Биография Т.И. Мирзоева.
Говорят, прошлое уходит безвозвратно, но эта поездка в Бузовны жарким летом 2011 года стала моим возвращением не в далекое и счастливое детство, но и к событиям послевоенных лет, к годам юности, взросления, возмужания....
Вся моя жизнь связана с этим уникальным городом, который я считаю городом мира.
В существовании Баку на протяжении всей его истории, есть два основных направления, которые, на мой взгляд, и позволяют говорить о нем именно как о городе мира.
Первое заключается в том, что этническая составляющая этого города, то есть люди, населяющие его, никогда не отличались агрессивностью.
Второе - толерантное отношение к людям другого этноса.
Поэтому в Баку, уже сформированный как город мира со второй половины XIX века, когда начался нефтяной бум, стало стекаться огромное количество представителей разных народов. И Баку занял лидирующее положение в нефтяной иерархии мира.
Естественно, город стал развиваться невероятными темпами, и это продолжается до сегодняшнего дня.
Баку для меня - это живой организм, очень интересный и эклектичный во всех своих проявлениях, в том числе, и в архитектура. Но это не значит, что это плохо, потому что здесь, помимо прекрасной, разнообразной многоликости архитектуры, существует классика, которой нет во многих городах и столицах мира.
Это Ичери шэхэр - классический город, пусть небольшой, но он существует, и по сей день является основой, сердцем Баку, в котором не 150 лет, а более 1000 и более лет жили люди!
Почему классика? Да потому, что в городе существует его классическая основа - Крепость, комплекс Девичьей башни и Дворец Ширваншахов. Все остальное приходит и уходит, а эти три ключевых момента на протяжении столетий сохраняют сущность Ичери шэхэр. Это такая же величавая и фундаментальная классика, как прелюдии и фуги Баха!
Но когда ты выходишь за пределы Крепости, перед тобой возникает огромный многомиллионный эклектичный город. Но его эклектика заключается не только в архитектуре. Прежде всего, она в его жителях разных национальностей, которые проживают в Баку в огромном количестве.
И что же здесь происходит?
Азербайджанский народ, этническая основа этого города, никогда не возражал против проживания всех остальных народов, и это выражалось в многоконфессиональности.
Если народ может позволить другому народу просто жить рядом, это одно. Но когда народ позволяет представителям других народов построить свой храм и совершать там богослужения - это уже совершенно другое. Это ярчайшее свидетельство высокой культуры и толерантности.
В Баку было несколько христианских храмов - католический, православный, лютеранский, протестантский плюс иудейские! Да, что-то было разрушено во времена советской власти, но те, что остались, прекрасно вписаны в нашу городскую жизнь. И не случайно самый большой православный собор на Кавказе и третий по высоте в Российской империи - собор Александра Невского, находился именно в Баку!
Многое было разрушено в 30 годы, но многое и сохранилось...
В бакинской еврейской общине до сегодняшнего дня существует здание бывшей синагоги - Театр Рашида Бейбутова. В советское время там был какой-то институт мелиорации, и только благодаря Бейбутову, создавшему этот театр, в это культовое здание вернулся тот первозданный смысл и микромир, присущий синагоге.
Польский костел, на месте которого впоследствии построили клуб Дзержинского, разрушили. Но удалось сохранить превосходное здание, входившее в архитектурный комплекс костела, в котором сейчас располагается Азербайджанский педагогический институт.
А немецкая кирха каким-то чудом уцелела, превратившись в концертный зал.
В районе Сальянских казарм, за площадью Мушвига, находится сохранившееся здание греческой православной церкви.
Даже несмотря на конфликтную ситуацию с нашими «соседями», по сей день в центре города стоит их церковь.
Это Баку! Баку, который долгие годы вбирал и сохранил в себе разные культуры, традиции и религии...
В 40-е годы наша семья жила на Коммунистической улице в доме 17, прямо напротив старого университета (сейчас там Академия экономики). Жили мы, как и большинство бакинцев, в коммунальной квартире.
В то время в Баку, как, впрочем, и во всей стране, царила атмосфера страха. Никто не знал, придут за ним этой ночью или нет? Если к дому подъезжала машина, то все дрожали - к кому пришли?
