"Вот мой Онегин на свободе..."
Позади школьные годы, а что делать дальше? Уверен, что этот вопрос возникает у каждого, окончившего школу. И этот же мучительный вопрос овладел мной, сразу же в первые дни, после получения аттестата зрелости. Пишу «Аттестат зрелости» и тут же вопрос, над которым я никогда не задумывался: «Почему «зрелости»? А что за год до его получения мы были незрелыми что ли? Видимо созрели сразу же после сдачи последнего выпускного экзамена. Наверное, правильнее было бы назвать «Аттестат об окончании средней школы».
Родители - врачи, я постоянно дома с интересом слушаю их разговоры о больных, о сделанных операциях, названиях болезней и медикаментов. До сих пор в памяти сохранилось многое из того, что слышал. И казалось - прямой путь в медицину. Мне хотелось стать хирургом. Только хирурги, на мой взгляд, могут реально спасти тяжело больного человека.
Но автоматика и телемеханика, считавшаяся в то время какой-то уникальной, внеземной, космической специальностью, сбила все мои благие намерения, и я подал документы в АЗИИ на факультет автоматизации производственных процессов (ФАПП) по специальности «Автоматика и телемеханика». Старт был взят мощный - 14 баллов на трёх экзаменах и когда до финиша было рукой подать, просто броситься на финишную ленточку – провал.
Причём провал неожиданный и ничем необоснованный. По математике, которой я владел намного слабее, получил отличную оценку, а по физике, мне, получившему месяц назад отличную оценку у самого Валентина Николаевича Ботвича, ответившему на все вопросы билета, получить неудовлетворительно – это было вне моего логического восприятия.
Видимо, состав поступивших был заранее известен, и не в чьи планы не входило допустить в стены института других менее «известных» и лишних абитуриентов. И поэтому на последнем экзамене отсекли ненужных. Самое обидное было сознавать в этот момент свою беспомощность, так как приговор был окончательный и, практически, обжалованию не подлежал. Можно было снова подать документы уже на вечернее отделение, но моральная подавленность от предыдущей неудачи, не позволила мне снова идти в бой.
И опять злополучный вопрос – что делать дальше? Тут уже помогли родители, предложив сначала получить рабочую специальность и только после этого двигаться дальше. И я до сих пор благодарен им за тот мудрый совет.
В тот год на базе ремесленного училища №1, находящегося в пяти минут ходьбы от нашего двора на пересечении 1-ой Черногородской и 2-й Заводской улиц, открыли Техническое училище №1, куда принимали со средним образованием («зрелых»). Специальности были разные: слесари КИПа, слесари-сантехники, токари и, кажется, электрики.
Вспомнив свои «достижения» на станке у дяди Петроса в ванной комнате, сразу решил освоить токарное дело. Так начались мои рабочие годы. Теоретические занятия проходили по адресу, названному выше, а практические - в мастерских недалеко от Черногородского базара. Надо было проучиться 10 месяцев и при отличном окончании получить 5-й разряд и право поступления без конкурса в ВУЗ.
Но перед тем, как начать обучать токарному делу, нам решили подарить ещё и специальность хлопкоробов и отправили в Бардинский район на освоение необъятных хлопковых полей. Забегу вперёд и отмечу, что благодаря именно нашим «усилиям», в тот год Азербайджан выполнил государственный план, кажется, на 300%.
Нас, больше 60-ти человек, разместили в здании сельской школы в помещении размером в крохотный спортивный зал. Раздали матрасы, набитые соломой, и такие же подушки. Мы их «аккуратно», чтобы не «помять чехлы и наволочки» разложили на полу, а укрывались своими телогрейками. Было очень холодно. По утрам, съев то, что привезли с собой из Баку, мы отправлялись на трудовые подвиги – Страна нуждалась в хлопке, а многие председатели колхозов в звании Героев Социалистического Труда. И мы, понимая это, «добросовестно» трудились. Лично я впервые «живой» хлопок увидел там, и нам, несведущим, как собирается белое золото, надевали фартук, похожий на сумку кенгуру и говорили, что надо собрать столько-то киллограммов. И мы шли в бой.
Через час уставали ноги, а ещё через час немели руки и отказывались творить «чудеса» на поле – набивать полные сумки и затем наполнять мешки, которые мы за собой тащили по грядкам. Это была неописуемая картина. «Бурлаки на Волге» отдыхают. Была бы видеокамера, можно было бы снять чудесный фильм и выдвинуться на "Оскара". Женщины-хлопкоробки, наблюдая за нашим, поистине выдающимся трудом, скромно улыбались себе под нос.
И не даром говорят в народе: «Голь на выдумки хитра», и мы стали хитрить, делали из мокрой земли шары размером чуть больше теннисного мяча и облепливали их хлопком. Таким образом, и мы, как и все хлопкоробы нашей страны, благодаря этому способу, стали перевыполнять норму.
Постоянно шли дожди. Двигаясь по грядкам, меся грязь, мы промокали до нитки. И ежеднево всё меньше и меньше людей выходило на поле, так как болезнь безжалостно косила нас. Есть было практически нечего, не говоря уже о горячей пище и чае. И тут мы нашли выход. У кого-то оказались рыболовные крючки и леска. Двинулись к берегам Куры, которая щедро одаривала нас всевозможной рыбой. Картошку и лук выкапывали недалеко от хлопковых полей. Стали варить уху и кормить горячей пищей заболевших. Словом, к концу нашей командировки мы уже не думали о хлопке - главное было живыми унести ноги. Домой нас привезли еле живых на каком-то автобусе-тарантасе.
