Ника Трипольская "Аннасиня"

Бабушка Аннасиня

Анна Васильевна Молотковская

С квартирой на Корганова, 15 я познакомилась, когда мне было 6 лет. В конце октября 53-го года у меня появился брат, а полтора месяца спустя я вдруг заболела скарлатиной. Откуда она взялась – было совершенно непонятно.

Жили мы тогда в Крепости на Большой Крепостной, и меня никуда из дома не выпускали. Очевидно, подхватила на Бульваре, где мы с бабушкой иногда гуляли. Врач Шульц заявил сразу, что меня надо изолировать, так как скарлатина очень опасна для маленького. И благодаря помощи соседа, главврача Железнодорожной больницы доктора Кулиева, меня положили в его больницу .Там я провела почти месяц, встретила Новый Год. Мама принесла мне туда маленькую елочку с обернутой в станиоль курагой вместо игрушек. Помню, сидела я в палате на подоконнике с этой елочкой и махала рукой маме, а она мне в ответ слала воздушные поцелуи.

Меня уже хотели выписать, но не повезло – я подцепила там корь. Выписка отодвинулась еще на три недели, а там я просто простудилась, и за эту злополучную неделю успела заразиться ветрянкой. Но тут уж меня пожалели и пожалели мою маму, которой приходилсь мотаться каждый день в перерыв ко мне в больницу.

Меня выписали из больницы при условии полной изоляции. Вот меня и изолировали на Корганова, где жила бабушка Аннасиня. Так я называла её с трехлетнего возраста, потому что мне было трудно произнести “Анна Васильевна” , я и изобрела “Аннасиню”, так за ней это прозвище и осталось для всех.

Каргановская квартира (вернее, комната, что осталась Аннасине после ареста деда) по размеру была немного больше той, где мы жили в Крепости.

Но главное, в ней была такая необычно красивая мебель! Вся она была резная в стиле начала 20-го века: стол с резными ножками, такие же резные шкафы и совершенно замечательный кованый сундук, который открывался со звоном большущим ключом .

У окна стояло большое кожаное кресло со львами на спинке, в котором любила сидеть Елизавета Родионовна, когда приходила в гости. Сидела она в нем, опираясь на большую деревянную трость, инкрустированную кубачинским серебром, и, смотря отрешенно куда-то вдаль, очевидно, вспоминала молодость, Украину, погибших родных (много лет спустя моя мама, будучи не в состоянии встать с кровати, использовала эту трость в самых различных целях – включить телевизор, придвинуть стул и т. д.)…

Гуляя с моей школьной подружкой Эллой Ганчевой и проходя мимо Аннасининого дома, мы часто видели ее там, сидящей в такой позе.

В это время Аннасине было 65 лет и она работала в 1-й поликлинике статистиком. Повезло ей с главным врачом - не побоялся взять на работу жену репрессированного.
Уходила она утром, приходила к вечеру, работала каждый день Я за ее полный рабочий день успевала в который раз перечитать свои любимые книжки и по газетам освоить текущее международное положение. Особенно тщательно мной изучались речи тогдашнего президента США Эйзенхауэра, что вводило в оторопь ближних.

Когда же Аннасиня была дома, по вечерам и в выходные, мы устраивали экскурсы в сундук и шкафы. Серезными разговорами мы тогда не занимались, это пришло позже, а пока мы просто смотрели на остатки Аннасининого прошлого.

Из большого зеркального шкафа вынималось то синее шелковое платье непонятного для меня фасона, то какие-то кружевные кофточки, то розовая тафтовая юбка, то зеленое бархатное платье, то просто мешок с валансьенскими кружевами.

А был еще мешок с пуговицами, и каждая пуговица была не просто пуговица, а настоящее произведение искусства.

А два страусовых веера – белый и черный! (и как это я не свихнулась от всего этого великолепия, когда и шелковая ленточка была дефицит?!)

Все эти сокровища лежали в свободном доступе в нижнем ящике шкафа, а верхняя зеркальная часть открывалась гораздо реже. То, что хранилось там, было особо дорого Аннасине, и, может, она просто не хотела до поры до времени меня во все это посвещать.

Висели там две рубашки моего дедушки Владимира Родионовича (одна в тонкую фиолетовую полоску, другая в зеленую). Жилет, в котором он венчался. Его студенческая тужурка. Все это Аннасиня сберегла, несмотря на все перепитии своей судьбы.

Аннасиня особенно гордилась тем, что она сибирячка. Томск, где она родилась 17 июня 1888 года, стал в конце 19-го века процветающим университетским городом. Российская империя тогда расширялась на восток и на юг, и многие деловые люди из центральной России спешили не упустить момента и заняться своим бизнесом именно там.

Ее отец, Василий Тимофеевич Молотковский, перебравшись в Томск из Украины, был не только адвокатом, но и владельцем четырех доходных домов, типографии и серебряного рудника на Урале. Там-то и было изготовлено столовое серебро для приданого Анны Васильевны. Долго еще в нашей семье хранились совершенно потрясающие ложки с Аннасиниными вензелями.
И еще, не представляю как, но сохранились изумительные наволочки и вышивки, исполненные еще крепостными ее бабушки. В дальнейшем, она передала их в Музей Народного Творчества в Москве.

