Хигер Владимир Фомич - инженер-механик

Хигер Владимир Фомич - инженер-механик[править]

1925 – 2009

Много лет назад еще в детстве я услышала эту фамилию с ласковым именем Воля от своей старшей кузины. Потом вдруг оказалось, что эту фамилию носит муж моей классной руководительницы, и не только только обладает ею - фамилией - но и есть тот самый Воля Хигер.
Через много лет в беседе с Левой Беленьким^[1] о репрессиях в Баку он рассказал о том, как судьба свела его в 5-м классе с мальчиком, письмо которого товарищу Сталину с уверениями невиновности его репрессированных родителей он нашел в парте.
Отдавая письмо, знающий не понаслышке, что такое быть членом семьи репрессированных, Лева сказал, что разбрасываться такими бумагами не надо. В момент рассказа Лева не называл фамилии, но вдруг появившаяся из кухни его дочь сказала: "И так вы с Хигером стали друзьями на всю жизнь!"
Покинули Баку все упоминаемые лица, многих их них уже не стало, в том числе и самого Воли, и его друга Левы, а вот забыть это все невозможно.
И в недавнем разговоре с друзьями вдруг обнаружилось, что после ареста родителей Воля воспитывался в семье их общего дяди Александра Викторовича Быховского и его жены - сестры Волиной мамы - Раисы Моисеевны Эйдиной. Многое еще надо восстановить в истории этой семьи, но можно начать – так писала я в 2012 году.

И вот теперь мы получили такую возможность, благодаря дочери Владимира Фомича и Иветты Изральевны, Ирине.

Владимир Хигер родился в семье Фомы Матвеевича Хигер(1885-1937) и Ревекки Моисеевны (урожд. Эйдина). Семья Эйдиных жила на улице Кецховели №86, и ей принадлежал весь третий этаж. После революции уплотнили до возможного предела, но жить оставили. Там и жила семья Хигер с тремя детьми: Генрихом, Серафимой и Володей.

Ревекка Моисеевна (1896-1964) была домохозяйка, а Фома Матвеевич ( - 1938) - буровой мастер, а затем управляющий нефтяным промыслом.

Фома Хигер с детьми

В семье было трое детей:

Генрих Хигер ^[2]
Сима Хигер – Юдкевич^[3]
Владимир (Воля) Хигер^[4]

Сестры Ревекки Хигер–Эйдиновой: Даша Эйдинова (1904 -1978 ) жила в Париже и работала сиделкой у тяжелобольных; Раиса Быховская-Эйдинова жила в Баку – работала врачом-инфекционистом.

На фото нижний ряд слева направо: Хигер Ревекка (мама Воли), Даша Эйдинова (сестра Ревекки), Сима Юдкевич (сестра Воли), Раиса Быховская (сестра Ревекки), Саша (сын Гени Хигер), Марина Юдкевич (дочь Симы)
Верхний ряд слева направо: Борис Юдкевич (Симин муж), Генрих Хигер, Лина Хигер (жена Генриха), Бела Хигер (дочка Генриха), Ива (жена Воли)

Когда Фому и Ревекку арестовали, старшие дети остались жить с дедом Эйдиным, а Волю забрали к себе Александр Викторович Быховский и его жена - сестра Ревекки - Раисы Моисеевны Эйдиной-Быховской. (Семья Быховских жила в этом же доме на втором этаже). Когда Генриху исполнилось 18 лет, он был арестован, но провел в заключении только 3 месяца и был освобожден.

Владимир окончил школу в 1941 году и ушел добровольцем на фронт. Повредив шейные позвонки, был освобожден от службы, вернулся в Баку и затем поступил на механический факультет в АЗИ. Окончив институт, он работал в Институте химии присадок. Защитил кандидатскую диссертацию.

В 1992 году переехал жить в Финляндию. Умер Владимир Хигер 15 декабря 2009 года и похоронен в городе Турку.

Вспоминает Михаил Моисеевич Сальман[править]

Никогда не забуду трагедию родственной нам семьи Хигер, жившей в нашем же доме. Глава семьи был рабочий-нефтяник, буровой мастер, честный труженик. Он чуть свет уезжал на работу и возвращался вечером очень усталым. Кроме работы чуть свет уезжал на работу и возвращался вечером очень усталым. Кроме работы и семьи у него ни на что не хватало сил. Хороший работник, он стал «выдвиженцем» (повышался в должностях) и дорос до управляющего промыслом.

Вечером, после трудового дня, он занимался с учителями, восполняя недостаток образования.