Через неделю после приезда начались занятия. Мне очень нравилось изучать теорию резания металлов, технологию металлов, чертить и читать чертежи. Но больше этого меня привлекали практические занятия на станке. Мастер токарного дела (к своему великому стыду, забыл его имя) оказался талантливым воспитателем и учителем. Щедро делился своими знаниями с нами. Для меня удивительным оказался факт, что в нашей группе учились и девочки. И их наклонившиеся над станками головы напоминали фрагменты из документальных фильмов, в которых показывали как работали наши женщины на станках во время Великой Отечественной войны.
Через месяц мы уже стали точить несложные детали по заказам заводов, а ещё через пару месяцев нам начали доверять уже детали посложнее и установили нормы выработки. Приходилось часто помогать девочкам, которые никак не могли выполнить эти нормы даже при всём старании. Десять месяцев пролетели быстро и окончившие на отлично получили достаточно высокий для того времени 5-й разряд и право без конкурса поступать на вечернее отделение ВУЗа.
Практически сразу поступил работать на Авторемонтный завод им.Ленина в отдел главного механика токарем. Работа была очень интересной, так как каждый раз приходилость создавать новый вид детали. Трудность заключалась только в том, что работа была трёхсменной и непривычно было работать ночью.
Проработав здесь год и набрашись ценного опыта, перешёл работать в контору КИП и Средств автоматики, расположенную в Белом городе недалеко от Парка Низами. Предприятие занималось установкой и ремонтом контрольно –измерительных приборов на всех бакинских нефтеперерабатывающих заводах. И здесь работа была очень интересной, так как часто приходилось вытачивать весьма сложные и точные детали. Кроме того часто поступали просьбы от высокопоставленных людей на изготовление гардин, торшеров, вешалок и других уникальных изделий народного потребления. Пользуясь этим, мы и для себя изготовляли подобные вещи. Особой популярностью среди наших работников пользовались машинки для закатывания крышек стеклянных банок. И так как тогда консервированием занимались все жители нашего города, мы обеспечили машинками не только всех в КИПе, но и своих многочисленных родственников. Благо директор наш к этому относился снисходительно.
В гараже у нас стоял старый неработающий мотоцикл ИЖ-49 с коляской. Он меня заинтересовал и я попросил разрешения у директора восстановить его. Директор разрешил мне ежедневно по два часа заниматься ремонтом, так как он был заинтересован в том, чтобы все машины и механизмы на предприятии были задействованы. Я с усердием стал заниматься этим. Помогли наблюдения в институте физкультуры, о которых я писал в предыдущей главе. За несколько месяцев я полностью восстановил мотоцикл. И чтобы иметь возможность ездить на нём, пришлось сдать экзамены на права.
В 1960г. успешно сдал экзамены и поступил на вечернее отделение факультета автоматизации производственных процессов всё на ту же специальность «Автоматика и телемеханика».
Работая и учась в институте, не переставал заниматься любимым спортом. После работы ехал на стадион Ленина, затем на занятия. Возвращался домой к 10-ти часам вечера. К тому времени мы получили квартиру на 8-м километре, и домой на автобусе добирался 40-45 минут. Было нелегко, очень уставал. На занятиях иногда даже засыпал, но с экзаменами как-то справлялся, и задолженностей не было.
В этот же год, в один из дней, во время работы, подходит секретарь нашей партийной организации и мне, 19-ти летнему, почти ещё мальчишке, предлагает вступить в партию. Я подумал, что она шутит, и тоже шутя, сказал: «Я знаю, только меня в партии не хватает, так что надо поспешить». И что же вы думаете? На следующее утро она подходит ко мне со всеми документами, оформленными от моего имени, которые я должен подписать. Я обомлел. Говорю ей: «Слушайте, какая партия, что я сделал, чем отличился, что вы затеяли это? Я же пошутил». Вызывает меня директор и объясняет, что мы должны выдвинуть в партию молодого рабочего комсомольца, и я вполне для этого подхожу, тем более, что учусь в институте. Бысто собрали партийное бюро и дали мне рекомендацию. Вторая рекомендация должна была быть от Райкома комсомола.
Прихожу я на заседание бюро и секретарь Райкома тут же задаёт мне вопрос: «А где Ваш комсомольский значок?» Надо отметить, что я никогда не носил его и не помнил, чтобы меня, вообще, когда-то принимали в комсомол. Но нашёлся и говорю, что значок ношу на рабочей одежде. На это секретарь сказал, что я, мягко говоря, лукавлю и предложил не давать мне рекомендацию. Бюро, естественно, с ним согласилось. Это решение было радостным для меня, так как я мог сказать и директору и секретарю партийной организации, что они ошиблись во мне – не я отказался, а мне отказали. Но я не дооценил силу Партии.
Буквально через неделю меня вызывают на бюро Райкома Партии. Секретарём райкома в то время была Мулявко (инициалов не помню). Зачитывает рекомендацию партийной организации КИПа и Райкома комсомола. Это было немыслимо, это было великолепно по сути. Уличили меня во лжи, отказали и тут же – на тебе - рекомендация. Через две-три минуты я стал членом Коммунистической партии.
И только через несколько лет я понял какое это было дальновидное решение.
Когда перешёл на четвёртый курс, директор перевёл меня инженером в отдел новой техники. По роду работы необходимо было ездить по нефтеперерабатывающим заводам и мотоцикл оказался кстати. И заправлял я его прямо от установок, производящих бензин. Было очень удобно и выгодно.
Тогда же я познакомился с известным мотоциклистом Азербайджана Айдыном Гусейновым. Его база располагалась позади Парка Низами. Он в то время готовил аттракцион гонок на мотоцикле по вертикальной стене. Часто помогал мне с ремонтом. О неожиданной встрече с ним после долгих лет, я думаю написать в следующей главе.