У Анара в каком-то из его произведений есть превосходный отрывок, передающий глубинную суть этого всеобщего «дрожания». Ночью к одному из бакинских домов подъехала машина, и кого-то забрали. А наутро выяснилось, что это был не очередной арест. Это забрали беременную женщину в роддом... И впервые за это время в доме наступил праздник...
Детство мое совпало с войной, и я прекрасно помню Баку военный. Это окна, заклеенные крест-накрест белыми бумажными лентами, это непроглядная тьма, которая окутывала по ночам весь город, это постоянный изматывающий вечный голод, который до сих пор меня преследует...
Мы хотели есть все время, с утра до ночи.
В Кишлы регулярно приходили составы со жмыхом для скота, и мы с ребятами таскали эти плотные, и как нам тогда казалось, вкусно пахнувшие брикеты, и тут же их съедали.
А в Губернаторском саду, Саду революции, росли деревья, которые плодоносили стручками. У них была сладкая и очень коварная основа, которая сжигала все внутри, но когда ты голоден, выбирать не приходится...
А в самих стручках находились, как я потом узнал, совершенно уникальные горошины. Дело в том, что такие деревья растут во многих странах мира. Росли они и в Древнем Египте. Так вот эти горошины во всем мире и во всех стручках весят одинаково, и древние египтяне взяли за основу своей единицы веса вес этой горошины, и назвали его карат...
Как только темнело, и в городе наступал комендантский час, мы сразу же начинали играть в казаки-разбойники. И так увлекались, что оказывались в Крепости. А уж там было самое настоящее раздолье - прячься, не хочу. Патрули нас особенно не гоняли, да мы их и не боялись...
А вокруг была тяжелая, трудная жизнь, полная потерь и лишений, отягощенная, к тому же, преступностью. Но такого беспредела, который твориться в мире сейчас, конечно же, не было.
Раньше в Баку преступность была сформирована в сообщество блатных. Они имели свои законы и порядки, переступать которые было себе дороже. Они считали, что не должны работать на государство, и были антигосударственниками, только не с интеллектуальной стороны, а с точки зрения взаимоотношения людей.
Среди них было много уникальных и, в своем роде, выдающихся «деятелей».
В Крепости, например, жил Адыль. Это был авторитет, который разрешал очень многие вопросы, и люди клялись его именем. Был такой Джабраил по кличке Санька-зверь. Он тридцать лет отсидел в сибирских зонах, а кличку Санька-Зверь ему дали за то, что он все «вопросы» решал сразу и радикально...
Грабежи и разбой были делом привычным. Но в первую очередь грабили людей зажиточных, деловых, хотя их богатства на фоне современных капиталов выглядят весьма скромно. Ведь тогда даже частных машин у людей не было! Были какие-то единичные именные автомобили.
В 1938 году, после первой Декады азербайджанской литературы и искусства в Москве, Сталин подарил Узеиру Гаджибекову персональный М-1, и об этом знал весь город...
А простые люди ездили на трамваях.
Помню, как на выходные многие бакинцы всей семьей выезжали на трамвае в парк Роте-Фане. К услугам горожан были ресторан, плавательный бассейн, чайхана, качели с каруселями, а вечерами на летней эстраде давали концерты. Вся прелесть этого парка, основанного еще Нобелем, заключалась в том, что там можно было провести целый день! Не у всех же были дачи. И даже тем, у кого они все-таки были, не позавидуешь, потому что туда еще надо было добраться - полдня электричкой в одну сторону, и столько же обратно...
Мое поколение сформировалось в послевоенное время. Мне было четырнадцать лет, когда кончилась война. На советском пространстве есть такое понятие - шестидесятники. Это был период, когда большая часть молодых людей вырвалась вперед, и остановить их было уже невозможно.
Но была предтеча этих годов - пятидесятники, о которых мало кто знает и почти никто не говорит.
Да, шестидесятники оправдывают свое название, потому что это было не просто календарное время, это была формула и образ жизни. Но все это подготовили именно пятидесятники, состоявшие, как раз, из моего поколения послевоенной молодежи.