После ранней смерти его брата Григория Василий Тимофеевич к своим трем взял на воспитание всех его семерых детей. Так что за столом в Томске садилось 12 человек!
Один из них, Михаил Молотковский, стал свидетелем у бабушки на венчании. У него сложилась весьма необычная судьба, впоследствии он был начальником 3-го отделения Иностранного отдела ОГПУ. Собирая сейчас в интернете сведения о своей большой семье, я нашла много материала где, его сравнивают с героем популярного в советское время фильма “Адъютант его превосходительства”.

Похожа Аннасиня была на своего отца – те же необыкновенные громадные слегка раскосые карие глаза, тот же овал лица. И мать ее была просто красавица – губы, скулы, голубые глаза. У Аннасини и в старости были прекрасные пышные белые-белые волосы, а кожа гладкая без единой морщинки, хотя она никогда не пользовалась косметикой. Характер у нее был легкий, а на язык - остра.

После окончания гимназии Аннасиня училась в Томском университете на юридическом факультете. Но недолго, всего один год. Не все девушки того времени стремились получить высшее образование. Ну и светская жизнь закрутила, очевидно…

Аннасиня рассказывала мне, как к ней посватался очень богатый владелец чайных плантаций на Цейлоне, но Василий Тимофеевич решительно отказал ему – не хотел отпускать единственную дочь за тридевядь земель, да еще с иностранцем (можете себе представить мои глаза при слове “Цейлон”, прозвучавшем в конце пятидесятых, когда и в Москву съездить было проблемой!).

Она немного рисовала (у моего брата Воли остался ее небольшой написанный маслом на стекле натюрморт) и всегда, буквально до последних своих дней, интересовалась модой (я, очевидно, в нее пошла в этом отношении), всегда просила принести последние модные журналы, хотя шить так и не научилась.

Помню, я нашла у Аннасини целую кучу модных журналов 20-х годов с эскизами Ламановой и других выдающихся дизайнеров, но не успела отнести их на новую квартиру на Полухина. А когда пришла за ними позже, оказалось, что их выкинули накануне за неимением места для хранения! До сих пор переживаю…

Выйдя замуж за дедушку Владимира Родионовича Трипольского, Аннасиня уехала к нему в Мерв - в Государево царское имение, где делила с ним все радости и горести. Особенно досталось ей, когда там вспыхнула эпидемия чумы. Дедушка заразился этой страшной болезнью, и прислуга вся разбежалась. Аннасиня же много дней ухаживала за больным и выходила его. Потом, посмотрев на себя в зеркало, увидела, что вся поседела. Ей и тридцати лет не было тогда.

Когда рухнула империя, то встал вопрос о переезде и был выбран Баку, который показался, очевидно, наиболее безопасным, но и более приемлемым местом - потому что Восток. К переезду дедушка с бабушкой тщательно готовились.

К сожалению, их хорошие знакомые, которым дедушка очень помог при переезде, потом весьма непорядочно обошлись с Аннасиней, когда деда арестовали…

После реабилитации дедушки Владимира Родионовича, чего упорно много лет добивались сын и жена, летом 1960 года мы с Аннасиней поехали в Москву навестить ее двоюродных сестер Наталью и Татьяну, которых когда-то приютил и вырастил Василий Тимофеевич.

Сестры встретились в первый раз после чуть-ли не четвертьвековой разлуки. За это время Наталья Григорьевна стала директором школы, заслужила орден Ленина и жила в самом начале Проспекта Мира, в доме, спроектированном бр. Весниными. Была у нее и чудесная дача в Валентиновке, в актерской ее части. Наталья Григорьевна потом приезжала к нам в Баку несколько раз, она очень полюбила наш светлый город.

Дочь Татьяны Григорьевны, зная мое пристрастие к керамике, подарила мне на прощание видавший виды греческий горшочек. Я все удивлялась – откуда он у нее? Теперь вот знаю – его привез из Греции Михаил Григорьевич Молотковский, бывший там резидентом ОГПУ в двадцатые годы. Горшочек этот хранился в моей коллекции долго, пока не пропал со всеми другими моими горшочками в Москве, на Кантемировской…

Готовила Аннасиня, прямо скажем, неважно (видимо, в молодости не было надобности, а потом было уже поздно учиться). Но на церковные праздники, а в особенности, на Пасху, мобилизовывались все силы, включая мою маму и меня. Задолго до этого Аннасиня начинала доставать дефицитные продукты (масло, мак,изюм, курагу, муку высшего качества) и за 2-3 дня до события мы начинали печь куличи всевозможных размеров. Помню, как-то испекли целый стол куличей! Аннасиня с большим энтузиазмом дарила их в церкви подругам.