Однажды меня неожиданно вызывает директор и сообщает, что вынужден снова перевести на станок, так как ему направили после окончания института дочку какого-то высокопоставленного человека республики и он, по известным причинам, не может отказать, а вакансии у него нет. Так я, не без обиды, снова встал за станок.
Не знаю откуда, в голове возникла мысль, уехать в столицу или в Ленинград и там закончить образование. Пришла мысль – надо воплощать её в жизнь. И в различные ВУЗы этих городов полетели письма с просьбой о переводе. И также регулярно стали поступать отказы. Причём отказы были так идентичны, что, казалось, их писал один человек. И наступило прояснение, что не только я хотел бы оказаться в столице, а сотни и может даже тысячи студентов из других городов. Отсюда эти однотипные отказы.
Отказы настроили меня на более решительные действия и, посоветовавшись с родителями, двоюродным братом (тем, который застал меня за пусканием колец дыма в школьном туалете и воздал мне по заслугам), к которому я был привязан и дружил, я взял отпуск и поехал в Москву. Родители дали денег на дорогу и на проживание в гостинице.
Приехав в Москву и пооколачивавшись по гостиницам, я понял, что меня здесь не ждали – ни в одной гостинице места не нашлось. Наступал вечер, а впереди ночь, и куда деваться - ума не приложу. Подошёл какой-то мужик в гостинице при ВДНХ (оказался дворником) и предложил за какие-то деньги переночевать у него в будке, а утром провести в душ. Расположился в будке под лестницей вестибюля прямо на шлангах. На следующий день принял душ, привёл себя в порядок и отправился на Курский вокзал, сдал вещи в камеру хранения и поехал на Ленинский проспект.
И точно, как в анекдоте о Василии Ивановиче, когда ему понадобилось доехать куда-то на автобусе, спросил у прохожего на каком автобусе можно доехать до места, тот ему ответил, что на 56-ом. Проходит пару часов и тот же прохожий возвращаясь видит что Чапаев стоит и считает: 6,7,8,...Так и я. Кто-то мне сказал, что Московский Институт Нефти и Химии им.Губкина находится на Ленинском проспекте, 65. Топая по Ленинскому проспекту от Метро Октябрьская и считая номера домов, прошагав почти 5 километров, наконец, добрался до института.
Показав студенческий билет АЗИИ, прошёл проходную и направился в деканат факультета автоматизации, место нахождения которого указал проходивший студент. В деканате никого, кроме секретаря, не оказалось. Были каникулы и декан был в отпуске. Заместитель декана должен был появиться через два часа. Решил идти прямо к ректору. Но и он оказался в отпуске.
На дверях соседнего кабинета увидел табличку с фамилией Э.И.Тагиев –профессор-проректор по научной работе.
И, уже не веря в успех застать кого-то, и набравшись смелости (а может быть и нахальства) постучал. Из кабинета раздалось «заходите». Зашёл. И сразу же почувствовал какую-то доброту, интеллегентность хозяина кабинета. Он встал, поздоровался за руку, предложил сесть и спросил какой у меня вопрос.
Изложил свою проблему, подробно рассказал о себе, об учёбе, работе, семье. Узнав, что я член КПСС, очень удивился – 24 года и уже член партии и отметил, что это важный аспект. Выслушав меня, он сказал, что это не его «епархия» заниматься переводом студентов, но попытается мне помочь. Вызвал по телефону заместителя декана факультета автоматики и, узнав, что тот будет через какое-то время, попросил меня дождаться того у деканата и сообщить когда он появится.
Проходя мимо одного из кабинетов, увидел табличку: «Заведующий кафедрой математики, профессор Гусейнзаде М.А.» остановился. И тут же, как будто невидимые ангелы управляли процессом, открывается дверь и выходит высокий тучный человек не славянской внешности и спрашивает: «Вы ко мне?» Говорю: «Наверное нет, просто несколько минут тому назад разговаривал с Эюбом Исмаиловичем Тагиевым и вот прохожу мимо кабинета и снова азербайджанская фамилия. Только что приехал из Баку и приятно удивлён, увидев на таких постах фамилии земляков».
Он пригласил меня в кабинет и спросил по какому вопросу я оказался в институте Губкина. Я повторил всё, что рассказал несколько минут тому назад Эюбу Исмаиловичу. Меджид Азизович тут же звонит Э.И.Тагиеву и говорит ему, что случайно встретился со мной в коридоре и узнал о моих проблемах. «Надо помочь нашему земляку. Как только появится Дианов (зам.декана) пригласи меня». Я пошёл караулить зам.декана.
Минут через двадцать он появился (об этом мне сообщила секретарь). И я буквально бегом направился в кабинет Э.И.Тагиева, и Дианов был туда приглашён. Одновременно, подошёл и М.А.Гусейнзаде. Э.И.Тагиев представил меня, сделав особый упор на то, что я член КПСС и проработал на производстве. «Считаю, что надо удовлетворить просьбу товарища Айрапетова», - сказал Эюб Исмайлович. Его поддержал Меджид Азизович. Причём, обо мне они говорили так, будто знали меня всю жизнь. После этих слов руководства, Дианов согласился. Тут же было составлено и подписано письмо на имя ректора АЗИИ с просьбой оформить мой перевод.
Я, терявший уже все надежды и почти махнувший рукой на свою затею, был потрясён таким неожиданным добрым отношением этих двух абсолютно незнакомых мне людей, за мгновение решивших мою дальнейшую судьбу.
Именно это великодушие, далеко не свойственное многим людям, и сподвигнуло меня так подробно описать этот важный момент в моей жизни и назвать по именам этих прекрасных людей. И в этом я убеждался неоднократно, уже близко общаясь с ними.
