Детство от нас не уходит,
Детство всегда вместе с нами,
Те, кто от детства уходят,
С детства стают стариками.
Детство от нас не уходит
Детство живет в нас всегда,
Просто из детства уводит
Жизни сует-суета.
Генрих Акулов
На днях, по совету милой бакинки Миры Мкртумовой, с которой случайно познакомился на странице Баку.ру, когда искал своих одноклассников из 56-ой черногородской школы, я прочитал очерки Владимира Ягнюченко о его жизни. Они меня так захватили, что не заметил, как просидел до 4-х часов утра. И, если бы его жизнеописания не закончились, то просидел бы и больше. Потом я их несколько раз перечитывал.
И когда читал о Чёрном городе, было впечатление, что это написано обо мне. А всё потому, что мы с Володей жили друг от друга всего в пару сотню метров и, как он сказал, были «Черногородскими бычками».
Читаю: Изя Добин, Миша Симкин, и этого уже достаточно. Ведь Изя жил в нашем дворе. Это был отличник, всегда подтянутый и серьёзный. Весь двор как-то с уважением относился к нему. Ну, а кто не знал Мишу Симкина, который часто бывал в нашем дворе и, тем более его отца - директора киноклуба АРЗ им.Ленина. У нас во дворе мы организовали платный показ диафильмов - деньги шли на покупку новых фильмов. И мальчика, который продавал билеты мы назвали Симкин. C тех пор это имя прочно закрепилось за ним. Даже родители стали называть его Симкин, хотя он был Толя Лаврин.
Но сначала о себе.
Родился я в военные дни октября 1941г. в глухой азербайджанской деревне Пирчевань Зангеланского района, куда мои родители были направлены после окончания Бакинского мединститута.
Детство своё помню смутно. Разговаривал только на азербайджанском, т.к. общался я с азербайджанскими сверстниками, да и когда мама или папа приводили меня в поликлинику, то слышал только азербайджаскую речь.
И единственный эпизод из той жизни остался в моей памяти, хотя основую его часть рассказали мне позже родители...
А дело было так. Напротив поликлиники был гараж, где стояла почти разваленная машина скорой помощи, в которой целыми были только руль и зияло пару отверстий от бывших приборов. Деревянные ворота гаража были закрыты на огромный амбарный замок, а где был ключ, никто не знал. Внизу ворот (не знаю с какой целью) было вырезано квадратное отверстие, в которое с трудом могла проползти небольшая собака.
И, именно в этот проём умудрялся пролезать (не помню точно) 3-х или 4-х летний ваш покорный слуга. Садился на дермантиновые сиденья, из которых зловеще торчали пружины и начинал со знанием дела крутить руль (до педалей я не доставал). Да, даже если бы и доставал, что в этом толку? Их тоже кто-то открутил и взял в качестве приводного механизма деревенской арбы.
Так вот, я крутил руль, да ещё издавал звуки работающего мотора, хотя никогда не видел и не слышал звуки "живого" автомобиля. В этой деревне звуки издавали только ослы. Для них законы тишины и светозащиты военного времени не представляли особого значения.
И, однажды, я вполз в гараж, как всегда влез на сиденье, стал крутить руль и издавать моторные звуки и, "видимо, от качки или большой скорости" заснул, не предполагая, что могу «совершить аварию». Сколько прошло времени моей езды в сонном состоянии я не знаю, но родители стали волноваться, безуспешно искать меня.
В деревне начался переполох. Все бросились на мои поиски. Искали в арыках, лесу, по домам. И в одном доме какой-то малыш сказал, что видел как я пролезал в гараж. Начали искать ключ. Но откуда было взяться ключу, когда от самой то машины остались «ножки да рожки».
Принесли лом, выломали замок и, увидев меня, закричали от радости, но мгновенно замолкли, у моего изголовья лежала 2-х метровая змея. Их охватил ужас, т.к. практически, хотела змея или нет, я оказался у неё в заложниках. Но у меня, как Вы сами понимаете, было полное безразличие к возникшей, как говорят космонавты, нештатной ситуации. Народ, как в таких случаях принято, начал совещаться. Каждый предлагал своё решение выхода из создавшейся драматической ситуации (а мы со змеёй продолжали мирно сосуществовать, я сопя, а змея, внимательно следя за суетящимися, но не предпринимающими никаких оплошных движений людьми).
Кто-то из деревенских всё-таки нашёл мудрое решение. Сбегал домой и принёс кролика с верёвкой на шее. Вошёл в гараж и выпустил кролика, который немедленно спрятался под машиной. В этот момент змея, забыв обо всём, бросилась под машину. Подкативший желудочный сок и возможность вкусно поужинать, пересилили необходимость дальнейшей охраны моего покоя. Воспользовавшись этим, отец схватил меня на руки, а мужик, пока змея пыталась доползти до кролика, дернул за верёвку и вернул кролика назад. Таким образом, два невинных существа были спасены. Оказалось, что овцы (я с кроликом) были целы, а волки (змея) остались без ужина.
Сколько же я отнял Вашего внимания так подробно описав этот случай?! А представляете себе, как бы я мог измотать Вас, если бы запомнил ещё какие-нибудь случаи из моего раннего детства. Но, всему своё время.