Жена его, мать троих детей, не работала. Она занималась домашним хозяйством, обслуживала мужа, детей и старика-отца.

Случилось так, что главу семьи арестовали, объявив «врагом народа». Через несколько месяцев забрали в тюрьму и его жену. Позже посадили их старшего сына, которому было всего 18 лет (правдв, выпустили через 3 месяца). А у деда с детьми отобрали большую часть квартиры...

Когда мы с Ириной Хигер, дочерью Владимира Фомича и Иветты Изральевны, готовили этот материал, то возник вопрос, что должно быть две статьи, отдельно про маму и папу. Но Ирина справедливо заметила, что разъединить их невозможно.

Гуслицер Иветта Изральевна – педагог английского языка[править]

1929-2018

Родилась в семье Израиля Гуслицера (1896-1985) – экономиста, зав. отделом Азтреста и Тамары Моисеевны (Михайловны) Рабинович–Гуслицер (1904-1970) – химика, работавшей в лаборатории большого завода.
Семья Гуслицер жила на ул. Дмитрова, №106. Балкон квартиры был прямо над Гастрономом, выходил на здание АзИИ.
Брат Иветты – Михаил Гуслицер – геолог.

Дедушка Ивы (отец ее мамы) – Моисей (Миша) Рабинович - был строителем (а по ее рассказам, архитектором города). Он умер в 1934-36 году.

Ива была очень музыкальна, училась в Музыкальном училище и делала большие успехи. Когда в Баку из Ленинграда приехал профессор Бреннер и прослушивал учеников, он выделил ее. Но в результате усиленных занятий она переиграла руку. Поехали на консультации в Москву, но никто не смог помочь. Эта была большая трагедия для Ивы, надо было полностью менять жизнь и планы. Но она сумела преодолеть и это, поступила на факультет иностранных языков. После окончания института она пришла работать в школу №189, в которой проработала педагогом английского языка всю жизнь, до самого отъезда из Баку.
Умерла Иветта Изральевна 31 января 2018 года в г.Турку.

Ирина Хигер о родителях[править]

Нам, окружающим ее, Ива казалась победительницей во всем, за что бы она не бралась. Она всегда была готова всем помочь. До самого окончания консерватории я была уверена, что мама может все. Когда я повзрослела, то поняла, что свои проблемы я должна решать сама, что было для меня большим разочарованием.

И я и папа, мы были очень нерешительные во всем. Мы ждали, что любое важное решение за нас примет Ива. А потому с отъездом в Америку, когда мы получили три приглашения, ничего не получилось: мама ждала папиного решения. А папа не только был нерешительным, на самом деле он был патриот своего города, обожал его и наше море. Ему было непросто с всем этим расстаться. Уже будучи здесь в Финляндии, он все время просил отвезти его в Баку, хотя бы всего на два дня, но мама боялась за его здоровье.

Тогда мы так и не уехали... Потом в моей судьбе произошел неожиданный поворот, и я оказалась в Финляндии, куда потом забрала и родителей.

Перебирая семейные бумаги, я нашла страшные документы: свидетельство об аресте папиного отца, потом подтверждение о его расстреле, в потом еще, естественно, бумага о его реабилитации.

У папы никогда не было ни к кому никакой ненависти. Уже будучи в институте (он был лучшим студентом) получил приглашение на учебу в Германию по обмену. Этого удостаивались немногие. Но, конечно, его не пустили, как сына бывшего врага народа. Папе было 7 лет, когда арестовали родителей. Его мама отсидела в лагере 10 лет, когда ее освободили, и она только вернулась в Баку, они столкнулись случайно на улице, но она его не узнала.

Моя мама была героиня, когда она решила выйти замуж за папу, он еще числился сыном врага народа. Ее папа отговаривал ее, ведь это клеймо могло перейти и на детей. Но она не испугалась. И так было всегда. Уже в мое время моя подруга встречалась с французом, и это было опасно. Но только моя мама их принимала, угощала, ни о чем не задумываясь.

Я часто спрашивала маму, почему из всей вереницы ухажеров – а она могла выбрать кого угодно, в нее были влюблены все – она выбрала папу. Она объясняла: такого по-настоящему интеллигентного человека она никогда не встречала (да и я тоже). Папа был аристократом, очень светлым человеком. Полный знаний, умения, и при этом необыкновенно скромным. Он никогда меня не воспитывал, не делал замечаний, но он был рядом, и это была для меня, а потом и для моей дочери, большая поддержка, но и ответственность. Что скажет Воля!