В церковь Аннасиня ходила исправно, благо это в Баку старушкам не возбранялось. Когда я поступала в институт, обстановка у нас в доме была гнетущая из-за тяжелой болезни моей мамы. Аннасиня, чтобы как-то поддержать меня, пошла в церковь, помолилась и после сказала мне, чтобы я не беспокоилась, что все будет хорошо. Так оно к счастью и вышло…

Из подруг Аннасининых я помню только Наталью Львовну. Жила она по ул.Корганова около кинотеатра “Вэтэн”. Они часто ходили вместе в кино, или в гости друг к другу.

Помню, взяли меня в совместный поход на “Войну и мир” Бондарчука, и как они вспоминали потом “старые времена”. Дааа, было им обоим на что посмотреть и что вспомнить! Племянником Натальи Львовны был знаменитый впоследствии детский писатель Эдуард Успенский, приезжавший к ней в гости.

Выйдя на пенсию в семьдесят лет, Аннасиня вступила в прямые обязанности бабушки, проводя почти все время со мной и Волей. Ее “сверхзадачей” было не допустить летального исхода в драках между нами, которые случались довольно часто.

Каждый месяц Аннасиня с энтузиазмом ждала пенсии и на следующий день обязательно пекла пирожки с картошкой. Такой вот у нас был дополнительный праздник!

Аннасиня очень любили моего брата Волю, названного так в честь дедушки Владимира Родионовича. Баловала его, как могла, из своих скудных средств и, когда Воля подрос, в кино ходила уже с ним.

Сибирская закалка помогла Аннасине прожить почти до 90 лет, ничем ни разу не заболев и пережив всех своих подруг. Но все-таки в больницу она однажды попала. Было ей уже 80, перебегала она Хагани и там, на углу у остановки ее сбил автобус.

Мы боялись, что у нее перелом шейки бедра, а положить человека 80-ти лет в больницу на обследование в те времена было просто невозможно. Помогла соседка – замминистра здравоохранения Азербайджана Шафига Мирзоевна.
И в больницу положила, и проследила, чтобы все нужные процедуры были проведены (пусть земля ей будет пухом!).

Аннасиня была очень коммуникабельна, любила по-приятельски поболтать с моими школьными и институтскими друзьями.

Она дружила со всеми жильцами нашего большого интернационального двора. Я, к сожалению, уже не помню всех (вместе с азербайджанцами там жили и русские, и чеченцы, и армяне, и евреи. Натиг Касимов замечательно описал жильцов нашего двора в своих “Дворовых Байках”). Помню только двух старушек - Марь Иванну и Фатьму, с которыми Аннасиня особенно часто общалась.

Всю жизнь я помню ее оптимизм и умение постоять за себя и, честно сказать, сожалею, что эти качества не передалось мне по наследству.

Статья о Молоховце

которую я нашла на сайте, меня приятно взволновала. У нас дома была книга его знаменитой бабушки Елены. Читать ее было одновременно и занимательно и познавательно – тут тебе и яти и твердые знаки, и золотники и фунты, и совершенно незнакомое мне вологодское масло (причем всегда в рецептах настоятельно требовалось применить его наисвежайшим).

Когда я уезжала в Калининград Аннасиня подарила мне эту книгу. В свою очередь ей эта книга была подарена в день ее свадьбы загадочным господином по фамилии Мороховец, о чем свидетельствовала дарственная надпись. Меня интриговало созвучие фамилий, и я все пыталась узнать у Аннасини – кем был этот Мороховец?

Аннасиня тайны не выдала, говорила, что просто знакомый (знакомых у Молотковских было много, в том числе будущий академик Обручев). Я пыталась прояснить для себя на интернете, но до того Мороховца, кто жил в Томске более ста лет назад, не докопалась.

Не могу сказать, что рецепты в чем-то помогли, хоть я и пыталась осовременить их, заменяя благородного фазана на пролетарскую курицу. Много чего было написано в этой толстенной книге (по-моему там было более 1300 страниц), а в конце ее давались многочисленные советы по благоустройству дома.

Один из них я запомнила навсегда, и довольно часто цитирую даже сейчас: "Ну а если у вас совсем нет места для прислуги - положите ее в прихожей на топчанчик". Как часто я этим советом руководствовалась!
Прислуги у нас, разумеется, не было (у мужа был ординарец, но это в части) и прихожей тоже не было, а вот топчанчик имелся. Это был ящик размером 50х170х60, сверху которого я положила матрас.

Стоял ящик в нашем коридорчике (который был только чуть шире ящика), и помещался в нем скарб, приобретенный за семь лет службы на Крайнем Севере. Кто только не ночевал на этом топчанчике! И брат, и его жена, и его дочка из Баку, и подруга из Калининграда, и куча других родственников и знакомых из разных частей Союза. Невольно возникнет вопрос: а почему гостей укладывали спать на топчанчике, а не на кровати в комнате, как и положено? Дело в том, что семья зам командира “придворной части” Главкома ВМФ СССР три года ютилась в десятиметровой комнате, где и самим повернуться негде было…