Статья обсуждается ЗДЕСЬ
1907 – 1982
Сейяра ханум родилась в 1907 году в Баку в семье Шарифова (Шариф-заде) Саттара (Сафтара) Хаджи Малик оглы и Шарифовой (Шариф-заде) Доста-ханум Мамед кызы.
Её отец Сафтар Шарифов[1] был рыбопромышленником, имел свои пароходы. После установления Советской власти в Азербайджане по совету зятя – Ханафи Зейналлы – добровольно отдал всё, за что не только избежал репрессий (национализированные дома не в счёт), но и был оставлен на своих же промыслах в качестве то ли председателя, то ли директора. В общем, главой. Ходил со своими рыбаками по Каспию на бывших своих пароходах. Умер по неуточненным сведениям в 1931-м или 1932-м году прямо в море.
Род Шарифовых из Бюль Бюли, там и сейчас проживают какие-то их ветви. Пока Сейяра-ханум была жива, ещё общались.
Её мать – Доста-ханум Мамед кызы – была дочерью провизора Мамед Ганифа Мустафаева, который учился в Иране и владел аптекой на Базарной улице в доме Мамедова, и дочка Сейяры - Земфира бывала там с бабушкой в детстве. По её воспоминаниям, это где-то в районе шахматной школы[2]
Об этой линии семьи больше ничего неизвестно.
У Саттара и Доста ханум Шарифовых было четыре сына и три дочери.
В 1925 году Сейяра окончила Советскую Единую Трудовую Школу 2-й ступени № 16 города Баку. Свидетельство об окончании №108 выдано 20 мая 1925 года.
Затем в 1930 году Этнологическое отделение Восточного Факультета Азербайджанского Государственного Университета (тогда ещё он был им. Ленина). 25 ноября 1930 года был выдан диплом № 56/131.
Сейяра ханум говорила, что это был один из первых выпусков АГУ, в котором были девушки. Она стала работать учителем азербайджанского языка в школе №16 города Баку.
В начале 1937 года ее муж Ханафи Зейналлы был арестован и обвинен в участии в пантюркистском движении (дело № 3404), а 9 декабря 1937 года Сейяра ханум была осуждена на 8 лет ИТЛ.
Срок восьмилетнего заключения истекал в 1945 году, но не выпустили никого, и только в 1946 году она получила свободу, и именно этот год ожидания дался тяжелее всего.
По возвращении из лагеря Сейяре запретили жить в больших городах и работать по специальности. Она некоторое время провела в Баку (вот тут воспоминания не совпадают: кто-то говорил – 48 часов, кто-то – несколько месяцев. Её очень уважали в семье, и никто бы не донёс, что она находится дома).
По дороге из лагеря где-то в поезде она познакомилась с женщиной по имени Мария, заведующей детским садом в чайном совхозе под Закаталами. И так как оставаться в Баку она не могла, Сейяра уехала в этот совхоз. Фамилия этой женщины неизвестна, в семье она так и осталась только Марией. И когда называлось это имя, все понимали, о ком идёт речь.
Там в чайном совхозе Сейяра сначала начала было работать нянечкой, но ей запретили как жене врага народа, и она стала уборщицей. Но в совхозе к ней очень хорошо отнеслись, а кроме того, она потрясающе вышивала и этим подрабатывала.
Сохранилось несколько её работ гладью и филе, работы просто невероятные. Этим она и подрабатывала. Вскоре она освоилась настолько, что решила детей забрать к себе на свежий воздух и деревенскую еду. К ней поехала только дочь Земфира. И до 8-го класса училась в Закаталах.
Только после реабилитации они смогли вернуться в Баку.
Сын остался в Баку и учился в 6-й школе, когда сын какого-то партийного работника заявил, что не желает учиться вместе с сыном врага народа, Азеру пришлось уйти. А так как он играл на флейте,то поступил в музыкальное училище, закончил его и поступил в консерваторию. Но со второго курса ушёл, пошёл в вечернюю школу, закончил её и поступил на физмат Университета.
20 февраля 1956 года приговор был отменен и Сейяра Саттаровна Шарифова-Зейналлы была реабилитирована за отсутствием состава преступления. Но ни мужа, ни молодость, ни 19-ти лет жизни это вернуть не могло.
Азер Ханафиевич Зейналлы стал крупным учёным, вот только работал на Минобороны СССР, потому как физик широко известен только в узких кругах. Зато как шахматиста его знала половина Союза. Земфира Ханафиевна Зейналлы, после возвращения в Баку закончила в 1955 году Педагогическое училище физического воспитания при БОНО по специальности преподаватель физкультуры, а затем в 1959-м году – Азербайджанский Государственный институт Физической культуры. С тех пор работала тренером по прыжкам в воду. С 1988 года на пенсии.
Из воспоминаний Ирины Зейналлы:
Я - внучка Ханафи (Ханифа) Зейналлы и Сейяры Шарифовой (Шариф-заде). Моя мама – их дочь.
Как жаль, что только став взрослыми и прожив большую часть жизни, мы начинаем понимать, как многого не успели сказать и сколько не успели выслушать, узнать, прочувствовать.
Я знала, какая тяжелая и страшная судьба выпала не долю моей бабушки, но она не любила и не могла об этом рассказывать, у неё поднималось давление и ей становилось плохо.
Она была очень сильной женщиной, потому и выдержала все муки, но потеряла в ГУЛАГе здоровье и справится с гипертонией не смогла. Это было одной из причин, по которой расспрашивать её было нежелательно.
У неё было четыре инсульта, второй и четвёртый - очень тяжелые, с почти полным параличом. После четвёртого её уже не спасли.