Передо мной была поставлена задача в течение недели вернуться со всеми документами. На следующий день я вылетел в Баку.
На этот раз на моём пути появилась непреодолимая преграда. Придя в АЗИИ, я был остановлен охраной. Показал свой студенческий билет, письмо из Москвы, но мне объяснили, что идут приёмные экзамены, и на этот период институт закрыт для всех. Я понял серьёзность момента, тем более, что к охране были приставлены и милиционеры, и мне никак не удастся уговорить.
Решил обойти здание института в поисках возможно где-то открытого окна, ворот для автомобильного транспорта. Но всё было наглухо закрыто. Только между одними железными воротами высотой не менее трёх метров и аркой было открытое пространство. И, если в детстве я мог пролезать в маленькую щель, но внизу ворот, то на сей раз было уже сверху ворот достаточное пространство, чтобы пролезть в него. Хорошо, что ворота были облицованы фигурными железными прутьями. И я решился. Быстро забрался, перелез через ворота и, рискуя быть замеченным с печальными последствиями для себя, вошёл в здание и уже смело пошёл к деканату.
И неожиданно (опять ангелы помогли) встречаю знакомого парня, который работал лаборантом на кафедре политэкономии. Рассказал ему о своих проблемах, попросил совета. Алик, так звали его, сказал, что он с недавнего времени работает помощником ректора и постарается мне помочь. Передал ему все документы. Через два дня он звонит и сообщает, что всё готово и что он уже оформил специальный пропуск на вход в институт. Мне необходимо придти и расписаться в каких-то документах в деканате.
Получив все документы, я пошёл искать Алика, чтобы поблагодарить, но в ректорате сказали, что он в двухдневной командировке. У меня, к сожалению, не оставалось времени. В тот же день я улетел в Москву.
На следующий день утром я был у Эюба Исмаиловича. Он дал команду подготовить приказ о моём зачислении, и через полчаса приказ был завизирован Диановым и подписан Проректором. Моему ликованию не было предела - я студент очного отделения Института Нефти и Химии им.Губкина!!!
Родители, конечно же были рады за меня, но одновременно огорчены. Ведь я уезжал от них в другой город.
Через месяц началась настоящая студенческая жизнь со всеми её особенностями. Меня определили на 4-ый курс (на курс ниже), так как я перевёлся с вечернего отделения. Рядом с институтом находилось огромное общежитие, но места не было, и меня направили в Одинцово, в снимаемое институтом общежитие. Там жили строители, милиционеры, ткачихи и т.д.
В первый же день я был весь искусан клопами, вся постель была усыпана ими. Пошёл в магазин, купил средства по борьбе с ними. Обрызгал все кровати в комнате. Но на следующий день всё повторилось - эти паразиты просто издевались над нами.
Тогда я решил перехитрить их и каждую железную ножку кровати поставить в банку с этой жидкостью. И что же вы думаете? Ночью просыпаюсь от какого-то движения по лицу, включаю свет – опять они. Их хитрость превзошла мою - они ползли по стене на потолок и оттуда катапультировали на наши несчастные тела. Призвав всех жителей общежития, мы опрыскали все комнаты одновременно и надолго избавились от этих отвратительных кровопийц.
Ребята и девочки группы с любопытством встретили меня. Было много вопросов (намного больше чем от руководства института и деканата). Через несколько дней я уже стал своим. От однокурсника узнал, что можно устроиться на полставки в лабораторию. Работа заключалась в сборке электронных схем для определённых исследований. Так как каждый день было обязательное посещение лекций, лабораторных занятий, а потом и работа в лаборатории, о спорте я уже думать не мог, времени не оставалось.
В октябре мне из Баку сообщили, что мама тяжело заболела и выезжает в Москву, а затем в Ленинград на операцию. Встречаю в аэропорту и не узнаю её, так она похудела. Слёзы подкатили к горлу. Устроил её в гостиницу института, а сам пошёл к декану, объяснил ситуацию и попросил разрешения на выезд.
Через день мы были в Ленинграде и направились искать квартиру известного хирурга, которого порекомендовал талантливый и известный хирург Баку – Наджаров. В адресном бюро дали адрес, но в квартире никого не оказалось. Так мы стояли на лестничной клетке и думали, что делать дальше. Помогла девушка, спускавшаяся по лестнице. Она сказала, что профессор просил не называть его местонахождение, так как сюда ежедневно приходят много людей, чтобы попасть к нему. И всё же я уговорил её, и она сказала, что профессор живёт на даче в Комарово, а адреса она не знает. Через два часа мы уже были в Комарово и у местной жительницы узнали, что здесь живут профессора и академики и согласилась проводить до дома Великого Хирурга – Семёна Абрамовича Холдина. Дверь нам открыла его жена и сказала, что Семён Абрамович спит и встанет ровно в 5 часов.
Ровно в 5 часов пробили часы, и в дверях появился настоящий Академик в академической шапочке, каких мы привыкли видеть в кино и на фотографиях. Он был далеко не молод. Пытался узнать как мы нашли его здесь. Объяснили, что в подъезде дома встретили незнакомого человека, и он назвал станцию Комарово, а дальше уже каждый прохожий мог назвать его дом.
