Из чего строят города? Из камня? Из земли?
Или — из пространства? Из времени?
Или из того и другого?
Кто строит города? Ветер пространства? Люди? Время?
Кто делает людей? Время?
Кто город населяет? Время?
Что хранит город, когда его покинуло время?
Выписанный ветром, этот город то уклоняется от человека, то льнет к нему.
Город, выстроенный по нагорью замысловато, будто письменным легато, раскроенный струями воздуха, поставленный ловушкой ветра, путаницей закоулков, укрывающих от продувного набега хазри.
Но прежде бури наступает передышка: Апшеронская моряна — радостный теплый юго-западный фен полуострова рассеивает облачность, предвосхищая норд, который преподает ангелам и летчикам особое коварство при посадке, обладая малой вертикальной мощностью, он вдруг срывает крыло на самом исходе глиссады. Апшеронский норд, или хазри, — холодный настойчивый ветер типа боры, изнуряет жителей подобно мистралю. Хазри взвинчивает человека, затрудняет дыхание, снижает зрение. Капитаны в море под нордом ставят двух смотровых на пост. Шквалы достигают семидесяти узлов. Норд может царствовать на полуострове больше трех суток подряд; на море — неделями. Хазри захватывает широкую полосу побережья, накрывает Ширван и Куру.
Зимние ветра расчерчивают город не струями — лезвиями. Декабрьский норд делает непроходимыми пустыри.
Сердце ландшафта — Ичери-шехер, Внутренний город: в XII веке он обзавелся крепостными стенами, спускавшимися к самому морю, охватывая удобную гавань.
Говорили: Старый город, Крепость. В Крепости мало садов, дома лепятся один к другому; улочки замысловаты и узки, с непредсказуемыми тупиками, проходными дворами и парадными; входя в любую, не знаешь, удастся ли выбраться. В Крепости проще передвигаться по крышам, чем сочиться в ловушке ракушечника.
Такая застройка защищала не только от ветра и зноя, но и от неприятеля, прорвавшегося за стены: в каменном лабиринте тяжело бежать, но удобно обороняться, прятаться.
В овладении Баку хазарским племенам везло меньше, тимуридам больше. Город стал русским после того, как князь Павел Дмитриевич Цицианов, прибыв на переговоры к стенам города под охраной лишь одного своего имени, был обезглавлен позабытым ныне ханом.
Древнейшие постройки — прибрежный минарет Абу Бакра, на шпиль которого ориентировались завоеватели, караваны и корабли. И Гыз галасы — темная Девичья башня, коническое рослое строение, похожее на рубку подлодки и породившее две легенды: о святом Варфоломее, апостоле Христа, казненном у ее подножья; и о дочери шаха, кинувшейся с вершины башни в море накануне свадьбы с собственным отцом.
Наряду с Ичери-шехер, Внутренним городом, градообразующим был целый ряд поселений, составлявших Байыр-шехер — Внешний город, или Форштадт. Новейшие времена сохранили от Форштадта лишь название.
Что помнят глаза? Они помнят, как море рожает солнце, как бухту рассекает клинок, как рассвет озаряет угол стены: камень отполирован в двух местах — на уровне опущенной детской руки и чуть выше — руки старческой. На панели проснувшаяся кошка прогибается струной моста от самых коготков… Из-за окна, забранного решеткой, раздается всхлипывающий рокот спущенного бачка, пение дверных петель.
И помнят глаза, как садится солнце. Как тень проливается по Большой крепостной от Верхнего базара к Нижнему: от Юхары-базар, царства ювелиров, до ремесленнического Ашагы-базара. От Шемахинских ворот и от Сальянских — к резным камням дворца Ширваншахов. Как проясняются, становятся мягкими очертания ослепших от солнца дворцовых строений: густые резные арабески, купольные бани, диван-сарай, мечеть и беседка, скрывающая глубокий колодец и возвышение рядом. Мы воображали, что это и есть шахская тюрьма: из колодца доставали преступника, а на лобном месте палач отсекал ему голову. Из подземелья к лицу льнула прохлада и слабый запах хлорки. Дышал раскаленный за день камень.
