привилегии по плате за учебу...
Время учебы в театральном училище было замечательным, где моими учителями были Байков и Чарский – заслуженные артисты Бакинского театра русской драмы. Они учили меня танцам, давали уроки техники речи, мастерства актёра…
Но с каждым днем я все реже и реже мог участвовать в этих выступлениях - мои туфли износились вконец, по утрам, одеваясь, я резиновую подмётку прикручивал к верху резиновыми проволочками, проделывая дырки шилом.
Костюма у меня вообще не было, какая-то куртка, из которой я уже вырос, штаны, искусно заштопанные сзади. Хотя свои вещи я часто чистил и гладил, и у меня еще было много галстуков, модных, с огромными узлами, – но появляться в такой одежде нельзя было.
На зиму мне купили полупальто синего цвета, не по росту широкое.
Помню, в это же время мой двоюродный брат Евгений (Евгений Астафьев младший сын Надежды Новицкой - между собой родные его звали "дядя Женя"), который был старше меня на восемь лет, демобилизовался и из своей солдатской шинели, перекрасив ее в коричневый цвет, сшил себе полупальто у профессионального портного. Несколько раз он давал мне его одевать, тогда я был наверху блаженства и считал себя ужасно хорошо одетым.
В этот период я переселился жить к т.Нюсе в Чкаловский переулок дом 3 в первую маленькую проходную комнатку, где стоял сундук, на котором я спал, и огромный стол.
Светлым временем для меня были дни прихода брата Евгения. Часто он покупал целый торт, и мы с ним вдвоём съедали его целиком. Тогда я мечтал о времени, когда сам смогу покупать целый торт и съедать его целиком.
Женя брал меня на соревнования по волейболу. Он был капитаном азербайджанской волейбольной команды "Темп", команды, которая была чемпионом республики.
Позже, в начале семидесятых годов Евгений Астафьев, мой двоюродный брат, упоминался в газетах как ветеран спорта
В начале четвертой четверти я вынужден был перейти в вечернюю школу, которую окончил 22 июня 1941 года.
Выпускные экзамены были скомканы, так как началась война. После экзаменов мы выносили на улицу парты из классов и вносили койки…
5[править]
«Отправляя артистов на фронт, Немирович-Данченко говорил:
- Обязательно фраки и белые воротнички!»
(Из записной книжки А.И.Тогунова)
Я и еще несколько ребят пошли в Военкомат добровольно проситься на фронт.
Нам предложили поступить в военную школу, выпускающую парашютистов-десантников. Но мы с ребятами отказались, сказав, что считаем своим долгом идти на фронт рядовыми. Из военкомата нас попросту выгнали, сказав, чтобы ждали повесток.
Мне только-только исполнилось 18 лет. Нужно было работать, и бабушка, после неудачной попытки сделать из меня киномеханика, устроила меня на станцию промышленной санитарии.
В мои обязанности входила помощь санитарным врачам. Мы ходили по газоубежищам, которых в Баку было много (почти под каждым домом) и замеряли количество и чистоту воздуха в них.
На этой работе я получил первую свою получку в 400 рублей, пошел и заказал туфли за 100 р., простояв в очереди всю ночь. К сожалению, эти туфли мне пришлось поносить совсем немного.
В один из дней, когда я работал на станции промышленным санитаром (станция располагалась в больнице Семашко в Арменикенде) ко мне пришла моя девушка Мира Левитина и сказала, что в Баку переехало военно-морское медицинское училище, что принимают в него ребят, окончивших десять классов и учиться в нём нужно один год. После окончания присваивают звание лейтенанта и выдают морскую форму. Я попросил Миру сходить к моей бабушке, взять мой паспорт и за меня написать и отнести заявление о поступлении в это училище.
Вскоре мне принесли повестку, чтобы я явился с кружкой и ложкой в военкомат (это около «Книжного пассажа» на Кривой улице - так все называли улицу у «Парапета»; позже после войны эту улицу «выпрямили»).
Оттуда меня с ребятами повели вначале во 2-ю школу во двор около Госбанка, а затем в Арменикенд, объявив, что мы теперь все являемся курсантами медицинского училища, эвакуированного из Ленинграда, и что учиться мы будем год.