В первый погожий сентябрьский денёк
Робко входил я под светлые своды.
Первый учебник и первый урок -
Так начинаются школьные годы.
И в начале 1946 года, верой и правдой отработав срок молодых специалистов, мои родители, прихватив нас (а у меня уже появилась сестра), вернулись в Баку и сняли маленькую комнатку в Амираджанах. К тому времени, благодаря усилиям мамы, я уже читал и писал по-русски
Больше всего мне нравилась газета «Бакинский лабочий». Именно " лабочий," а не как-нибудь иначе.
Папу приняли на работу в больницу имени Шаумяна, а мама пока оставалась дома и воспитывала детей. Не осталось сказок разных народов, которых мама нам не прочитала, а стихотворения «Федорино горе», «Мойдодыр», «Муха-цокотуха» я знал наизусть. Жили очень бедно. Я даже помню, как папа брал на работу завтраки и приносил их назад, говоря, что не был голоден, и кормил нас этими завтраками.
Через полгода нам дали квартиру в Чёрном городе. Двор был, на мой взгляд, очень большим. Кажется 40 квартир. Жили, в основном, русские, пару семей азербайджанцев, евреев и мы - армяне. После малюсенькой комнатёнки в Амираджанах наша квартира показалась дворцом, хотя в ней было всего 2 проходные комнаты. В одной комнате стояла огромная старинная эмалированная бронзовая ванна, на которую положили доски и устроили мне постель. (В последствии, я отвёз ванну в металлолом и мне даже заплатили какие-то условные деньги, на которые я купил крюшон в водянной будке рядом с АРЗ и гордо угостил всех ребят двора).
В наш двор можно было войти через огромные каменные ворота. Тут же справа располагалась главная достопримечательность - уборная. Жители почему-то называли её "захот". Всего было пять кабин, которые закрывались дверьми (я только до сих пор не могу понять, зачем вообще они были нужны, т.к. через щель между дверями и дверной коробкой можно было за руку поздороваться с находящимся там со своими мыслями человеком), а через низкие перегородки обсуждать насущные не только нашего двора, но и все мировые проблемы.
С противоположной от ворот стороны были стены мастерских знаменитого Акоповского гаража, на крыше которых мы проводили много времени.
Воду в общий дворовой кран подавали один раз в день тонкой струёй, да и то на 1,5 - 2 часа. Выстраивалась очередь и, за это время можно было узнать все новости каждой квартиры. Хотя в то время всем тяжело жилось, народ был незлобливый, добродушный, помогали друг другу как могли, никто никому не завидывал, да и чему было завидовать - всем жилось одинаково.
Никогда я не слышал, чтобы кто-то сказал: "Он армянин, еврей, азербайджанец, русский". Не видел драк, выяснений отношений. Взрослые мирно играли в лото, мы - дети, гоняли по двору, играли в популярные в то время прятки, классы, прыгалки.
И всё то, что происходило в каждом дворе, происходило со мной и моими сверстниками: и футбол двор на двор на мостовой под окнами нашего дома, (а параллельно туда-сюда ходил паровоз, выпуская черный дым и издавая громкие гудки, легко проникавшие в каждую квартиру, и на котором я иногда на подножке доезжал до школы) и городки на той же дороге, и волейбол тоже двор на двор. Ну а эти огромные баки из-под нефти на берегу моря, в которые залили воду, и на которые надо было подниматься по высокой лестнице, чтобы искупаться в жару и в которых без особого труда можно было утонуть нам, умеющим плавать с трудом «по-собачьи».
Там же недалеко был противопожарный бассейн, в котором мы умудрялись купаться вместе с собаками всего Чёрного города, и известная черногородская баня, в которую мы ходили всем мальчишеским составом двора под барабанный бой тазиков, которые мы несли в баню для помывки (душа ведь не было тогда).
Ну а лошадинные повозки (арба). О, о них особый разговор.
У нас был маленький палисадник (где-то 3х3 м). Отец посадил виноградник, вьюны и, кажется, персиковое деревце. И если копнёшь глубже на 30-40 см., сразу же начинала сочиться нефть, хоть скважину ставь. (В Америке, мы в этой ситуации стали бы нефтяными магнатами). И чтобы как-то удобрять землю и поддерживать рост растений нашей «фермы», отец посылал меня за навозом. Я брал совок, ведро и босиком в одних трусах выходил за ворота и ждал, когда появится арба. Арба появлялась, и я бежал за ней с ведром. Мостовая обжигала ноги, и я мысленно просил лошадей сжалиться надо мной. Иногда приходилось бежать до кислотного завода (о нём расскажу ниже), чтобы быть вознаграждённым.
Везло, когда в упряжке были две лошади, и мои шансы росли. Часто попадались добрые извозчики, останавливались, разрешали мне сесть на арбу и, как только лошади оставляли свои автографы на дороге, тормозили и ждали пока я до последней крупицы драгоценной жижи не загружу в ведро.
А эти впечатляющие в 1946-48 годах очереди за хлебом, маслом и сахаром, в 27-м, 133-м или "Беспризорном" магазинах, в которых меня ставили в мужскую очередь с ночи. И мясная лавка у 133-го магазина, куда мама посылала меня за мясом. Там работал колоритный мясник дядя Иманов. И когда я приходил к нему, он обращался ко мне: "Дохтур, (так он называл меня, зная что родители мои врачи) какой мяса тебе мама сказал принести на борш или котлет?"