В середине XIX века нефть вскормила этот город. Лет за двадцать уездный городок превратился в один из крупнейших городов империи. По росту населения он крыл даже Сан-Франциско времен Золотой лихорадки. В том же 1849 году, когда была пробурена на Апшероне первая скважина, на Американской речке у лесопилки Саттера нашли первое золото, и оба города мгновенно стали известны всему миру. Черное золото откликнулось собрату.
Гославский, Скибинский, Эдель, Гаджибабабеков, Серман, Фон-дер Нонне застраивают город с той же интенсивностью, с какой нефтяные поля Апшерона покрываются буровыми вышками. Нефтепромышленники возводят особняки и доходные дома. Каждая постройка баснословна. Мавританский стиль захватывает набережную бухты чередой Алупкинских дворцов, удел наместника Кавказа попран. Усобица азарта питает создание шедевров в духе лучших европейских образцов модерна, ампира, классицизма, новой готики и нового барокко. Воплощенные в белом камне, детализированные миражи Вены, Петербурга, Берлина, Стокгольма населяют каменистый порог Персии. К началу XX века Баку обретает необщее выражение облика, снискавшего ему славу «Парижа Востока».
Вместе с тем приток населения обезобразил окраины города, примыкавшие к промышленным районам. Максим Горький, бежавший из Баку, где был с товарищем на заработках, живописал Черный город — скопление рабочих поселков, перемежаемых нефтяными площадями, — «гениально сделанной картиной ада». Мрачное зрелище леса из скважинных колон, луж воды, смешанной с нефтью (резкая, складчатая, облачно-перистая слоистость, распираемая медленным сочащимся поступленьем завораживает, и, склонившись согбенно над лужей, можно получить солнечный удар: девушка-нефть распускает юбки), путаница труб, шеренги цистерн, нефтеперегонные пышущие колонны и вечная опасность сгореть заживо — устрашило бы любого.
Что нужно, чтобы стать Нобелем? Проще простого и сложнее невозможного. Для начала — быть потомком крестьянина, женившегося на дочери ректора; быть отчаянно, потомственно трудолюбивым. Быть сыном своего отца, три года юнгой проведшего в море и ставшего лучшим студентом Королевской аграрной академии. Быть одним из четверых братьев, на выбор: Роберт, Людвиг, Эмиль, Альфред. Пострадать от пожара и долгов, пожравших облигации и патенты, перебраться в Россию. Изобрести фугасные мины, которые в течение всей Крымской кампании будут облетать позиции англичан. Разбогатеть на этом, вернуться в Стокгольм, начать опыты с нитроглицерином. Погибнуть при взрыве в лаборатории. Слечь от удара, от паралича, но еще продолжать изобретать. Изобрести гроб на случай летаргического сна, с вентиляционной крышкой и сонеткой, чтобы призвать на помощь. Укротить нитроглицерин кизельгуром, изобрести динамит. Затем проложить им Альпийский туннель и Коринфский канал, расчистить русло Дуная, взорвать подводные скалы гавани Нью-Йорка. Осознать принцип многополярного мира, но переоценить политику: «Мои заводы скорее положат конец войне, чем мирные конгрессы. В тот день, когда две армии, лишь вздумав начать войну, смогут погибнуть полностью в самом ее начале, все цивилизованные нации содрогнутся от ужаса и отпустят своих солдат домой навсегда». Изобрести электрический стул. Влюбиться в Сару Бернар и спастись от нее по совету матери. Влюбиться в умную нимфоманку, молодую графиню, дочь фельдмаршала и пацифистку; получить отказ. Изобрести велосипедные шины и искусственный шелк. Придумать премию и прочесть свой некролог в газете. Влюбиться в юную глупую цветочницу и только через восемнадцать лет ее прогнать. Написать в юности после горячки, прихватившей его в результате свадьбы Анны Дезри и Франца Лемаржа: «С этого дня я отрекаюсь от суетных удовольствий и начинаю изучать книгу природы, надеясь извлечь из нее средство, которое могло бы утешить мою боль».