Что же в нас было такого особенного? Да все! Мы неистово тянулись к образованию, к познанию мира, но страна была еще закрыта. И здесь нашим основным «питанием» стали знаменитые бакинские институты - АЗИ, консерватория, университет, Институт иностранных языков, медицинский, АПИ. И вся эта молодежь кипела, бурлила и жаждала знаний, но все это происходило в замкнутом пространстве.
Пожалуй, первым глотком свободы для нас стали трофейные фильмы, когда конфискованная в Германии мировая фильмотека неудержимым потомком хлынула в СССР.
В Баку во время войны находилась масса иностранных военных, которые жили в Старом Интуристе - американцы, французы, англичане, потому что основной поток помощи союзников шел из Ирана через Азербайджан. Самолеты «Дуглас», танки, консервы - все шло отсюда! В Баку во время войны, чтобы наладить контакты, приезжали Шарль де Голль и супруга президента США Рузвельта, Элеонора Рузвельт...
На протяжении нескольких лет мы пересмотрели всю кинематографическую историю, которая сложилась за 20-40 годы, начиная с Чаплина, Мэри Пикфорд, Дугласа Фербенкса. До этого мы же ничего не видели, и в кинотеатрах показывали только советские фильмы. Но после войны уже невозможно было сдержать этот поток, эти взаимосвязи, которые возникли между людьми...
Именно в 50-е годы на нас, послевоенных мальчишек, обрушились «Серенада Солнечной долины», «Джордж из Динки Джаза», на бакинских улицах зазвучали испанские, итальянские и французские песни.
Но все эти трофейные фильмы демонстрировались не в центральных кинотеатрах, а в клубах - офицеров, моряков, шоферов, табачников...
Афиш не было вообще, и чтобы узнать, какой будет идти фильм, приходилось идти в клуб.
Этот оглушительный информационный поток очень сильно повлиял на формирование нашего вкуса, интересов, образования, взглядов на мир.
Тогда же мы впервые стали прослушивать радиоинформацию, потому что у нас уже были не репродукторы военного времени, а нормальные приемники. Их заглушали со страшной силой, но наши юные уши выхватывали из этого воя и скрежета главное - «Time for jazz», часовую программу по «Голосу Америки», которая через Танжер транслировалась на весь мир...
Кстати, великий джазовый музыкант Парвиз Рустамбеков был, по-моему, единственным человеком в Баку, кто во время войны не сдал приемник. У него дома был огромный дореволюционный дубовый шкаф, в который он вмонтировал лампочку, спрятал приемник, и, забираясь туда по ночам, слушал джаз.
Эдди Рознер, окончивший берлинскую консерваторию, приехал в СССР и создал свой оркестр, где играли лучшие джазовые музыканты страны. И когда однажды он услышал, как играет Парвиз, то сразу же пригласил его к себе. В то время бакинские джазмены играли в лучших оркестрах страны - у Леонида Утесова, Олега Лундстрема...
Благодаря западным музыкальным фильмам в Баку стал процветать джаз. Тем более что он попал на благодатную почву, ведь у нас уже была своя потрясающая национальная основа - мугам.
А что сближает мугам с джазом? Импровизация!
Поэтому именно в Баку сформировался гениальный музыкант Вагиф Мустафазаде. Это вообще фантастика! Он был единственным человеком, который смог в своих композициях соединить джаз и мугам, который он великолепно знал благодаря своей маме, блестящей пианистке. Даже в наши дни ни один джазовый музыкант так больше и не смог соединить два этих жанра - джаз и мугам...
Вагиф играл на вечерах с пятнадцати лет, а потом, в силу разных причин, вынужден был уехать в Тбилиси, и проработал там долгое время в «Орэро», в котором выступал Буба Кикабидзе.
После того, как Вагиф вернулся в Баку, мы встретились на телевидении, где я работал режиссером музыкальных программ, а он создал замечательный женский квартет «Севиль».
И только в 1979 году, послав на Всемирный конкурс джазовой музыки в Монако свою композицию под названием «В ожидании Азизы», он получил Гран-при! Правда, на вручение награды его так и не отпустили. Вот такой странной стране мы жили...
В тот период в Баку появилось огромное количество любителей-музыкантов, и на вечерах заиграл джаз, под который молодые люди знакомились, влюблялись, и происходила дальнейшая жизнь. Но она уже была другой! Она была наполнена и насыщена знаниями о мире!