А с каким нетерпением все жители двора ждали появления старика-азербайджанца с мешком за спиной, наполненным самыми вкусными в мире семечками, с его незамысловатой и никому непонятной песней, что-то вроде: "Чапай, чапай, приехал свой огород, обязательно надо покупать".
Наверное, вы подумаете: «Нашёл, о чём писать». Но это часть моей черногородской жизни и, если я об этом сейчас вспомнил, значит эти эпизоды оставили неизгладимый след в моей жизни. В этом дворе - 3-я Черногородская, 14 - мы прожили до 1960 года.
В первый класс школы № 56 я пошёл в 1948 году. Мне тогда ещё не исполнилось 7 лет, и я очень боялся, что из-за этого в школу не примут. Мама привела меня к директору, и та стала как бы экзаменовать. Прочитал пару стихов, отрывки из каких-то газет, показал знания по элементарной арифметике и был с восторгом (для меня) зачислен. До сих пор помню свою первую учительницу - Арменю Николаевну Ереванци - красивую седовласую женщину.
Первый класс пролетел незаметно. Во второй класс я перешёл с похвальной грамотой. И когда проучился во втором классе полгода, папу неожиданно призвали в Советскую Армию и отправили на Дальний Восток в г.Благовещенск военврачом в танковую дивизию. И на его радость командиром дивизии оказался его земляк - они родились в одной деревне. Мама осталась с нами одна.
На переменах старшие ребята зазывали нас - "очень продвинутых малышей" - в туалет и учили курить " бычки" от папирос, которые они собирали вдоль трамвайных линий. И однажды это всё разом для меня прекратилось. Мой двоюродный брат, старше меня на 15 лет, то ли по чьему-то "стуку", то ли по собственной инициативе пришёл в школу, и ему сказали, что я в туалете. Он заходит туда, а я стою спиной, его не вижу, затягиваюсь и пытаюсь выпустить кольца дыма (тогда это было высшим пилотажем). И в этот момент у меня в глазах потемнело. Он отпустил мне такую оплеуху, что я после этого забыл, где находится школьный туалет.
Мама в то время уже работала в больнице Шаумяна. Она часто дежурила, иногда за других врачей, чтобы как-то содержать нас. Ей было очень трудно с нам, и потому моя тётя взяла меня на время к себе.
В третий класс я стал ходить в 24-ую школу. Школа находилась в районе института физкультуры. А окна и балкон тётиной квартиры выходили на улицу Самеда Вургуна. И с балкона я смотрел в окна института, на втором этаже которого тренировались гимнасты, а на первом боксёры. Кроме того, на первом этаже был небольшой гараж мотоциклов, и я всегда наблюдал как их ремонтировали. В будущем мне это пригодилось.
У тёти были две большие комнаты в трёхкомнатной квартире. В третьей комнате жили мать с сыном, который был на год старше меня. Он постоянно придумывал театрализованные представления, и мне уделялась роль. Мы что-то вырезали, делали маски, декорации, заучивали написанный Вовкой текст. А концерты мы давали перед нашими сверстниками со двора. Я был очень застенчивым, и мне это давалось с трудом А вот мой друг Вовка Серовский был прирождённый артист и в последствии стал артистом Азгосконцерта.
Я вспомнил один эпизод из его выступления в Доме медработников, куда мы стали с ним ходить в клуб старшекласников где-то в 7-8-м классе. Зал был полон, Вовка выходит на сцену и начинает читать стихотворение Маяковского «Стихи о советском паспорте». Вы мне не поверите, но весь зал рыдал, даже у меня катились слёзы, хотя я уже неоднократно слушал дома его репетиции, но здесь он превзошёл себя.
Муж тёти, дядя Петрос, был мастеровым и очень добрым человеком. У них была большая ванная комната, и в ней стоял верстак с токарным станком и тисками. И когда дядя Петрос что-то мастерил, то я моментально оказывался рядом и начинал канючить: "Дядя Петрос, дайте я сделаю" и не отставал, пока он, зная что я не отстану, от безысходности говорил: "На, делай ".
И я, встав на цыпочки или подставив маленькую табуретку, (до верстака я доставал с трудом) пытался что-то производить напильником. Дядя под нос улыбался и одобрительно кивал головой. Так я постигал первые уроки труда, которые мне в последствии тоже пригодились.
В праздники дядя Петрос будил нас с Вовкой, вручал по флажку, и мы с чувством долга шли на демонстрацию, предварительно зная, что потом дядя Петрос обязательно поведёт нас в Продмаг на Ольгинской и купит французские булки с любительской колбасой.
Ну, а когда были выборы, то тут равных дяде Петросу и нам с Вовкой во всём Баку не было. Он думал, что без его участия выборы не состоятся, и Республика останется без власти. Будил нас рано утром, где-то часов в 5, и мы ещё сонные в пионерских галстуках (а как же иначе, могут неправильно понять) "бодро" шли на выборы, где нас уже с "нетерпением и радостью" ждала вся избирательная комиссия, духовой оркестр и журналисты всех центральных газет Республики, а главное, буфет с булочками с изюмом и лимонадом.