Создать нефтедобывающее товарищество братьев Нобель. Отстроить в значительной мере Баку, напоить город, посеять свет инженерной мысли и достижений по всему Апшерону, Кавказу, Поволжью. Построить Villa Petrolia — предназначенный для инженерного состава комплекс жилых зданий и хозяйственных сооружений, возведенных на территории обширного парка. Но прежде морем завезти на холмы Баиловского мыса плодородную почву из Гиркана: лесную, перебродившую из листьев, миллионы лет опадавших с реликтовых деревьев. Высадить более восьмидесяти тысяч редких растений. Остроумно решить проблему полива: нефтеналивными пароходами вместо балласта с песком привозить волжскую воду из Астрахани.
Обучиться восточной мудрости: «Неподкупны только клопы».
Научиться битве с насекомыми: от кусачих мух по утрам нет спасения, если простыня коротка; тараканы изживаются, если мазать нефтью полы.
Научиться терпеть, когда все помешаны на добыче, когда везде — у цирюльника, сапожника, мясника, трактирщика — всякий заводит речь о своих площадях и скважинах, о перегонных заводах, о перспективных участках. Научиться обращаться с азербайджанцами, персами, грузинами, черкесами, лезгинами, осетинами, имеретинами, туркменами, арабами, текинцами, турками, греками, русскими, итальянцами, французами, румынами, немцами, евреями, англичанами, американцами, швейцарцами, принимать верно в столь сложных условиях чужбины своих: датчан, шведов, финнов.
Знать твердо, что дорог на Апшероне нет, что все мелкие товары переносят мальчишки, а крупные — военизированная артель носильщиков, что все они производят адский гам, воюя между собой за клиента; что пресную воду покупают с ишаков-водовозов; что вместо лошадей, у которых от земли, пропитанной нефтью, портятся копыта, на тягле используются неповоротливые буйволы; что во избежание угрозы жизни не следует дергать за хвост верблюда, когда он спаривается с самкой.
Родить четырех и десятерых детей, дважды остаться бесплодным. Отстроить на паях евангелическо-лютеранскую церковь Спасителя. Поддержать немцев-колонистов апшеронского Еленендорфа, расхаживающих по улицам, распевая духовные гимны. Привыкнуть к тропической жаре; к малярии, тифу и легочным болезням, как к насморкам. Решиться наконец на десяти гектарах пустыни, взятой в аренду у казенных крестьян селения Кишлы, заложить Villa Petrolia. Увидеть в проекте парк и содружество домов в долине, пред двумя горами, живописно спускающимися к морю. Здания возвести из песчаника в мавританском стиле, в один или два этажа, в каждое окно, обращенное на восток или юг, поместить море; придать всем зданиям по всем этажам изящные просторные веранды. Пресную воду, ежедневно доставляемую с Волги, пустить в башню, откуда она распределится по кухням, ванным комнатам, к фонтанам и брандспойтам. Приделать, к удовольствию жильцов, гостиную, кегельбан, баню, прачечную, портомойню, гладильню; оранжерею, конюшню, сараи для экипажей, птичий двор, пруды для уток и коровник. Оснастить клуб с рестораном, музыкальным и бальным залами, бильярдной и библиотекой. Набить погреб этого инженерного фаланстера льдом, выломанным ледоходом из волжских торосов в апреле, оснастить ледник системой кондиционирования, пускающей по змеевику сжатый воздух для охлаждения и подачи в жилые помещения. Подвести к домам газ, электрическое освещение и телефон. Отстроить казарму для вооруженной охраны — для сорока петербургских гвардейцев, часть которых конные.
Бороться с конкуренцией американцев, предлагающих акцизную заманчивую авантюру: провести нефтепровод в Европу — и победить. Часто думать о детях, писать им редко. Описывать в посланиях поездки: в дремучий Гиркан, где егерями давно обещан ему тигр, на экскурсию к грязевому вулкану; рассказывать о прогулке в горах, где обдумывались новое устройство парового котла, проблемы крекинга или новая конструкция нефтеналивного судна… И снова мучиться жарой, песчаными бурями, жирным дымом и зловонием, доносящимся с горящих промыслов. Боготворить осень и весну, исполненные нежной погодой.