Если мама на меня нападала, то папа всегда меня защищал. Он хотел, чтобы я сформировалась как личность сама. Мы с папой не очень умели крутиться в жизни, и мама называла нас фантазерами. Ей было не просто с нами, она на все реагировала быстрее и обладала колоссальным чутьем.

Где-то в середине жизни папа жалел, что ушел из мединститута, а уже будучи здесь, в пожилом возрасте (как трудно писать так о папе, потому что и в 80 лет он сбегал по лестнице как подросток и обладал прекрасной памятью), он жалел, что не стал музыкантом, дирижером. У него целый день звучал канал классической музыки, он блестяще знал фортепианную музыку, а при встречах с Беллой Давидович они распевали арии из опер. Учиться играть на фортепиано папа начал, когда ему уже было 30 лет. Это было слишком поздно, но в детстве у него не было возможности. Очень жаль.

У нас была хорошая библиотека, но папа не руководил моим чтением. Я читала, что хотела, иногда это было слишком рано для меня, но он не вмешивался.

Он часто читал мне вслух. Это было очень здорово. Но иногда при этом плакал, и это было так трогательно. Так, читая Куприна моей дочери, он тоже заплакал. Вот это и есть КОРНИ. Я очень благодарна ему и маме за дочь.

Мамин дедушка - Михаил Рабинович - умер в 1934-36 годах. Она часто рассказывала о том, какой он был веселый, дом был полон гостей. После его смерти все это прекратилось. А вот Ивину бабушку – мою прабабушку – Фаину Изральевну Рудман (Рабинович) – я застала в живых. Уже будучи в возрасте, она вечерами ходила на Бульвар, где собиралась ее компания. Они «травили» анекдоты, которые она потом нам пересказывали. О ее характере может свидетельствовать один случай: ночью у нее разболелся зуб, и она заставила своего соседа студента-медика, но не зубного врача, удалить этот зуб инструментами его отца зубного-врача.

У меня всегда было ощущение особенности моей семьи. Во-первых, у нас была необыкновенная квартира на улице Щорса, 199 угол Гоголя. Когда-то эта квартира принадлежала редактору газеты «Бакинский рабочий». К тому времени, когда мы переселилялись в нее, там жила его жена. Все было в страшном запустении. Мы все постепенно восстановили. Лестница была мраморная, по обе стороны лестницы стены были расписаны картинами.
Думаю, что художники были отменные В квартире было две комнаты: одна – танцевальная зала, удивительно красивый потолок в голубых тонах с ангелами. В этой комнате, примерно 60 кв.метров, мы все долгое время спали. Вторая комната была гостиная, тоже вся расписанная, на потолке редкой красоты натюрморты.

Постепенно это приводили в порядок. Я всегда мыла лестницу. Большую комнату мы разделили на три части. Пришлось закрасить ангелов. В этой квартире должны были жить миллионеры, они бы все сделали лучше. Мне нравилось, что все было немного старое. Потрясающий старинный паркет, за которым Ива очень тщательно ухаживала. Был случай, я была еще студенткой, позвонили в дверь, на пороге мама с дочкой. Женщина рассказала, что она из Риги, дизайнер, когда-то жила в этой квартире. Попросила разрешения войти и посмотреть паркет.

Она встала на колени, гладила паркет, плакала. Паркет состоял из 18 разных французских элементов дерева. Потом уже, когда я была в Меньшиковском дворце в Питере, и экскурсовод рассказывала о паркете, я нечаяно обронила: «А у меня дома лучше». Она подумала, что я сумасшедшая. Я так скучаю по этой квартире.

Так вот наш дом был открытый, гостеприимный. Жили в центре, поэтому к нам часто после театра или концертов захаживали друзья. Все было просто, трогательно. Настоящий салон интеллигенции.

Я очень благодарна маме, что она научила меня принимать гостей. Здесь этого нет. На дни рождения люди приходили без приглашения. Могло быть до 40 человек. А уж когда Ива приглашала, тогда загодя шла подготовка: готовили всякие вкусные блюда, чистили столовые приборы. Днем день праздника мама отдыхала, а мы с ее подругой накрывали стол. Все было эстетично, ярко. Гости чувствовали себя вольготно. Мама любила, когда все вместе сидели за столом, говорили тосты, помню знаменитые шутки Бреслава, Шора, Беленького. Это был в хорошем смысле - СВЕТ.