Осмотрел маму и подтвердил диагноз, хотя мы ещё надеялись на позитивное. Сказал, что надо ехать в Институт Онкологии на станции «Песочная» и добиваться приёма. Сам же он должен уехать на 10 дней в командировку. На следующий день мы были в Институте. После долгих перепетий обещали положить на операцию через неделю после прохождения всех исследований. Сняли комнату рядом. Через несколько дней приехал папа, и я смог возвратиться для досрочной сдачи экзаменов зимней сессии. Надо было сдать три экзамена. По остальным двум предметам у меня уже была оценка, полученная в Баку. Мне разрешили досрочную сдачу. И воспользовавшись детальными, почти стенографически, написанными за преподавателями лекциями, в короткое время на отлично сдал экзамены и выехал в Ленинград. Для себя сделал вывод,что каждый преподаватель любит, когда студент отвечает на вопросы билетов чётко по прочитанным лекциям, так как по ним же составляются билеты. Этот совет и будущим студентам.
Операция прошла, и на мой вопрос: «Будет ли мама жить?» - Семён Абрамович ответил немногословно: «Будем надеяться». С этими надеждами мама прожила 44 года. Спасибо и Царство небесное Великому Хирургу.
Зимние каникулы прошли в Баку.
Вернувшись в Москву, я с головой погрузился в учёбу. Но в деканате обнаружилось, что у меня «хвост» по физкультуре. Не сдан зачёт и не будет повышенной стипендии за сданную зимнюю сессию. Прихожу на кафедру физкультуры, показываю удостоверение кандидата в мастера спорта по лёгкой атлетике. Нет, сказали мне, надо сдать какие-то нормативы и тут же: «Но если ты выступишь на районных соревнованиях, то зачёт мы тебе поставим». Что же делать? Кое-как потренировавшись две недели, вышел в сектор для прыжков в длину и, после почти годового перерыва, прыгнул с посредственным для себя результатом, но всё равно принёс первое место в этом виде команде института и сразу же получил обещанный зачёт.
Через пару месяцев меня избрали в партийное бюро факультета, ответственным за работу с комсомолом. А ещё через некоторое время заместителем секретаря комитета комсомола института. Да, в то время был большой дефицит и спрос на студентов-членов КПСС.
Чтобы выжить в условиях столицы и многих соблазнов, нужны были материальные средства. К помощи родителей обращаться не хватало совести, так как считал, что они многое отдали нам, много было потрачено средств на мой переезд в Москву, операцию мамы. Даже будучи в Баку и неплохо зарабатывая, все деньги отдавал родителям. И когда надо было пойти в кино, театр, на футбол, всегда было неудобно обращаться к родителям.
Поэтому, получая повышенную стипендию, работая в лаборатории, решил устроиться ещё куда-нибудь на подработку. Сначала эта была (как и для многих студентов) ночная разгрузка вагонов, а затем нашёл работу в отделе охраны. Надо было через каждые два дня садится на мотоцикл и разъезжать с напарником всю ночь по определённому маршруту в районе Ленинского проспекта и проверять каждый магазин на предмет целости замков и работы охранной сигнализации. Рано утром добирался до общежития (к тому времени я уже жил в общежитии рядом с институтом) и, часа два поспав, шёл на лекции.
Однажды произошёл случай, который я хотел бы описать. Как-то подъехав к валютному магазину «Берёзка», обнаружили, что на подвальном люке, куда разгружается товар, отсутствует замок. Сначала хотели спуститься и посмотреть, но решили, что там кто-то может быть, и для нас могут возникнуть, по меньшей мере, неприятности. Позвонили в отделение милиции и директору магазина. Приехал наряд милиции. Через несколько минут появился, весь бледный, директор. Открыли дверь магазина и первыми с оружием в руках вошли милиционеры. Осмотрели весь магазин, но никого не нашли. Все легко вздохнули. Оказалось, что рабочие забыли повесить на люки замок.
В отделе охраны за бдительность нам выписали премию, а директор магазина, посовещавшись со своим начальством и получив добро, подарил самые дефицитные в то время итальянские болоньевые плащи.
Как к учёбе, так и к общественной работе относился очень серьёзно. На факультете выпускали стенную газету «Импульс» и к каждому её выпуску готовились тщательно. А так как я от партийного бюро отвечал за работу с комсомолом, то заодно на меня «повесили» и газету. Поэтому газета выходила без дополнительной проверки партийной цензуры. Состав редакции был очень сильный. Каждую колонку вели определённые члены редколлегии.
Надо отметить, что это была лучшая газета института, и около неё всегда толпились студенты и прподаватели.
Как-то в голову пришла бредовая идея сделать очередной выпуск газеты устным. По-скольку в настенном варианте были колонки: наука, учёба, культура, спорт, разные события, в том числе криминальные, юмор, то и приглашать надо людей, которые могли бы отразить эти направления.
Собрал редколлегию, рассказал о возникшей идее и, к своему удивлению, был поддержан. В то время это было впервые в Москве, но я думаю, что и не только. Расписали сценарий, вплоть до вручения цветов каждому приглашённому, распределили обязанности каждого. Идея состояла в том, что на сцене вывешивалась огромная пустая стенгазета только с названием «ИМПУЛЬС – УСТНЫЙ ВЫПУСК».
И перед каждым выступлением приглашённого вывешивать лист с названием колонки так, что к окончанию выступлений вся газета была заполненной. Собрали комсоргов групп и поручили узнать у студентов о наличии у них знакомых в различных областях в соответствии с колонками газеты и умеющих общаться с большой аудиторией. А актовый зал института был рассчитан на 800 мест. И предложения стали поступать. Я должен был вести переговоры с каждым из предложенных персон, выяснять возможности и детали.
Так я договорился с Радой Никитичной Аджубей (дочкой Н.С. Хрущёва). Она в то время была заместителем главного редакора журнала «Наука и жизнь». Договорился с начинающим и уже ставшим в то время опальным художником (о чём я не знал) И.Глазуновым.