Заниматься духовым оркестром, собранным из жителей Villa Petrolia, радоваться его городской славе, читать в газетах рецензии на благотворительные выступления «нобелевских оркестрантов». При звуках марша дать себя поставить на стул и вознестись вместе с ним на руках под потолок, пролететь так два-три круга, как на колеснице, запряженной конями-невидимками. Быть чествуемым после за создание хорошей жизни служащим; испытывать счастье.
Передать дело слабому волей и сноровкой сыну.
При низкой технологической оснащенности технические пожары были обыкновенны. Бакинцы ездили фотографироваться на фоне огненного океана, вставшего в небеса. Сзади жарко и страшно оглянуться, хочется скорей бежать, потому что кажется — сейчас вспыхнут волосы.
Коба два года скрывался от полиции на нефтяных площадях, то на Биби-Эйбате, то на Сураханских промыслах. Кроме грабежей-экспроприаций его бизнес состоял еще из поджогов и организаций забастовок. В Баиловской тюрьме сокамерник меньшевик Андрей Вышинский, сын аптекаря, делился с Кобой и Серго домашними куриными котлетами.
Гражданская война осушила огромную страну, оставив большевиков без горючего. Комиссары заправляли автомобили скипидаром и спиртом, аэропланы аптекарской микстурой, кораблям мазут отмеряли мензуркой, паровым котлам скармливали леса, свиные туши и вяленую рыбу. Шатуны, поршни и клапаны изнашивались в одночасье под касторовым и хлопковым маслами. Свиные туши горели слишком яростно и могли взорвать котлы.
«Баку — это нефть, свет и энергия», — твердил Ленин в каждой телеграмме Орджоникидзе (Серго с Баилова) и командкавказу Тухачевскому и приказывал Нефтяному комитету все подготовить для полного сожжения города на случай поражения 11-й Красной армии.
Город залит солнцем и солярой — солнечным маслом. Производство керосина называют фотогенной промышленностью, это очень важное достижение человеческой цивилизации, ибо оно несет свет в пустыню тьмы — лучину заменяет на керосиновые лампы и, приводя в движение машинные мощности, позволяет человеку окончательно возобладать над природой.
С помощью нефти природа укрощает — осмысляет — себя.
Самые дорогие дома в городе света стоят на улицах, где запрещена езда аробщиков. Дворники городу не нужны: благодетель норд обычно выметает начисто улицы; в периоды затянувшегося штиля улицы поливают нефтяными остатками, подбираемыми с площадей, — водой с нафтой, чтобы смочить пыль.
Полуденную пушку, от которой бьются стекла в Крепости, переносят на набережную, где от выстрела теперь вздрагивают прогуливающиеся и дрожат высокие окна белоснежного дома начморпорта, а оттуда — на Баилов к штабу Каспийской флотилии: взять кусок карбида и бутылку с водой, закинуть карбид в пушечное жерло, вылить туда воду, заткнуть бутылкой, поджечь вырывающийся по ободку ацетилен, бежать от патруля.
Первая мировая война и Гражданская война перенаселили Баку беженцами всех мастей, город почти превратился в трущобы. Военные и моряки проживали в казармах и повсеместных общежитиях, образовывавшихся по требованию командования 11-й Красной армии и новообразованной Каспийской военно-морской флотилии. Находившийся на задворках империи и истории южный город стал прибежищем многих, кто не смог уехать за границу. Смешение революционной, военной и нефтедобывающей работы заслонило вопрос происхождения: академические, инженерные руки и головы были нарасхват. Вот за счет чего на Апшероне установился на несколько десятилетий высокий образовательный и производственный уровень. Все компании царского времени были амнистированы и сохранно переведены на службу Советов. Репрессии обходили инженерный состав до самого тридцать седьмого года. Ленин вел прямые переговоры с Нобелями о возобновлении добычи. Те едва не пошли на сделку, но передумали и последовали примеру Ротшильдов, заблаговременно почуявших революцию: обескровили добычу на оставшихся площадях, но главное — окончательно смирились с утратой производства.