Мы оказывались в «длиннющей» очереди из трёх человек, желающих быстрее своим голосованием продолжить Советскую Власть в республике.
Наконец, где-то часа через два, двери открывались, и мы, всё ещё трое, получив бюллетени[1], с высоко поднятыми головами (даже от старости сутулый дядя Петрос умудрялся выпрямиться) шли к урнам. Каждый из нас опускал по одному бюллетеню. Теперь только я понимаю, что это были первые вбросы, положившие начало вбросам на выборах по всей стране. Зато дядя Петрос был доволен, его и наши с Вовкой имена на следующий день появлялись во всех газетах, которые дядя Петрос хранил до конца свой жизни. Наш священный долг перед Страной был выполнен. А главное, мы с Вовкой получали обещанные булочки и лимонад - мы их заработали самым честным трудом перед Родиной.
Тётя же, наоборот, была очень строгой. И мне, часто незаслуженно, от неё доставалось. Особенно запомнился случай, когда я на лестничной площадке дома нашёл коробку акварельных красок и, к моему несчастью, посмел принести домой. Тётя никак не могла поверить, что краски я нашёл и упорно твердила, что я их украл. Все мои клятвы её не убедили, и я получил по большому счёту за воровство.
Наверное, если бы я действительно их украл, и меня привели бы в милицию, там бы так меня не отдубасили. И так как я был всё время занят "воровством", концертами с Вовкой, демонстрациями и выборами, то с грехом пополам закончил третий класс и вернулся в свой родной и милый сердцу Чёрный город.
Этим же летом мама на каникулы отправила меня к дяде в село Танакерт Ордубадского района. Здесь я открыл для себя много нового. Вместе с деревенскими ребятишками я становился на какие-то деревяные приспособления, и волы тащили их по кругу и таким образом мололи пшеницу. Дядя нагружал мешки с пшеницей на осла и отправлял меня с ним на мельницу. И я увидел как пшеница превращается в муку. Мельник засыпал те же мешки мукой, грузил на осла, и я с ним возвращался домой.
И вообще, с ослом у меня случилось однажды приключение. Как-то я взобрался на него, и мы медленно побрели по деревне. Вдруг где-то, на другом конце деревни, раздался рёв, видимо ослицы, потому что мой осёл на большой скорости понесся на этот звук. Что только я не предпринимал, осёл не остановился. От страха я судорожно схватился за его уши, но на крутом повороте не удержался и вылетел с него. Меня спас арык, в который я влетел. Всё тело было в ушибах.
Это была первая и последняя в моей жизни езда на этом, кажущемся очень мирным и спокойном, животном. Видимо, гормоны оказались сильнее его миролюбия.
Из привезённой муки делали тесто в огромном деревяном тазу, мне мыли ноги, и я начинал ими месить это тесто, Я танцевал на нём, прыгал, переминался с ноги на ногу, уставал и снова повторял. Потом взрослые делали из теста шары и раскатывали их в тоненькие лаваши. Мне казалось, что делали они это легко и играючи, но теперь понимаю, каким это было тяжёлым трудом. Вечером сырые лаваши укладывались на поднос и их несли к соседям, у которых во дворе был тяндир. Я зачарованно смотрел, как раскатанное тесто набрасывали на специальные подушки, мастерски лепили их на стенки раскалённого тяндира и буквально через несколько секунд специальным крючком доставали.
Вы не поверите, но я до сих пор помню запах доставаемого из печи лаваша. Тут же на горячий лаваш клали сыр, зелень, огурцы, помидоры заворачивали лаваш и с упоением ели. Соблюдая обычай, запивали тутовой водкой и холодной родниковой водой. Это было нечто!
Я научился с ловкостью мартышки взлетать на высокое тутовое дерево и трясти его ветки, а взрослые внизу раскрывали простыню, и медовый тут сыпался на неё. Часть тута ссыпали в огромную глиняную бадью, а другую часть сушили на крыше дома. Когда через несколько дней тут в бадье перестал бродить, её грузили на телегу и везли на окраину деревни, где на огне уже стоял огромный котёл. Содержимое бадьи сливали в котёл и уже через несколько минут в стекляные ёмкости, проходя через хитро закрученную в спираль трубу, охлаждаемую специально подведённой ледяной родниковой водой, стекала, как говорили, живительная влага, а именно, настоящая тутовая водка. И мне – десятилетнему мальчишке дали попробывать рюмку. Я не могу сказать, что вкус мне очень понравился, но было интересно подражать взрослым.
У дяди во дворе был улей, и я наблюдал как пчёлы, терпеливо соблюдая очередь, влетали и вылетали из маленького отверстия. И какой-то чёрт меня дёрнул попробовать сунуть пруток в это отверстие, чтобы немного расширить его. Сразу же меня облепило такое количество пчёл, что через несколько минут моего лица узнать было нельзя. Я орал от боли так, что осёл из соседней деревни, услышав бы, примчался. Но, слава Богу, дома были дядя с женой. Тут же, поняв в чём дело, облили меня тутовой водкой, смазали ещё чем-то и боль утихла. Вообщем, за два месяца мои родственники натерпелись со мной. Через некоторое время я вернулся домой.