Мне нравились спектакли театра Станиславского и я специально поехал туда, чтобы пригласить кого-то из артистов и, встретив там своего любимого актёра Евгения Павловича Леонова, сразу же обратился к нему с просьбой выступить у нас. Он согласился приехать со своим напарником и показать сценку.
Тут же подошла актриса Майя Менглет, и уже Леонов обратился к ней с просьбой приехать с парой- тройкой актёров и выступить. Она пообещала поговорить со своими коллегами и на другой день сообщила мне, что они согласились сразу же после спектакля «Трёхгрошовая опера» в 9:30 приехать к нам и показать отрывок из этого спектакля.
Постоянным представителем Азербайджана при Совете Министров СССР в то время был дядя Муслима Магомаева - Джамал-Эддин Муслимович Магомаев, и через него я пригласил Муслима Магомаева на устную газету, и он любезно согласился.
Кто-то предложил пригласить следователя из МУРа.
Здесь надо немного притормозить и остановиться на подробностях. Позвонил туда секретарь комитета комсомола института и попросил для меня аудиенции у какого-то начальника главка. Приезжаю, получаю пропуск и прямиком к начальнику главка.
Встретил меня средних лет генерал, и на вопрос, чем он может быть полезен, я ответил, что мне нужен как бы милиционер. «Неужели для этого надо было приходить ко мне?» - задал вопрос генерал и подвёл меня к окну. «Вон видите около забора прохаживается милиционер, надо было к нему и подойти». Я понял, что неправильно поставил вопрос-просьбу и поправился: «Извините, я, видимо, не так выразился, т.к думал, что секретарь комитета комсомола Вам объяснил подробности моего визита. Нам нужен не просто милиционер, а опытный следователь, умеющий разговаривать с аудиторией причём не с простой, а с колкими студентами»
Тогда он попросил вызвать к нему капитана Габлина (надо же, запомнил его фамилию.) И когда тот вошёл в кабинет, я потерял дар речи. Всё время представлял себе образ следователя московского уголовного розыска как крупного, мускулистого человека - грозу всех преступников Москвы, а тут маленький, худенький, в очках такой интеллигентик-капитан. Ничего себе следователь уголовного розыска. Да студенты, увидя его, сразу же освистают. Одна надежда была на то, что товарищ Габлин откажется, но он согласился, и отступать уже было нельзя. Назвал день, время и, поблагодарив генерала, удалился.
Билеты распределялись по деканатам, и зал был переполнен до отказа и даже больше.
Вечер начался с выступления Рады Никитичны, которая выступила блестяще, и проводили её бурными аплодисментами. Я до последнего надеялся, что капитан Габлин по какой-нибудь причине не приедет, но - увы!. За сценой я попросил его выступать не больше 30 минут, тактично объяснив, что за ним ещё много выступающих.
Когда ведущий объявил следующую страничку газеты – «Из жизни Московского Уголовного Розыска», и на сцену вышел наш капитан, зал прореагировал на это не скажу, что очень эмоционально, он просто загудел. Габлин интеллигентно и понимающе выдержал паузу, дал публике успокоится и начал. И как начал!
Через 3-4 минуты студенты умолкли и навострили свои, почти увядшие, уши.
Дальше наступила гробовая тишина. Я смотрел на восторженные и удивлённые глаза зрителей и понял, что ему через 30 минут не дадут уйти со сцены. Прошёл час, уже приехал Евгений Леонов, а Габлин так захватил аудиторию, что она, кажется, забыла об остальных выдающихся выступающих. И когда, наконец, он закончил, зал стоя провожал его аплодисментами. Вот вам и милиционер. Забегу вперёд и скажу, что уже через день меня атаковали из разных институтов (не знаю как они об этом прознали?)с вопросом, как им пригласить нашего гостя к себе.
Ну, а когда на сцене появился Народный артист СССР Е.П.Леонов, то зал уже почти до конца вечера не садился, так как за ним выступили Муслим Магомаев с Арно Бабаджаняном (Царство им обоим Небесное). Это были кумиры страны в то время, и многие пришедшие не верили в то, что они действительно примут участие в вечере, так как попасть на их концерты было невозможно.
Эмоциональным оказалось выступление художника Ильи Глазунова с показом диапозитивов своих картин. (Подробнее о результатах его выступления я расскажу ниже).
Где-то к 11 часам приехали артисты театра Станиславского прямо в костюмах и гриме и показали отрывки из «Трёхгрошовой оперы», прерываемые бурными аплодисментами. И завершил устный выпуск талантливый московский пародист Арнольд Гумницкий. Устный выпуск нашей газеты завершился в час ночи.
На следующий день все в институте с восторгом обсуждали события вчерашнего дня. Нас поздравляли с успехом. Я был рад и горд за своих товарищей, принявших участие в этом грандиозном для института мероприятии.
Но неожиданно, у меня начались неприятности. На одной из лекций в аудиторию вошла секретарь деканата и объявила, что меня срочно вызывают в партком к заместителю секретаря по идеологии. Вошёл в кабинет и с порога слышу обращение ко мне тов.Дубова (другой фамилии у него на этой должности быть не могло): « Мать, перемать. Кто тебе позволил без согласования с парткомом списка выступающих организовать такой преступный вечер? Ты читал сегодняшнюю газету «Правда»? Так там сегодня огромный фельетон про твоего отщепенца И.Глазунова».
Отвечаю, что «Правду» ни вчера, ни позавчера не читал, (вам честно признаюсь, что вообще эту газету читал один-два раза в году) так как вплотную был занят подготовкой и участием в проведении устного выпуска факультетской газеты и, во-вторых, почему Илья Глазунов после этого вечера стал моим отщепенцем?