Помимо этого у нас совершенно стихийно организовалась Студенческая аллея на бульваре, которая начиналась слева от Кукольного театра и тянулась до Музея Ленина.
Молодежь собирались там и летом, и зимой. Там шли горячие споры, там завязывались знакомства с девушками, там переженилось огромное количество людей.
На студенческую аллею приходили тогда еще молодые художники Таир Салахов, Тогрул Нариманбеков, композиторы Ариф Меликов, Хайам Мирзазаде, писатели Анар, Рустам и Максуд Ибрагимбековы, архитекторы Расим Алиев, Руфик Шарифов, профессор, врач Агабек Султанов, биолог Эмиль Лев, ныне профессор Колумбийского университета, Ноберт Евдаев, главный редактор газеты «Новый рубеж» в Нью-Йорке. Перечислить всех просто невозможно! Даже будучи простым парнем, не студентом, каждый мог запросто туда прийти.
Но туда захаживали и чекисты... Одного я вычислил лет через тридцать...
Мы, занимающиеся джазом, довольно сильно рисковали, поскольку джаз был под запретом - «Сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь». Естественно, мы были очень осторожными и в свою компанию старались никого не допускать.
И вот однажды ко мне приходит мой приятель, который устраивал нам концерты на вечерах, и говорит: «Можно я приведу к вам своего друга, известного баскетболиста?» И называет его фамилию. А я в молодости увлекался баскетболом, и даже играл в «Динамо». Словом, мы согласились...
Так в нашу тесную компанию и попал этот парень, знаменитый баскетболист.
Прошло много лет... В начале 80-х годов я приехал по делам в Москву и зашел в гости к своему другу. Тогда только-только начали появляться джазовые видеозаписи, и мы, наконец-то, увидели тех, кого всю жизнь только слушали. Мы посидели, поболтали, и тут мой друг заявляет: «Знаешь, Тофик, скоро придет мой приятель, полковник КГБ. У него потрясающая видеотека, одна из лучших в Москве». А дальше было, как в кино...
Открывается дверь, заходит человек, и я обалдеваю - Вова?!! Полковник КГБ?!! Парень, который с нами дружил?!! Но Вова, правда, уже совсем седой, меня успокоил: «Не волнуйся, я ничего плохого о вас не говорил. Я просто докладывал, что вы увлекаетесь джазом. Но зато видишь, общаясь с вами, у меня собралась одна из лучших московских видеотек джаза». Вот такая вот история...
Вообще у моего поколения было отрицательное отношение к представителям карающих органов, потому что тебе все время говорили - «нет», «нельзя», а потом еще ловили и сажали. Нас лишали возможности пользоваться тем, что было в мире. А ведь о том, что он есть, этот свободный мир, мы уже знали...
Именно в эти годы выросли потрясающие молодые люди и в музыке, и в живописи, и в архитектуре, и в медицине, и в литературе.
50-е нас сформировали и выпустили в 60-е, но мы пришли туда подготовленными, образованными и со свободным мировоззрением.
И, конечно же, очень сильное влияние на нас оказал Всемирный фестиваль молодежи и студентов, проходивший в 1957 году. Мы впервые поехали в Москву со своим джаз-оркестром и впервые стали общаться с американцами, англичанами, французами, скандинавами, африканцами, кубинцами...
И я должен сказать, что к моей радости и гордости, победителями во многих конкурсах стали бакинцы.
Баку еще раз, уже на международном уровне, продемонстрировал свои молодые дарования и неисчерпаемый творческий потенциал.
В эти годы вообще было много достижений и побед.
Фантастическое явление Нефтяные камни - город в море, и фильм про нефтяников «Каспий», который получил самую высокую награду - Государственную Ленинскую премию.
Родились гениальные балеты Кара Караева, появились потрясающие картины Таира Салахова и Тогрула Нариманбекова, в Московский институт имени Губкина были приглашены выдающиеся азербайджанские нефтяники, более тридцати бакинцев работали в Большом театре, а после Декады азербайджанского искусства в 1959 году, Ниязи стал главным дирижером Мариинки (Санкт-Петербург), и вывез театр на гастроли в парижский Гранд опера.