Когда к нам приходили её подруги, они тоже НИКОГДА не говорили о прошлом. Сейчас я их понимаю. Мне кажется, что после реабилитации она как будто сказала «Этого в моей жизни не было». И вычеркнула раз и навсегда.
Бабушка не любила вспоминать ВООБЩЕ. О прошлом она почти не говорила. Очень-очень редко всплывали какие-то ассоциации. Например, я учила ( по азербайджанскому языку) биографию какого-нибудь писателя или поэта. Она могла вдруг вспомнить его шуточное прозвище, или какую-нибудь фразу, сказанную им. Или я читаю «Войну и мир», и там встречается фраза на французском. Перевод, конечно, в сноске есть, но как это прочитать? А она спокойно читает и переводит мне, не нуждаясь в сносках и словарях.
По словам мамы, а она рассказывала со слов моей прабабушки - Досту-Ханум Шарифовой, у прадеда в Баку было три дома.
Советская власть оставила его семье две комнаты в одном из домов, где Досту ханум осталась жить со своими детьми, - это трёхэтажный дом по улице Видади № 68, всё остальное было национализировано. Дети вырастали и уходили, так и моя бабушка, выйдя замуж за Ханафи Зейналлы, ушла жить к нему. Точного адреса я не знаю. Знаю только, что у них была двухкомнатная квартира что на Касум-Исмайлова (Зяргярпалан), которая и была конфискована в 1937 году.
Когда я была совсем ребенком, мама как-то раз показывала мне этот дом. Помню только, что он было недалеко от тогдашнего Бюро по обмену квартир.
А когда 1970 и 1971 годах я была в пионерском лагере «Спутник» Бакинского округа ПВО в Мардакянах, то возле самого лагеря, чуть ли не дверь в дверь, мама показала мне дачу и сказала: «Это бывшая наша дача».
Когда в 1937 году арестовали дедушку с бабушкой, маме было всего 4 года. Её с братом забрали в детский дом. Но по настоянию Досту ханум ее сын Нияз и дочь Мяхбуба сумели вернуть детей и привезли их к ней, в эту самую квартиру. Перед войной дядя Нияз женился, и бабушка с детьми перешла жить в бывшую кладовую, оставив комнаты молодым.
Так по иронии судьбы и жила владелица дома в собственной кладовой.
Досту-ханум Шарифова – это отдельный разговор. Она была неграмотной женщиной, но все, кто её знал, вспоминали её как человека высочайшей внутренней культуры. Все зятья и невестки называли её «ана» - мама. Другого слова для неё не было. И безропотно несла она свой крест.
«Ханум», очень обеспеченная, почти богатая женщина, оказалась в страшной нищете. Чтобы прокормить внуков, в годы войны ходила стирать чужим людям. И никогда ни одного слова жалобы…
Я не могу её помнить, мне было полтора года, когда её не стало. Но в очень трудные девяностые годы 20-го столетия мне помогала выжить память о ней. Ей было намного хуже, а она жила и поддерживала своих близких…
Сюда и вернулась после реабилитации в 1956 году бабушка. А в 1959 году, через 25 лет после ареста, она получила взамен своей конфискованной двухкомнатной квартиры однокомнатную на поселке Монтина, на улице Ага Нейматуллы дом № 45, кв.36.
В этом же доме, в соседнем подъезде получила квартиру и Надежда Васильевна ( Баринова), пережившая такие же страдания.
Бабушка умерла в 1982 году, и квартира осталась государству.
А биографию деда я знаю по статье Зии Буниятова. Бабушка говорила, что дед был один, никого из родных у него в живых не было.
А сейчас я всё чаще думаю, что, возможно, родственники и были. Просто если в 37-м году они отказались от деда, она этого не простила. Она была очень властная, крутая женщина. Я уже говорила: она никогда не вспоминала о 37-м. Как отрезала.
Вот и с людьми было также, если она решала, что человек недостоин, она просто вычёркивала его. Он переставал для неё существовать. Шарифовы – не отказались, поддерживали, как могли, ни разу не усомнились в невиновности как деда, так и её. И после возвращения (ещё до реабилитации) весь большой род – почти клан! – Шарифовых к ней относился с огромным уважением, чуть ли не восхищением. А уж после реабилитации и говорить нечего. Она была как будто на пьедестале. И она всегда чувствовала себя членом большой семьи.
Повторюсь, что только став взрослыми и прожив большую часть жизни, мы начинаем понимать, как многого не успели сказать и сколько не успели выслушать, узнать, прочувствовать.
И как хочется мне, чтобы мой сын знал историю нашего рода и мог по праву гордиться им.
И снова Ирина Зейналлы:
Я нашла фотографию бабушки. То, что это - она, я знаю. Но вот дальше - загадка.
Это паспарту. Во втором ряду четвёртая слева сидит Сейяра. На обороте плохо различимая надпись, да ещё и на "эски алифба". Но два числа просматриваются отчётливо - 1929 и в тексте - 25. Как Вы помните, закончила Университет она в 1930 году и начала работать в 16 школе. Тогда это что за люди? Может быть, педпрактика? Хотя я не знаю, была ли в те годы педпрактика. И что означает 25? Может, дата, а может - номер...
Может, кто-нибудь на сайте узнает хоть кого-нибудь на этом снимке?
Материалы и фотографии для статьи предоставлены Земфирой и Ириной Зейналлы за что мы им очень благодарны.
При полном или частичном использовании статьи ссылка на наш сайт обязательна.
Статья обсуждается ЗДЕСЬ
--I am 01:38, 17 мая 2011 (CEST)
Свидетельство о публикации №21105160279