«Так ты понимаешь, что тебе грозит по меньшей мере строгий выговор? Иди подумай, как ты будешь оправываться на заседании парткома».
Выйдя из парткома, я вошёл в дверь напротив – приёмную Ректора и попросил секретаршу срочно доложить обо мне Ректору Владимиру Николаевичу Виноградову (мы с ним уже были знакомы). Мне повезло, он оказался у себя и пригласил меня в кабинет. Не успел я что-то произнести, как он подошёл ко мне, протянул руку и поздравил с нашим успехом. Я знал, что и он, и Тагиев и многие другие руководители были на вечере - мы их персонально пригласили, хотя не были уверены, что они придут.
Доложил ему о только что состоявшемся разговоре с Дубовым и его угрозами. Он тут же сказал секретарше найти и соединить его с секретарём парткома. Через минуту тот был на проводе. Владимир Николаевич: «Ты в курсе того, что твой Дубов готовит пакость члену партии, студенту Айрапетову?» Тот, видимо, был в курсе дела. «Так ни один из вас (хотя вас и приглашали) не пришёл на вечер. А я, Ректор, не менее вас занятый, вчера был там и благодарен всем, кто меня пригласил и доставил великолепное удовольствие видеть всё это. Я горжусь, что в моём институте учатся такие студенты. И что из того, что напечатала газета? Во-первых, ребята не знали ничего отрицательного о Глазунове, да и я тоже, а во-вторых, ничего апполитичного он там и не говорил, рассказывал как создаёт свои произведения. И за этого строгий выговор и даже исключение из партии. Я категорически против выноса этого вопроса на партком и, думаю, все остальные меня поддержат. Так и передай своему идеологу – карателю Дубову. Кстати, когда у нас выборы?»
Уходя, я сказал Ректору: «Владимир Николаевич, когда-нибудь на выставки Ильи Глазунова народ будет валить толпой». И он со мной согласился. Этим и закончилась эпопея с моей «казнью». И уже через несколько лет, проходя через Манежную площадь, я увидел огромную очередь, опоясывающую в два витка здание Манежа. Эта была очередь на выставку Ильи Глазунова. «Ау, мистер Дубов, где вы?»
Важно отметить, что общественная работа, знакомство с Ректором, с деканами, заведующими кафедрами (я уже тогда был заместителем секретаря комитета комсомола института) давала возможность существенно помогать нашей азербайджанской диаспоре. Многие студенты, оказавшись в столице и забыв зачем вообще они здесь, гуляли по ресторанам, запускали занятия. И некоторых, за неуспеваемость представляли к отчислению. Приходилось ходить к деканам, уговаривать преподавателей дать возможность на пересдачу экзаменов, а ребят заставлял взять себя в руки и день и ночь заниматься, чтобы пересдать. Иногда помогало.
Безобразный инцендент случился в 1967 году, когда произошла крупная драка на национальной почве между студентами бакинской диаспоры, не помню с кем. Слава Богу, до ножей дело не дошло, но несколько человек попали в больницу.
Сразу же вышел приказ об отчислении бакинцев, участвовавших в драке, так как, особо не разобравшись, их посчитали зачинщиками. Проведя свой анализ случившегося, я понял, что решение было неоднозначным, так как и с другой стороны были не ангелы. И снова к Ректору. Он отказался отменять своё решение, так как инциндент оказался в поле зрения руководства города. Пришлось отправиться в Постоянное Представительство Азербайджана к Джамал-Эддин Муслимовичу Магомаеву. Объяснил ему, что и как произошло, и просил вмешаться и помочь ребятам. С кем он говорил, я не знаю, но через неделю Ректор отменил свой приказ.
Я собрал всех драчунов и предупредил, что если что-нибудь подобное повторится, я уже помочь не смогу.
У читающего мои воспоминания, может возникнуть впечатление, что я был таким «паинькой мальчиком», везунчиком, к тому же пробивным. Но всё это не так.
Ничто земное мне не было чуждо. Было много друзей, а раз друзья, то и дни рождения чуть не каждую неделю, и рестораны, и обильное питьё, и девочки, и возможность «потери головы». Но всегда была и ответственность перед собой, перед родителями, да и перед теми же друзьями.
Ну и пробивным-то я и не был, так как с детства был очень застенчивым. Мне самому сейчас трудно поверить в то, что стеснялся пойти к соседям за чем-нибудь или, стоя у доски и зная предмет, рассказывать о нём, читать вслух стихи. Наступал какой-то ступор. Так например, я легко рассказал, как постучался в дверь кабинета проректора, но поверьте, в тот момент было огромное волнение и тряслись коленки. Несколько минут не решался постучать. Эта черта характера не сразу свелась на нет. Только через год я почувствовал некоторую раскованность.
У нас в группе училась девушка Наташа Поликарпова, с которой я подружился. Как-то она пригласила меня на свой день рождения, и там я познакомился с её родителями и с её парнем. Я стал ходить к ним домой. Родители оказались очень интеллигентными людьми, и я даже подружился с Алексеем Дмитриевичем, работавшим тогда начальником главного управления морских портов Союза. Я бывал у них на даче, помогал что-то строить, работал на грядках. Он с упоением рассказывал о своей работе. Мы весело проводили время, хотя отличались по возрасту. И Алексей Дмитриевич, занимая такой высокий пост и имея друзей в Политбюро, никогда не выказывал своего какого-то превосходства, барского снисходительства. Наши отношения и с ним, и с Алевтиной Петровной были на равных. Эта дружба продолжалась долгие годы и была одной из лучших в моей жизни. Жаль, что их уже нет в живых, и Наташа рано ушла из жизни.