Рашид Бейбутов объездил с гастролями весь мир, исполняя песни на многих языках мира, мой друг, Алекпер Мамедов, который в московском «Динамо» стал четырехкратным чемпионом СССР, а Юрий Кузнецов был только трехкратным, Джахангир Эфендиев, блестящий эстетик, который занимался фотографией, получил Гран-при в Польше, замечательный фотограф Вова Калинин, долгие годы проработавший в «Бакинском рабочем», тоже получал всевозможные премии, знаменитый Исай Рубенчик...
Это все 50-е годы, которые явились удивительным мостиком, соединившим период тирании и свободы.
В 70-х годах, правда, это все опять захлопнулось, но моему поколению повезло - мы проскочили в этот зазор... Правда, мы тоже были храбрыми ребятами, и отстаивали свои интересы и увлечения. Но главной основой всех этих выдающихся успехов был Баку, с его атмосферой и огромной широтой души...
С точки зрения музыкальной московской среды, а я получил образование в училище при московской консерватории, при всей моей любви к Баку, если бы я исключил Москву из своего формирования, то это было бы однобоко. Москва - это совершенно другой масштаб. Но мне, бакинцу 50-х, благодаря моему городу мира, удалось в него вписаться.
Во-первых, мне очень помогло то, что я учился в русской школе, во-вторых, я получил хорошее музыкальное образование.
И, самое главное, нас с москвичами объединял джаз! Самым любимым нашим музеем в Москве был Пушкинский - Мане, Ренуар, Моне, Пикассо, Матисс... Часами мы простаивали перед этими шедеврами.
Ну, и в кафе пропадали на улице Горького. Туда приходили люди разных профессий, но одной идеи.
Впервые в Москве мы начали знакомиться с иностранной литературой - Ремарк, Хемингуэй, Камю, позже появился Кафка, и я читал его в Самиздате, как и «Собачье сердце» Булгакова. Та информации, которую мы могли получить в Москве, в Баку нам была недоступна.
В Москве было очень интересно жить, потому что все самое лучшее было сконцентрировано именно здесь. В Москве вообще любили слово «главный» - театр, оркестр, оперный театр, киностудия, но это исходило от чиновников. А в среде молодежи был знаменитый Бродвей - улица Горького, на котором находился не менее знаменитый коктейль-холл, куда можно было придти с небольшими деньгами, покурить сигареты, немного выпить и встретиться с выдающимся русским джазменом Козловым, например, или с известным писателем Василием Аксеновым. Были такие люди, которые интересовались только своей профессией, и достигли в этом больших успехов. Но были и те, кто интересовался всем, и они шли на улицу Горького...
Несколько лет я проработал в азербайджанском симфоническом оркестре, не переставая при этом заниматься джазом.
Надо сказать, что в то время никого профессионального джазового образования в нашей стране не было, и нашей «консерваторией» было радио, а чуть позже огромные бобинные магнитофоны.
Огромную роль в нашем джазовом самообразовании сыграла американская выставка 1959 года в Москве.
Там мы увидели и услышали выступление Бернстайна, многих знаменитых американских джазменов, и самое главное, там была возможность получить колоссальное количество информации. Американцы оказались очень хитрыми - они негласно посоветовали своим работникам, обслуживавшим выставку, чтобы те не обращали внимания и отворачивались, если кто-то из посетителей захочет что-нибудь с собой унести - пластинки, книги, альбомы, журналы...
Помню, как я поинтересовался у гида музыкально-джазовой секции Поля, как бы мне заполучить понравившуюся пластинку? «Ты просто возьми, а я отвернусь. Ты думаешь, что мы по одному экземпляру привезли? Мы привезли столько, что хватит на всех», - ответил он мне.
Я был свидетелем, как один мой товарищ вынес с этой выставки огромную медицинскую энциклопедию, и смог получить доступ ко всем достижениям современной медицины. Ведь тогда не было никаких источников информации, и все решали личные встречи и общение.
Однажды после гастролей по Прибалтике, Москве и Ленинграду, я серьезно простудился, и врачи категорически запретили мне играть на кларнете. И, чтобы не сидеть без дела, я поступил на факультет теории и истории музыки. Но на четвертом курсе я все бросил, потому что понял - я не теоретик и не могу сидеть один на один с книгами, для меня самое главное общение с людьми!