Вообще история революционного Баку могла быть вписана в формулировку: от Ротшильда, Красного Щита, — к Рот Фронту, Красному Фронту.
С 1923 года нефтепромысловые районы обзаводятся своими селениями. Одни их названия предметно-революционны: поселок имени Разина, имени Воровского, имени Артема, имени Петра Монтина; имени Фиолетова, имени Солнцева; другие наследуют локальной географии: Бинагадах, Забрат, Сураханы, Шубаны, Бина, Локбатан. Пиршество конструктивизма — «экономика, польза, красота» — воплощенная мечта Корбюзье захватила нефтяные поля Апшерона. Взять только поселок имени комиссара коммуны Солнцева — он почти наполовину принадлежал Обществу слепых. Фабрика-кухня с огромными панорамными окнами, галереей, Дом культуры, затмевающий Парфенон, библиотека с читальным залом размером с футбольное поле; половина населения была слепа — слепцы стучали палочками по тротуарам, обратив лица к нестерпимому солнцу; ощупывали медные таблички, прикрепленные к углам домов, которые были усеяны чеканкой Брайля.
Долго в моем сознании фамилии Нобель и Ротшильд не значили ничего иного, кроме того, что обе эти семьи построили наш город. Бабушка сообщала, когда я просил деньги у матери, не знавшей, что отец перед уходом на работу дал мне пятерку: «Не давай. Он с утра уже ротшильд». Мальчишки спрашивали, решая вопрос, кто сегодня всех ведет в кино: «Кто сегодня ротшильд?». Нарицательность этого прозвания подверглась сомнению только в седьмом классе, после прочтения «Монтекристо», когда ясно стало, что фамилия многострадального графа все-таки не Ротшильд, хотя он и есть чистой воды «ротшильд», то есть относящийся к абстрактной категории беспрекословного богатства.
В отличие от отвлеченности «ротшильда», все «нобелевское», связанное с Нобелями, являлось символом совершенной практичности и гарантией знака высшего качества. Поселок, построенный Нобелями, отдельные здания, городской район, пароходы, промышленные мощности (в начале станины, несущей валы трубопрокатного стана, который находился одно время под опекой моего отца, стояло клеймо — Nobel 1884). Вот почему для Апшерона словосочетание «Нобелевская премия» в детстве долгое время бессознательно воспринималось как просто «очень хорошая премия» и никак не связывалось ни с чем сторонним, ни с чем, помимо того значения, в котором получателю этой премии становилось «очень хорошо», а дело, за которое он получил премию, — оказывалось действительно «очень хорошим». Точно таким же, как нобелевский поселок, как нобелевская насосная станция, как нобелевский нефтепровод или нефтеналивной пароход.
Позднее даже сионистское зодчество Ротшильдов слитно увязывалось с тем, что раз они построили такой великий наш город, то почему бы им было не отстроить прилично и небольшую страну.
На исходе семидесятых годов XIX века, когда польза каменного угля была подорвана изобретением конфорки, позволявшей экономно сжигать нефть, парижский особняк на улице Лаффит, построенный еще в год заключения мира с Россией и увенчанный красным геральдическим щитом, стал штабным пунктом, в котором планировалось освоение земель на Апшеронском полуострове.
Альфонс Ротшильд делегировал младшего брата Эдмонда для разработки каспийской золотой жилы. Министерство финансов Российской империи благосклонно приняло капиталы крупнейшего банковского дома Европы, с помощью которых намеревалось дать толчок нефтяному делу на Апшеронском полуострове.