Не могу понять, почему не включил этот значительный эпизод своего детства в первую редакцию воспоминаний.
Скучая по отцу, я самостоятельно, никому не сказав, решил написать письмо самому Сталину с просьбой вернуть нам нашего папу и вскоре забыл об этом. Через некоторое время мама говорит, что мне пришло письмо от Сталина. В этом письме Вождь писал, что сейчас очень тяжёлое послевоенное время и твой папа нужнее Стране на Дальнем Востоке.
Как-то во дворе я услышал, что дедушка Шверник всем помогает, намотал себе на ус и тут же взялся за перо. Причём писчей бумаги у меня не было, и я аккуратно разрезал мамину вощенную бумагу для выпечки пирожков и стал писать, но чернила не ложились на бумагу, т.к. она была слегка промаслена. Тогда я воспользовался химическим карандашом.
Начал с того, что попросил дедушку Шверника вернуть нам папу, т.к. ему там холодно, и мы по нему очень скучаем, а в конце, вспомнив о том, чем обычно письма начинают, дописал: "Первым делом, как ваше здоровье? " Сложил письмо треугольником, написал адрес: «Кремль, дедушке Швернику» и всё.
Все мои губы и язык были в краске от химического карандаша. И только по прошествии длительного времени я понял, что полстраны прочитало это письмо пока оно дошло до адресата, и я думаю, что его помощники то ли из жалости ко мне, то ли от вида и искренности моего письма, всё же вручили его дедушке Швернику. И представьте себе, что вскоре от Шверника пришло письмо (мама опять в недоумении).
«Дорогой Серёжа, первым делом, я благодарю тебя за то, что ты спрашиваешь о моём здоровье. У меня всё в порядке, и обещаю, что скоро ваш папа будет с вами».
Дальше из рассказа папы.
И вскоре папа, благодаря дедушке Швернику, оказался в Баку и продолжил службу в Сальянских казармах.
В четвёртый класс я пошёл в 147-ю школу. Она располагалась сразу же за больницей Шаумяна. Учился я с переменным успехом, в зависимости от настроения.
Со мной за одной партой сидел Серёжа Лихачёв, позже ставший известным в стране теннисистом. Он жил буквально через стену от корта "Нефтяник" недалеко от Черногородского моста. Естественно, ни о каких уроках не могла идти речь, т.к. он, буквально, дневал и ночевал на корте. Каким-то образом его перевели в 5-ый класс, а затем он исчез из моего поля зрения, хотя весь класс продолжал за него болеть.
Помню как на перемене мы выходили на школьный двор, где в дальнем углу стояла огромная труба для выпуска дыма из котельной, и внизу этой трубы было небольшое отверстие, и нам, не знаю почему, доставляло удовольствие запускать в это отверстие обрывки бумаг, которые подхватывались дымом и уносились верх, выходя из трубы и разлетаясь по округе.
В 1953г. мы уже учились в 6-м классе, когда в феврале объявили, что Сталин заболел, и каждый день мы, буквально, не отходили от приёмников, слушая сообщения о его здоровье. И вдруг, 5 марта, прогремел незабываемый голос Левитана, объявившего на всю Страну, что Сталин скончался. Началось твориться что-то невообразимое, весь двор от мала до велика рыдал. Может быть взрослые и знали что-то о его деяниях, но для нас, малышей, он был Дедушка Сталин - Великий Вождь, и мы ревели больше всех.
Я помню, как при его жизни каждый год, 1 марта или 1 апреля проходило сообщение о снижении цен на продукты и товары.
Не знаю почему, но больше всего в моей памяти остались только слова диктора, что цены на селёдку снижены на 20% .
Забегу вперёд в 1956г. 25 февраля 1956 г. на закрытом заседании XX съезда КПСС прозвучал «секретный доклад» Н. С. Хрущева «О культе личности Сталина» и преступлениях сталинского режима. Слухи о том, что великий и безгрешный Сталин объявлен чуть ли не «врагом народа №1», быстро распространились по стране. Через несколько дней я пришёл в Черногородскую поликлинику №6 и, зная о том, что я очень интересуюсь политикой, секретарь парторганизации хирург тётя Женя Парсаданова позвала меня в свой кабинет и предложила прочитать закрытое письмо ЦК КПСС по выступлению Н.Хрущёва. Внимательно прочитав, я так и не поверил тому, что там было написано, т.к. до этого в документальных фильмах видел как тот же Хрущёв и его «друзья» по ЦК готовы были целовать з.....у Великого Вождя.
Но вернёмся в 1951г.
Из учителей запомнил учительницу русского языка Григорьян, кажется, её звали Евгения Баласановна, учителя географии участника войны - Николая Ивановича, который водил нас в походы и всегда на уроках убеждал: "Ребята, не бойтесь атомной бомбы. У каждого должен быть зонтик, и вы сможете уберечь себя ", всегда строгого учителя математики Мнацаканова Тиграна Соломоновича. Но самым "шедевром преподавания" был учитель физкультуры Марат Аршакович.