Я поехал в Москву и окончил режиссерские курсы при Центральном телевидении, и так как у меня уже было высшее музыкальное образование, стал заниматься режиссурой на АзТВ. Это был 1966 год...
Я сделал огромное количество музыкальных программ - Муслим Магомаев, Кара Караев, Рашид Бейбутов, Тофик Кулиев, сестры Касимовы, ансамбль «Гая».
Известный режиссер Ариф Бабаев, который мне в свое время помог, начал снимать свой фильм «Последняя ночь детства» по сценарию Максуда Ибрагимбекова, и увидел меня в роли Руфата. Я успешно прошел пробы, отснялся, и мне это занятие очень даже понравилось...
Наступил день сдачи фильма художественному совету, и все мы - Ариф Бабаев, Максуд Ибрагимбеков, я и другие участники фильма, стояли и с волнением ждали решения, потому что это был дебют многих людей.
Директором киностудии тогда был народный артист СССР и известный режиссер Адыль Искендеров. Выйдя с совещания, он внимательно на меня посмотрел и сказал: «Зайди потом ко мне в кабинет». Ну, все, думаю, сейчас он скажет, чтобы я занимался своим делом, и не лез в актеры. (Ведь у меня до сих пор нет никакого специального актерского образования). И когда я к нему зашел, он мне сказал: «А знаешь? Ты ведь будешь сниматься в кино...» Так оно и вышло, и я снялся почти в сорока фильмах.
Но я актер, когда меня зовут, сам же никогда и ничего не искал. Позовут - снимусь. Не позовут - у меня есть любимая работа телевизионного режиссера...
Но недавно я снялся в фильме Рустама Ибрагимбекова «Прощай, южный город», который с огромным успехом демонстрировался во французском Марселе, и по окончании фильма, когда в зале зажегся свет, около тысячи зрителей аплодировали автору и исполнителям...
Самым знаковым местом для всех исключения бакинцев была Торговая. Эта улица была нашими Елисейскими полями!
Она была знаменита всегда - богатые торговые ряды, валютный Торгсин (Торговля с иностранцами), Немецкая кондитерская, гастроном Шахновича, перед которым он, Герой Советского Союза, сидел прямо возле дверей и приветствовал всех входящих.
Прогулочный променад по Торговой начинался от оперного театра, и тянулся по Кривой до бульвара, и там можно было встретить практически всех бакинцев, да и не только...
Раньше студенты из районов, которые учились в вузах, в Баку оставалось крайне редко, если кто-то поступал в аспирантуру или женился на бакинке. Остальные возвращались к себе домой, но они, после Баку, даже там были, что называется, в теме.
Кстати, среди них было много талантливых и интересных ребят, которые рвались в импровизированный клуб на Студенческой аллее. Они приходили и сначала садились на край скамеечки, но потихонечку внедрялись в студенческое сообщество. Конечно же, они отличались от бакинцев и манерами, и одеждой, и кое-кто к ним относился свысока. Снобов у нас тоже было немало...
Надо сказать, что мы любили хорошо одеваться, и к этому нас приучили трофейные фильмы. Да мы узнавали друг друга по одежде, потому что хорошо выглядеть, держать стиль, было отличительной чертой молодежи того периода!
Я часто задумываюсь о будущем Баку. У меня нет объективного отношения к этому городу, потому что я его люблю, но я уверен, что Баку и люди его населяющие, обязательно будут развиваться и изменяться в лучшую сторону. Даже несмотря на то, что многие его новые жители абсолютно не подготовлены к городской жизни и не отличаются особой культурой. Но у этих людей в Баку родятся дети...
Пройдут годы, родятся внуки, а потом в силу вступит закономерность четвертого поколения, и они станут настоящими бакинцами. Так что, мой город ждет хорошее будущее!
Тофик МИРЗОЕВ (Статья опубликована в журнале "Мир литературы" (Азербайджан) в июле 2011г.)
Мы хотим от всего сердца поблагодарить Рамиза Абуталыбовича Абуталыбова за эти присланные им нашему сайта воспоминания Т. Мирзоева!
Спасибо за Вашу постоянную помощь и поддержку, дорогой Рамиз-муэллим!