Бароны Ротшильды открыли широкие кредиты нефтепромышленникам, многих спасли от разорения, большинство привели к процветанию. Шесть миллионов золотых рублей и двадцать пять миллионов франков хранились в бакинских сейфах Ротшильдов. Никогда в истории город не содержал в своих границах столько наличности. Капитал, способный выкупить половину Европы, позволял развернуться по всем направлениям производства и транспортировки нефти. Под шесть процентов годовых выдавались ссуды, на которые разворачивали деятельность новоявленные нефтедобытчики.
Задыхаясь пылью и погибая от жары, Эдмонд разъезжал по Апшерону и рискованно скупал все подряд — еще не тронутые разведкой земли, поля с заброшенными слаботочными колодцами, недоходные промыслы, которые потом оживлялись передовыми способами бурения.
Мощный инженерный и управленческий состав, лучшая техника и технологии дали мощную отдачу: поток нефти. Уже через год после приезда Эдмонда на Апшерон наливной пароход «Фергессен» доставил бакинский керосин в Антверпен. Масла Ротшильды экспортировали в Лондон, дистилляты в Австрию, в запаянных жестяных ящиках везли керосин на Дальний Восток.
Вместе с европейскими деньгами в апшеронскую пустошь пришла инженерная цивилизация настолько высокого уровня, который невозможен был ни в каком ином месте Российской империи. Не было в истории примеров такого самостоятельного, взрывчатого становления этнокультурных и технологических параметров новой эпохи. Конечно, рано или поздно имперское мракобесие и самодурство придушили бы этот всплеск смысла, и наработанные ценности постиг бы унылый финал. Министерство финансов изначально соглядатайствовало и карательным образом надзирало за деятельностью иностранных инвесторов. Но нужды Первой мировой войны в нефти отдалили, а октябрь семнадцатого отменил и взял на себя оформление финала. Пример порто-франко в Одессе или золото Сан-Франциско, оплодотворившее Тихоокеанское побережье Северной Америки и — в будущем — Силиконовую долину, — бледное пламя по сравнению с вулканом нефти, запитавшим новую эпоху энергетики. Турбинный эффект — чем сильней развивалась энергетика, тем более требовалось нефти — определил то, что Баку в начале XX века стал символом нового времени и самым сверхъестественным городом не только в Российской империи, но и в Европе.
Всходящие буйно шведская, немецкая, польская, греческая колонии, еврейская диаспора, презревшая черту оседлости, за пределы которой допускались только купцы первой гильдии, — все это составило плавильное содержание национального феномена нашего города, обусловило становление не имевшей примеров культурной и религиозной терпимости.
Инженер компании братьев Нобелей Адольф Зорге, отец разведчика и племянник секретаря Карла Маркса, обедал в бакинском ресторане и играл в карты вместе с управляющим нефтеперегонным производством Ротшильдов Давидом Ландау, отцом великого физика, исследователем способов тушения нефтяного фонтана и эрлифтинга — «поднятия нефти проходящим током воздуха», инженером, выкупленным женой из лап шайки бандитов и поджигателей-шантажистов, возглавляемых Кобой; человеком, арестованным по подозрению в краже платиновых чаш, которые применялись при каталитическом нефтехимическом синтезе (для получения, например, бензола и толуола), и снова спасенном женой, кинувшейся в ноги большевистскому диктатору Баку — Кирову. И Зорге, и Ландау имели беспредельный кредит в казино Нагиева, равно как и великий инженер Шухов, обладатель самого умного лица во всей России, создатель первого в мире нефтепровода и расчетной теории проистечения нефтепродуктов, автор химического процесса расщепления нефти и провозвестник архитектурного авангарда XXI века, впервые в мире применивший технологию сетчатых оболочек и гиперболоидов.
То же общество украшал и Леонид Красин, умница и денди, толковый инженер-электротехник, поклонник философической теории Федорова о восстании мертвых и инициатор воскрешения Ленина путем предварительной консервации и последующего переливания крови. Красин заведовал строительством Баиловской электростанции, из состава ее инженеров создал подпольную организацию, которая добывала деньги для партии большевиков и обеспечивала деятельность типографии, где печаталась «Искра».