В школе не было спортивного зала, и урок физкультуры был для нас особенным. В класс входил Марат Аршакович и все, как положено, вставали и… продолжали так стоять. Первым он сажал Серёжу Лихачёва - тот пользовался непререкаемым авторитетом в части спорта. Остальные, напрягая и разрабатывая неразвитые мышцы ног, продолжали стоять, переминаясь с ноги на ногу. Даже "луч света в тёмном царстве" нашего класса, отличница и аккуратистка Грета Будагян не удостаивалась чести расслабить мышцы ног, и стойко переносила все особенности и невзгоды спортивной жизни нашего класса. Где-то через 20-25 минут начинались "посадки".
А так как я, к своему несчастью, как-то громко произнёс: "у нас не физкультура, а физхалтура", то жестоко поплатился. Мои мышцы ног стали самыми крепкими и развитыми в классе. Думаю, что это в будущем и стало результатом неплохих достижений в спорте. Так что спасибо Марату Аршаковичу за дальновидность.
Из всего того, что находилось вокруг 147-й школы, запомнились длинная аллея от памятника С.Шаумяну до станции электрички «Фиолетово», по которой мы гуляли чуть ли не всем классом после уроков, сквер между больницей имени Шаумяна и экзотическим Черногородским базаром, куда после уроков я ходил и по поручению мамы покупал прекрасные овощи, фрукты, зелень.
В 8-й класс нас перевели снова в школу №56. В школу я шёл по центральной улице Чёрного города - улице Тельнова. Так давайте вместе пройдёмся по этой улице, начиная от памятника Степану Шаумяну. Сразу же справа были здания Авторемонтного завода им.Ленина и вход в кинотеатр АРЗ, где директором был тот самый легендарный Симкин, о котором я уже писал.
Слева находилась контора АзГАЗа, которая славился тем, что в гараже механиком работал дядя Коля Данилов - Кулибин Чёрного города. Будучи без обеих ног, дядя Коля смастерил своими руками уникальный для того времени четырёхколёсный инвалидный кабриолет с мотоциклетным двигателем и на нём ездил на работу и с работы в любую погоду, вызывая восхищение и уважение окружающих. А я с гордостью могу сказать, что жил дядя Коля в нашем дворе, и я дружил с его сыном Володькой. У них в сарае было множество инструментов, и мы с Володькой под руководством дяди Коли строили макеты автомобилей и автобусов.
Задумали собрать мини автомобиль, сделали чертежи, деталировку и на этом остановились - неожиданно ушёл из жизни наш дядя Коля.
Но вернёмся на улицу Тельнова. Двигаясь по левой стороне, мы минуем столовую АзГАЗа и приближаемся к недавно построенному школьному магазину, в котором можно было купить любые школьные и, как сейчас говорят, офисные принадлежности. Здесь же мы приобретали новые диафильмы для показа в нашем дворе и здесь я позже купил настоящую чертёжную доску и чертёжный прибор.
Далее по левой стороне была библиотека. Я брал там книги и через пару дней возвращал. Как-то я попросил дать мне сразу несколько книг и вскоре их принёс назад. Библотекарша не поверила тому, что я так быстро их прочитал и устроила мне экзамен, попросила рассказать их содержание. В дальнейшем я получал любое количество книг без всяких вопросов.
На противоположной стороне от библиотеки были ворота в «Армянский двор», так его называли в Чёрном городе. В этом дворе неизвестно каким образом жили в основном армяне. Замечу по этому поводу что рядом с нашим двором был «Тюрский двор», хотя в нём, как и в нашем дворе, жили люди разных национальностей. А славился он тем, что из крана этого двора шла ледяная вода и жители других домов ходили летом туда с вёдрами и кувшинами, т.к. в то время ни у кого не было холодильников.
На противоположной стороне, после библиотеки, был продовольственный магазин «Беспризорный». Все его так называли, но никто не знал почему.
Затем двор скорой помощи и тут же рядом детская поликлиника, где нашим участковым врачом был прекрасный доктор Белубекян-высокий пожилой человек с тростью. Настоящий «доктор Айболит». Таким я его и запомнил.
Рядом же начинался и занимал целый квартал стекольный завод, куда нас водили на экскурсию и мы с упоением смотрели как стеклодувы выдували стаканы , а гравировщики наполняли их национальным арнаментом.
Дальше был сквер, в котором каждое лето располагался летний пионерский лагерь. Кстати, не знаю по чьей инициативе было рекомендовано в каждом дворе создавать летние «Форпосты». Нам даже построили во дворе беседку, где мы целыми днями играли в шахматы, шашки, читали книги.По вечерам демонстрировали диапозитивы. Рядом поставили мачту, на которой мы каждое утро и вечер выстраивались для поднятия и спуска флага. Делали это поочерёдно. Причём, всё это происходило на полном серьёзе. Естесственно, мы все были в галстуках. Как-никак - юные Ленинцы.
Напротив сквера стояло здание, не помню названия, какого-то исследовательского института с нефтяным уклоном. Это я помню точно. Дальше шли дома «Американки» и площадка – склад стеклотары где многоэтажными штабелями складывали 3-х литровые баллоны для погрузки в железнодорожные вагоны. И, почти рядом, наша незабываемая 56-я школа.
На другой стороне улицу, практически, замыкал заслуженно любимый всеми черногородцами - Дворец Шаумяна – действительно кладез культуры, исскуства
и развлечений всего Шаумяновского района. И, наконец, улица упиралась в здания Райкомов партии и комсомола,где без устали направляли жизнь и деятельность каждого жителя нашего района.