Потом уже здесь, мы собирались просто своей семьей. Мама всегда хотела быть тамадой, она не могла расстаться с таким красочным прошлым, которое ушло, отсюда депрессия, которую она стойко переносила.

Думаю, что обстановка нашего дома поразила моего будущего мужа. Он никогда такого не видел. Всегда я смеялась, что сомневаюсь, в кого он влюбился: в меня или в нашу семью.

Когда у нас собирались папины друзья, дети всегда были рядом. Нам никогда не говорили: «Идите к себе и занимайтесь своими делами.» Мы впитывали все, о чем говорили, слушали разговоры, часто дессидентские. Нас маленьких, а потом и взрослых никогда не предупреждали, чтобы мы не выносили эти темы из дома. Мы все понимали.

Мы обожали своих пап. Это было бесконечное наполнение информацией, шутками, размышлениями. Я думала, что встречу человека похожего на папу и его друзей. Ждала. Но потом все получилось по-другому.

Мы с папой очень дружили до самых его последних дней. Мы часто гуляли по Турку и говорили, говорили.

Он все больше раскрывался, теплел. Рассказал, что уже в наши дни его брат Геня встретил бывшего сотрудника их отца, и тот признался, что это он написал донос на отца. Отец был директором большого завода^[5], имел шофера, место в ложе Филармонии. Обладал большим чувством юмора, ироничный. Его предупреждали, советовали уехать, но он боялся за семью. В то время, мы все это знаем, важно было количество. Если одного не находили, то брали другого.

Бакинская филармония была местом многих наших встреч. Я слушала там Кисина, когда ему было 9 лет, Шостаковича с его последней 15-й симфонией. Он уже еле ходил, а через полгода его не стало.
Наш знаменитый «Зеленый театр» доставил нам много удовольствия. Конечно, помню выступления Аркадия Райкина.

Я училась в школе 10-летке им. Бюльбюля. В классе была единственная «обыкновенная». Но мы были сплочены, очень дружили, все было просто. Я училась с дочкой Ф. Амирова, с дочкой Д. Гаджиева. Но мы никогда не обсуждали национальностей. Наш город был уникальным.

Как-то здесь в Финландии я познакомилась с переводчицей бакинкой. Она пришла к нам домой, и я увидела у нее в руках носовой платок со знакомым вензелем. Я вспомнила, что на наших старых бокалах были такие же вензеля. Оказалось, что она из семьи Тагиевых, и эти бокалы принадлежали ее семье. Моя прабабушка купила их когда-то на базаре после революции.

Еще пару лет назад мама причитала, что хочет на работу, она ее так любила. Здесь она оказалась в полной пустоте. Сначала она отдалась воспитанию внучки, а потом, когда в этом уже не было необходимости, почувствовала свою ненужность. Язык она выучить не успела, друзей не нашла. Полная пустота. Когда папы не стало, мама никогда не говорила о нем, ей это было очень тяжело. Финляндия была абсолютно чужая для нее страна, другая среда.

Я не могу писать о маме и папе отдельно, потому что их так много объединяло, а самое главное – Эпоха!

↑ Лев Иосифович Беленький - врач-невропатолог
↑ (1915-1988) - был инженером. Его жена – Лина - инженер
Их сын – Александр Генрихович Хигер (1951-1999) – работал радиомонтажником на военном судоремонтном заводе на Баилово
Их дочь - Бела Генриховна Хигер (1947-1990) – была скрипачка.
↑ (1918 – 2004) – музыкант, работала в музыкальном училище. участвовала в Великой отечественной войне, а потом всю жизнь проработала в Бакинской консерватории.
Ее муж – Борис Юдкевич – шофер. Сима вслед за дочкой, которая закончила Гнесинский институт в Москве, переехала в Астрахань. Там они прожили до конца своих дней.
Их дочь - Марина Борисовна Юдкевич (1945-2013) - была очень талантливой пианисткой и педагогом. К сожалению, она ушла очень рано.
↑ - инженер, его жена Иветта Гуслицер (1929-2018) – педагог английского языка
Их дочь – Ирина Хигер – музыкант
↑ начальником промысла

Работы В.Ф.Хигера[править]

Легирование смазки для двигателей внутреннего сгорания [Текст] / Акад. наук Азерб. ССР. Ин-т химии присадок. - Баку: Изд-во Акад. наук АзССР, 1967. - 188 с. Перед загл. авт.: И.И. Эльович, Г.Г. Хандаров, В.Ф. Хигер и В.Е. Башаев
Хигер В. Ф. Присадки к маслам. – Баку 1969. – 117 с.