Женщины, очарованные им, говорили, что от Красина веет историей, он сотрудничал только с руководящим партийным составом, что позволило Троцкому злорадствовать в своей биографии Сталина: ни единого контакта сверхэнергичного Красина с Кобой за четыре года строительства станции, запитавшей электричеством все нефтяные производства Биби-Эйбатского месторождения, не зафиксировано. Зато стачечный комитет Баиловской электростанции, который не был посвящен в деятельность высших чинов подполья, выступал за замену Красина более человеколюбивой личностью. Красин при посредничестве Горького убедил Савву Морозова, отчитавшего однажды на промышленной конференции самого Менделеева, выделять партии две тысячи в месяц и построил ему в Орехове-Зуеве станцию еще лучше, чем Баиловская.
Ленин ценил Красина до тех пор, пока был зависим от его финансовой энергичности. В двенадцатом году Красин разошелся с Ульяновым и работал по специальности на компанию «Сименс», жил с семьей у Горького на Капри и, бедствуя, устанавливал электроосвещение на военных судах. Энергичность свою он подрастерял и больше не кипел так, как в Баку, когда устраивал без конца лотереи, подменные пожертвования и концерты. Комиссаржевская вынуждена была уступить его красивому напору (атакованная в костюмерной, ей пришлось ответить на вопрос: «Каких вы помните героев революционных романов, прочитанных в юности?») и согласилась на бенефис в доме начальника жандармерии Баку. Букет, составленный из сторублевых купюр, который ей преподнесли нефтедобытчики, она передала Никитичу, Винсенту, Лошади — лишь эта последняя партийная кличка передает в точности характерное содержание грациозно неутомимой личности Красина («букет» оплатил покупку и наладку печатного станка).
Красин был вхож к нефтяным магнатам и посредничал в восемнадцатом году в переговорах между Лениным и Нобелями. Приняв поначалу Октябрь семнадцатого за мужицкий бунт, Красин омрачился безобразностью революции и от греха был отправлен Лениным в Лондон. Там его надломила жестокая болезнь крови, злокачественная анемия. Через болезнь он горячо увлекся идеями соратника по партии Богданова, создавшего Институт переливания крови, где велись эксперименты по омоложению и воскрешению крупных замороженных теплокровных существ. Оказалось, эффективно в жидком азоте можно было заморозить существо не крупней дворняжки, так что мир будущего пока рисовался целиком собачьим; мозги знаменитых людей, не переживших революцию, плавали в азоте в огромных термосах, похожих на молочные бидоны. Сталкиваясь, они звенели, как льдинки в стакане. Богданов скоро умер от заражения крови, происшедшего при поставленном на себе эксперименте, а Ленина Красин пережил на два года.
C косноязычной страстью Коба переписывал молодость и ненавидел партийных патрициев, называл их: луначарские, богдановы, красины, гольдберги. На Баилова Коба бил ногами беременную малолетнюю жену, сидел в тюрьме, пас уголовников, а в Черном городе шантажировал управляющих поджогами и саботажем, подсылая им записки угрожающего содержания. Управляющие и ведущие инженеры не выходили из дому без браунинга в жилетном кармане.
От Кобы историей не веяло. Зато пахло адом. Черный город мог запылать в одно мгновение по его повелению — стоило только кликнуть пособников, дать им задаток, и огромный факел природы, ее неявных колоссальных сил, заревет и ослепит, опрокинет человека, унизит его, рабочие, женщины, дети, дети на руках — побегут прочь из занявшихся жилищ, крики, вопли, не успеют остановить насосы и рванут пары, полыхнет ад кромешный. А он, тайный повелитель, будет стоять на Баиловском холме, глядя в лицо огневому столбу, и тренировать свою выдержку, чуять, как тихо ликующий покой разливается в душе, предстоящей пред картиной страшного бедствия, отверстого землей по его дерзкой воле. Пламя до неба, море огромно мерцает слева, отражая освещенные пожаром тучи… Сотрудничество с природой, единение с ее мощью, покорение этой мощи казалось ему единственной стоящей задачей.
Примечание:
Источник:ЗДЕСЬ