Подробно описать центральную улицу Чёрного города я решил , узнав недавно, что практически, все здания снесли, в том числе и нашу школу, и там сейчас уже другие современные здания. А так как. в то время фотоаппарат был предметом роскоши, то и фотографий не осталось. Так что будем довольствоваться тем, что сохранилось в памяти. Просто прогулялись.
Не могу не вспомнить, как нам было интересно ходить на место строительства Дома Правительства. Всё дело в том,что его строили пленные немцы. Строительство было огорожено и их охраняли. Почему-то было их жалко.Мы приносили им бутерброды, а взамен получали разные поделки-свистки, дудки, чижики-пыжики и, даже, губные гармошки. Интересно кто был архитектором этого интересного по замыслу и не стандартного здания?
Володя Ягнюченко вспоминает, (написал его имя и сразу же поймал себя на мысли, что двигаюсь в форвартере, проложенным им в своих жизнеописаниях. Плагиат. Но по другому, не получается. Это то же самое, что встать на рельсы, поехать и попытаться с них сойти, не получится. Надо только остановиться. Но остановиться уже не могу. Тормоза не держут. Так что Володя, дорогой, извините, буду ехать до последней остановки) что Седа Гайковна (Царство ей небесное, также как и остальным нашим учителям, ушедшим из жизни) прыгала на ходу с трамвая за 100-150 метров до остановки.
Так вот, однажды я еду на трамвае (как всегда на подножке) и прыгаю на ходу. Только затормозил после инерционного пробега, чувствую, что кто-то прыгнул за мной. Ооо - прелесть. Это была она и увидев меня, вопрошает: «Что ты делаешь, ведь можешь попасть под трамвай?», на что я ответил, что «всегда прыгаю с последней площадки, а вот Вы прыгнули с первого вагона, а вот это уже чревато.» Мы оба рассмеялись и мирно дошли до школы. А добродушный Гасан Кадырович-учитель азербайджанского языка. Даже стыдно вспоминать что мы вытворяли на его уроках. Единственное, что выучил, было: «Мян хансы бир инсана бянзядим ки Ленини».
Я также участвовал в драмкружке (сначала в 147 школе на сцене АРЗ им.Ленина), а потом и у Сельдиной Татьяны Семёновны, которая с нами поставила «Ревизора» и в котором я, кажется, играл Почтмейстера.
Она как-то умудрилась выставить эту постановку в Русском Драматическом театре им.Самеда Вургуна, на которм присутствовали почти все актёры театра. Нас хвалили, прочили великое артистическое будущее, а мы наивно, жутко загордились и зазнались. Хоть сажай в самолёт и прямо в Голливуд.
В эти же годы я посещал кружок рисования во Дворце Шаумяна, где под руководством талантливого художника "товарища Ахундова" (мы так его называли) я постигал секреты изобразительного мастерства.
Трудно описать какое удовольствие мы испытывали, когда на брусьях упражнения показывал наш педагог физкультуры Степан Степанович. А ведь ему тогда уже было где-то под 80.
И, наконец, Орлеан Владимирович - мой друг и покровитель, который мудро и не навязчиво наставлял меня. Он же мне, 9-ти класснику, доверял ремонтировать школьный мотоцикл (вот когда помогли мои наблюдения 3-го класса), на котором я гонял до Зыха и обратно без прав. Орлик, как любя мы все его называли, привил мне любовь к спорту. Для меня сейчас было бы большим счастьем увидеть и обнять его, но.... Увы.
Первая моя секция была в 58-ой школе на УПД, где тренером был великолепный педагог Юрий Обельмейстер. У него я получил азы лёгкой атлетики. Ну, а затем я пошел по "тренерским рукам.". Шорин-рекордсмен Азербайджана по метананию молота, Зайонц (из плеяды знаменитой семьи Зайонцев) и, наконец, Главный тренер сборной Азербайджана, легендарный Заслуженный тренер СССР Афган Гейдарович Сафаров, доведший меня позже до кандидата в мастера спорта-рекордсмена Азербайджана среди юношей.
В 10-м классе наш учитель физики Валентин Николаевич Ботвич (в 8-м и 9-ом классах он много моей невинной «крови попил» и, даже, докатил до переэкзаменовки) открыл физический кружок,в котором в основном были девочки, а единственным мальчиком был я. Откуда-то притащил старую военную электронную технику и поручил разбирать её на части, что я аккуратно делал. Затем он достал где-то провода, громкоговорители и мы с ним радиофицировали всю школу, а Орлеан Владимирович поручил мне вести по радио на всю школу утреннюю гимнастику. С тех пор мы с Валентином Николаевичем очень подружились, о чём говорит пятёрка полученная мной на выпускных экзаменах по физике.
Так вот, о кислотном заводе. Он располагался в самом центре Чёрного города и производил серную кислоту. Если вы когда-нибудь на уроках химии с «жадностью» вдыхали из пробирки её запах, то это было ничто по сравнению с тем, что выходило жёлтым дымом из главной трубы этого завода. Складывалось такое впечатление, что завод специально построили, чтобы «заботиться о нас». Не даром мы с Вовкой голосовали за Власть, которая так усердно «продлевала» жизнь жителям Чёрного города. Вокруг были завод им.Будёного, Караева. Они тоже не были подарками для нашего города, но туда смело можно было направлять рабочих кислотного завода, как в санаторий, чтобы они поправляли уже безвозвратно потерянное здоровье. Самое интересное, что Шаумяновский Райкомы партии и комсомола располагались в 200-300 метрах от этого завода. Не от этого ли так часто менялись руководители района?