В Арменикенде во дворе большого 2-х этажного здания, бывшего общежития студентов около фабрики «Володарского», нас переодели, сформировали роту и приказали ломать перегородки между комнатами и делать аудитории для занятий.
В этом здании я проучился девять месяцев…
В один из дней в 5-ть часов утра по боевой тревоге нас подняли, построили и зачли списки, из коих 90% курсантов направлялись на Северно-Кавказский фронт, когда немец подходил к Ордженикидзе и угрожал Грозному. Выдали нам вещевые мешки.
В одной из комнат училища желающих принимали в комсомол и партию и здесь же вручали комсомольские и партийные билеты.
Я вступил в комсомол и получил комсомольский билет.
Нас провели в столовую, где на столах был приготовлен весь наш суточный паёк, после чего построили и пешком повели на станцию Баладжары, где посадили в пассажирские вагоны и повезли в сторону Махачкалы.
Ребятами мы еще были беззаботными. С нами был сухой паёк – сухари, сахарный песок и топлённое масло в бутылках. Мы смешивали масло с сахарным песком, макали сухари и были по своему счастливы, вовсе не думая о том, куда нас везут, что ожидает нас завтра.
Прошла ночь, и мы предположили, что прибыли в окрестности Махачкалы. В пять часов утра по команде нас высадили на пригорок около железнодорожного пути. До рассвета мы успели изрядно промёрзнуть. Но как только взошло солнце, нам приказали опять погрузиться в вагоны, паровоз теперь прикрепили к "последнему" вагону и повезли нас обратно в сторону Баку.
После возвращения в Баку поселили нас в недостроенном без окон и дверей здании где-то около завода Шмидта, привезли солому для устройства постелей, и здесь мы двое суток прибывали в неведении и безделье.
В одно утро на рассвете, опять по тревоге, сонных, неумытых нас подняли, построили и строем повели в Сумгаит. Тогда Сумгаита как города на том месте, куда нас повели, не было – была там степь, кое-где виноградники, пустые бараки и конюшни.
Этот переход мне запомнился на всю жизнь.
Жара стояла Бакинская под сорок градусов, мы вышли без запаса воды, фляг нам не выдали. Очень хотелось пить.
Помню, мать одного из курсантов Николая Короленко подвозила на легковой машине воду во всяких бидонах. Воды требовалось слишком много – в колонне было человек 250-300, кроме нашего училища – выпускники училищ им. Фрунзе и им. Дзержинского.
(Отец этого Николая, был начальником строительства 2-го Бакинского водопровода и у него была служебная легковая машина).
Шли несколько часов. Один лейтенант, фамилия его была Носов Юрий, командир не нашей третьей роты, попытался как-то скомандовать: «Держать ряды!»… Наверное, он на долго запомнил команду курсантов на его команду, хорошо, что остался жив.
Часам к пятнадцати мы добрели до места назначения, т.е. до какой-то точки в степи и повалились измученные. Разместили нас в бараках на соломе.
На другой день стали переодевать в солдатскую форму.
Мы были в своей курсантской, рабочей матроской форме. Все ребята были в тельняшках и у всех были ремни с морскими бляхами, а солдатская форма - это галифе, гимнастерка, ботинки, обмотки, пилотка.
Как сговорившись, все отказались сдавать тельняшки и ремни. «Бунт» подействовал, и нам оставили наши тельняшки и ремни с бляхами.
Прожили мы здесь дней двадцать. Кормили нас скверно: котелок чего-то жидкого на двоих два раза в день. Постоянно хотелось есть. Мы с ребятами ходили в конюшни, вначале просили, а потом и воровали жмых из семечек, что давался на корм лошадям. Еда эта казалась вкуснее солдатских обедов.
Меня и еще десяток курсантов медицинского училища отобрали в медико-санитарную роту и объявили, что нам присвоили звания старших сержантов.
Примечание:
Продолжение читать ЗДЕСЬ
Статья подготовлена сыном А.И.Тогунова доктором мед. наук проф. И.А.Тогуновым, которого мы сердечно благодарим за эту потрясающую эксклюзивную информацию.
При полном или частичном использовании данной статьи ссылка на сайт «НАШ БАКУ» обязательна.
Обсуждение ЗДЕСЬ
