Это Губернаторский многолик и непостоянен. Был Губернаторским – пожалуйста, стал садом Революции - тоже ничего, Парком пионеров и школьников – совсем не против.
Одно имя не прижилось, так это парк имени 50-летия Октября. И очень интересно, что с изменением имени менялся и статус – сад, сад, парк и опять парк.
А ОН всегда оставался бульваром.
Милым, добрым, продуваемый нордом и моряной, но таким тёплым – бульваром. И никакое название к нему не прилипало. Ну, скажите, кто называл бульвар Приморским парком – единицы.
Всегда, во все времена, он был для всех просто – БУЛЬВАР.
Но, старики делили его на новый и старый. Где заканчивался один и начинался другой?
А деление было такое - от «Азнефти» и до Ольгинской (не Джапаридзе, а именно Ольгинской) был старый, а от Ольгинской и до стеночки, за «парашюткой» - был новый.
Очень условная граница – невидимая. Это всего один километр расстояния, но какой километр. Для многих это километр судьбы.
Но нам, пацанам, (не хочется писать мальчишкам) более привлекательна была часть необжитая, не тронутая цивилизацией в полном объёме.
«Там, где кончается асфальт» - фильм такой был.
Это было буквально. Кончался асфальт и начинался гравий. Гравием была усыпана вся Территория.
И не помню (хочу вспомнить и, не получается), хоть какой-нибудь кустик зелени.
Были олеандры вдоль набережной, был круг, где разворачивался трамвай, тоже с олеандрами. Вот, пожалуй, и всё.
А для нас, конец асфальта, было началом путешествий и приключений.
Во первых, можно было посидеть на парапете у того места, которое называется «каменная пристань». (Это название я узнал только лет десять назад. Не было его в нашем лексиконе).
Посидеть, посмотреть на жизнь военморов.
Последний или первый причал (смотря, откуда считать) – был военный.
Там стояли две, но чаще всего одна десантная баржа. Это было судно, которое нам стыдно было назвать судном.
Нужно было иметь определенное воображение, чтоб назвать военным кораблём плавсредство прямоугольной формы, не имеющее ни носа, ни кормы. Об их наличии можно было только догадываться.
На носу была аппарель (это съезд для перевозимой техники), а на корме была ходовая рубка.
Всё! Ни тебе пушек, ни пулемётов. «Корыто», одним словом.
Утром баржа уходила в свой дальний вояж, аж на остров Нарген, а вечером возвращалась. Что перевозила она - неведомо. Причём, при определённом волнении вообще она оставалась на своём месте.
Интересно было смотреть, как она швартовалась, возвращаясь вечером.
Во-первых, можно было слышать, как небольшие волны бьют баржу под днище. Звук страстного поцелуя с причмокиванием.
А потом она начинала предупреждать о своём прибытии завыванием сирены.
Отдавались швартовы, и баржа накрепко крепилась к пирсу до следующего своего выхода в «открытое» море.
А внизу, у самой кромки воды, жила своей жизнью маленькая воинская часть.
Только сейчас представляю насколько тяжко жить на виду у публики, которая расселась на парапете и вникает во все подробности жизни мужской семьи. Даже в гальюн, они ходили под наблюдением десятков пар глаз.
Сидели на парапете обычно мы втроём, а иногда к нам «пристраивался» сосед. Пацанчик намного младше нас. Нам с ним было совсем не интересно. А дел на территории было хоть отбавляй.
Надо было поискать, у кромки воды «балберки». Это куски какого-то очень мягкого и очень лёгкого дерева.
И этих «балберок» можно было вырезать какую-нибудь лодочку или даже кораблик.
Правда, почти всегда мешала дырка посреди. Ведь «балберки» были поплавками на сетях рыбаков.
Далее, можно было попытаться проникнуть на пароходы, которые стояли здесь же, у «каменной пристани».
Их было три. Они стояли носами в море, которое им уже было не суждено увидеть. Три парохода, накрепко связанные друг с другом и навсегда причаленные к берегу.
На крайний, левый пароход вёл трап, который нам ни разу не удалось преодолеть.
На пароходах жили люди.
Это были беженцы с оккупированных фашистами территорий.