Были и весёлые моменты в моей студенческой жизни. Так, однажды утром раздаётся стук в мою комнату. Открываю дверь, стоит студент, а в руках у него худые туфли??? Говорит внизу прочитал объявление, что в 915-й комнате дёшево ремонтируют обувь. Я объяснил, что он, видимо, неправильно разглядел номер комнаты. Через час опять стук. С тем же вопросом девушка. Спускаюсь в вестибюль общежития и, действительно, объявление о починке обуви, и указан номер моей комнаты. Я всё понял - это дело рук моего друга, бакинца Алика Аветисяна. Этот товарищ, вместо того, чтобы ходить на лекции и вовремя сдавать зачёты и экзамены, всё время придумывал как что-нибудь отчебучить.
Я из Баку и говорить о том, что могу кататься на коньках, не могло быть и речи. Коньки я видел только на соревнованиях конькобежцев, хоккеистов и то, только по телевизору. А в моей комнате жили два брата из Гурьева -Еркен и Есен. И как-то они позвали меня с собой в парк Горького, дорожки которого зимой заливали, покататься на коньках.
Я ребятам в шутку сказал, что мастерски катаюсь на коньках, и они поверили. Быстро надели свои коньки и умчались. Я же, взяв коньки на прокат, никак не мог надеть их на себя. Кто-то помог, и я вышел из помещения и сразу же оказался на льду. Так продолжалось весь вечер, я вставал, делал 2-3 шага и падал или старался вступить в сугроб, чтобы не упасть. Ребята пытались поддержать меня за руки, но ноги мои почему-то всё время пытались оказаться намного впереди меня.
Вообщем, я так «накатался», что придя в общежитие и что-то поев, сразу же отключился. Только во сне чувствую, что куда-то меня несёт. Открываю глаза и вижу, что моя кровать наполовину уже в коридоре. Инстинктивно расставил ноги, упёрся в косяки дверей и скомандовал: «Назад». Мои «бурлаки» тут же улетучились. Но я, конечно, понял чьих рук это дело. Ну думаю, я тебя проучу. Для начала написал объявление, что в 915-й комнате ремонтируют будильники, причём будут принимать только один день и приносить их после 9-ти вечера.
Теперь представьте себе, что в общежитии было около 900 комнат и в каждой третьей-четвёртой комнате будильник не работал.
И вечером ровно в 9:00 в 915-ю комнате раздаётся стук, а дальше целая очередь. Алик в ужасе объясняет, что это ошибка, но никто не хочет верить. Набилась полная комната студентов, и у каждого в руках другая марка будильников.
Тогда, пожалев «неудачного шутника», я вошёл в комнату и объяснил, что это я отомстил своему другу за его проделки. Но, чтобы окончательно отбить у него охоту шутить над другими, утром, когда он пошёл умываться, незаметно положил в его сумку маленький будильник и настроил ровно на середину первой лекции. Уже потом, его однокурсники рассказывали, что с ним творилось что-то невообразимое, когда посреди лекции у очень строгого преподавателя, у Аветисяна вдруг зазвонил будильник. Он стал метаться, не понимая до конца, что происходит, но быстро был выдворен из аудитории вместе со своим «сказочным» будильником. Так что знайте «наших»!
Наступил 1968 год – время делать дипломный проект. Заведующий кафедрой «Детали машин» Анатолий Арамаисович Петросянц предложил мне делать проект у него на кафедре, но тему не объявил, сказав, что она секретная и надо оформить допуск. Пока допуск оформляли, ребята моей группы уже практически вышли на защиту. Мне продлили срок еще на полгода.
Сегодня, по прошествию более 40 лет, я уже могу сказать, что это была система автоматического управления буровой установкой на Луне с помощью «Лунохода». Естественно, всё писалось и чертилось в первом отделе, и каждый лист специально пронумеровывался, сдавался и принимался под расписку. Курьёзным оказалось то, что диплом по стандарту должен был содержать главы «Техника безопасности» и «Экономическая эффективность». О какой технике безопасности могла идти речь, если всё будет происходить в автоматическом режиме, к тому же на Луне?
Ну, а об экономической эффективности говорить и вовсе не приходилось, т.к. сравнивать было не с чем. Кроме того и проконсультироваться было не с кем, даже по основной теме. В институте было всего 3-4 человека, имевших форму секретности, да и то с других кафедр. На мой вопрос, что делать, Анатолий Арамаисович сказал: «Пиши любую чушь. Всё равно никто читать не будет». Так и сделал, переписал эти две главы у кого-то из группы, прошло. Так я стал инженером-электромехаником.
Вся группа уже распределилась по разнарядкам, пришедшим с разных министерств, практически все уже работали, а мне «неприкаянному» пришлось искать работу самостоятельно. В Москве найти что-либо было невозможно из-за отсутствия прописки. Начал ходить по Министерствам. В одном месте предложили работу в ближайшем Подмосковье в очень закрытом предприятии. Имея уже опыт с секретными делами и всеми их «прелестями», я отказался. И, наконец, в Министерстве химического и нефтяного машиностроения мне предложили работу в Балашихинском Всесоюзном научно-исследовательском институте криогенного машиностроения. Это было в 10-15 мин езды от Московской окружной дороги.
Была зима, когда я приехал в Балашиху, кругом снег, метель. Вышел из автобуса, ни одной души. Было такое впечатление, что я попал на край света.
Наконец, встретившийся прохожий на мой вопрос, где находится "Криогенмаш", указал куда-то в пургу. Я и пошёл в этом направлении через какие-то овраги, проваливаясь в сугробах. И неожиданно вышел на огромное здание, оказавшееся тем самым "Криогенмашем", где я буду работать. Мне уже было 27 лет и юность была позади.