Вы можете себе представить такое в нынешнее время? Я – нет. Руководители хилые пошли. Им бы сталинскую закалку.
Здесь же, в 56-ой школе, я встретил свою первую любовь. Был 9-ый класс. Как-то вечером я пришёл в школу поиграть в волейбол с одноклассниками «и тут я увидел впервые её, её я в спортивном зале»......
Прелестная девочка, с двумя переплетёнными косичками, сосредоточенно выполняла на бревне упражнения. Я даже не могу объяснить, что произошло со мной. Я был просто сражён. Какой тут волейбол?!. Я вышел на улицу, дождался когда девочки вышли из школы и пошли в сторону остановки трамвая у Дворца Шаумяна. Какая-то сила двигала мной и я поплёлся за ними, сел в трамвай и доехал до их остановки. Девочка училась в 8-м классе.
Как вернулся домой, не помню. Только мама, почуствовав что-то неладное, спросила: «Ты что себя плохо чувствуешь?» Что-то промямлил и уединился. И, проницательная, моя мама вечером сообщает отцу: «Наш сынок, кажется, влюбился.» Наивная мама, я не просто влюбился, я был покорён. Передо мной всё время была Она. Через несколько дней , наконец, решился , написал ей письмо и через Шурика Кузина (мальчик с нашего двора) передал ей, в момент, когда она в очередной раз стояла на остановке трамвая. После этого я не пропускал ни одной её тренировки и соревнования.
Невероятно, но это был я, который на девочек смотрел с высоты орлинного полёта. И вдруг.....
Как-то в школе, где она училась, был вечер и я, благодаря одному из друзей, учившихся в этой школе,и знавших о моих отношениях к Ней, попал на этот вечер. После вечера мы шли с Ней до остановки автобуса и говорили о чём-то отвлечённом не договаривая то, о чём думали. Тогда мне казалось, что что-то Ей мешало вести со мной разговор.
Пионервожатой у нас работала очень хорошая, добрая девушка «Товарищ Люся». И каким-то образом она организовала поездку агитколлектива школы, куда вошли и гимнасты, на «Полевой стан», который оказался малоканским хутором. Я очень обрадовался, что проведу какое-то время с Ней.
Но тут оказалось, что между нами, негласно, появилась какая-то сила, мешавшая нам и исключившая меня из желанного списка. Узнав об этом, товарищ Люся настояла, чтобы я оказался в списке. Мы приехали в деревню, выступили в клубе, забитом до отказа сельчанами. Гимнасты показали свои упражнения; без всякого вдохновения я прочитал стихотворение, кажется «Заяц во хмелю». В этот момент в зале никого не видел, кроме Неё.
Кульминация наступила неожиданно.
Как-то в предбаннике спортзала, через который мы заходили в раздевалки, меня остановил Её тренер и говорит: «Отстань от неё, она должна стать мастером спорта и должна закончить школу на медаль, а ты всё время болтаешься здесь и отвлекаешь её. Если ещё раз появишься в поле её зрения, на меня не пеняй, я не дам тебе закончить школу.» Этого хватило, чтобы я всё понял и всю свою волю и силу направил в кулак. «Собеседник» неестесственно свалился и глаз его сразу же затёк. Я испугался, что убил его, но слава Богу, он пришёл в себя и, не поднимаясь, стал оскорблять и угрожать мне. Чтобы не испытывать себя снова, я вышел и поплёлся в класс. Минут через двадцать в класс заходит директор, объявляет, что я исключён из школы, должен собрать свои вещи и больше в 56-ой школе не появляться.
Ну что, исключён, так исключён. Главное я про себя думал, что может быть не надо было так резко реагировать на подлость, ведь мог бы случайно убить, но до сих пор считаю, что мой поступок был справедлив.
Родителям я честно рассказал о случившемся. Отец меня поддержал, только сказал, что нельзя было так унизить человкеа, это можно было сделать вне школьных стен. Мама немедленно сообщила заведующему РОНО.
На следующий день к нам пришёл Орлеан Владимирович. Убедительно, как друга, попросил рассказать ему о всех подробностях происшествия. Рассказал. Он только хмурился и усы его нервно двигались.
Видимо позже он обсудил ситуацию с директором школы, к тому же вмешался заведующий РОНО, и мне было предложено вернуться. Сказал, что вернусь, если всему классу объявят, что произошла ошибка с моим исключением. Мне потом рассказывали, что когда об этом объявили, класс захлопал. (Я специально не называю имени тренера, т.к. он впоследствии исчез из 56-й школы, женился на Ней, и вскоре скоропостижно ушёл в иной мир. Могу только сказать «Царство ему небесное»).
Через некоторое время состоялись выпускные экзамены. Так закончились мои школьные годы.
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.
Дальше дорога в новые события и ощущения. Об этом в следующей главе.