Жили там, в основном женщины. Были и мужчины, но их было мало.
Утром, мы не видели когда, уходили, а поздно вечером возвращались. Поднимались по трапу, а потом разносился запах готовящейся еды. Чаще всего жареной картошки. Днём на верёвках сохли какие-то вещи, бельё. И было тихо.
А нам туда ход был закрыт. Ни разу мы не смогли проникнуть на эти пароходы – общаги.
Вы можете представить себе жизнь в металлических коробках, как летом, так и зимой?
И гоняли нас со страшной силой.
Потом, в году где-то сорок шестом, их стащили буксиры и уволокли. Говорили, что они стали основой будущих «Нефтяных камней», а тогда «Острова семи кораблей». Нам надо было обязательно зайти и посмотреть на катера, которые стояли чуть дальше.
Напротив причала катеров были две бетонных глыбы, которые очень, ну очень интересовали нас. Они были высотой примерно метра три – четыре, правильной формы и имели откосы в сторону моря. Но, несмотря на наши желания и попытки, на вершину этих «колоссов» подняться мы так и не смогли.По всей вероятности это были остатки «школы морских авиаторов».
Дальше наш путь проходил через три «оврага». Это были три траншеи, выкопанные неизвестно кем и неизвестно зачем. Но, так или иначе, там возникли мини-свалки. Две - ничего (съестное тогда не выбрасывалось): всякая всячина, стёклышки, черепки.
Зато последнюю старались обойти стороной. Она была, почти полна окровавленных тампонов и клочьев ваты. Бинтов не было. Их стирали. Сам видел, в каком-то госпитальном дворе(?), как развешивали их, после стирки, на сушку.
Зато дальше, это напротив «Интуриста», раздолье.
Там стояли остатки каких-то сооружений эпохи «конструктивизма».
Говорили, что здесь иностранцы («Интурист» всё-таки) играли в какой-то теннис. Развалины были относительно чисты, не слишком загажены.
Представить себя альпинистом и взобраться наверх….
Из всех сооружений осталось (и сейчас существует) небольшое зданьице раздевалки. Были две колонны в том же стиле, высотой 10-15 метров. Их уничтожили не так давно. Вполне вероятно, они были в одном комплексе с лестницей ведущей в английский парк.
Много позже появились металлические столбы, затем сетка.
Родилась спортивная площадка общества «Наука». Баскетбольное поле, волейбольная площадка и чуть дальше теннисный корт.
А можно было отправиться к морю. Там стояла старая престарая, деревянная баржа. Она уж было затонула, но так и стояла, накренившись на один борт. Здесь надо было быть очень осторожным.
Палуба баржи была очень скользкой, («склизкая», как говорили мы) а у борта, который был в воде, шевелилась морская трава и ещё какие-то водоросли.
Это было место для купания всех пацанов округи.
Да, что пацаны, взрослые не брезговали искупнуться здесь. Будучи на гастролях, здесь пляжились Тарапунька и Штепсель. Даже с пацанами беседовали.
А ещё здесь можно было заняться ловлей. Нет, не рыбы, хотя мальки шныряли у борта баржи, а рачков. Тогда не было названия «креветка», а было всем понятное - «рачок».
Могу научить и вас. Берётся бечёвка и консервная банка, разумеется, пустая. На дне банки, пробиваются дырки, чем больше, тем лучше (чтоб вода быстрее вытекала). Пробить можно и гвоздем. Две дырки пробиваются по диаметру банки, в самом верху её, через них продевается бечёвка, и в середине банки к ней крепится старая рыбья голова (лучше уже протухшая). Затем это приспособление, а точнее орудие лова, опускается в воду.
И, в чистой воде Бакинской бухты, вы сможете увидеть, как в банку, попробовать вкусную голову, залезут три – четыре рачка. Немедленно, но очень медленно вытаскиваете свою снасть. Вот и все.
Креветки, то бишь рачки, у вас в кармане.
Вы сможете использовать их в качестве наживки при ловле бычков. А можете посадить в аквариум, где они благополучно сдохнут.
Было ещё одно место, но в памяти оно не заняло много места.
Напротив «Азнефти», там, где позже был туалет, была заправка.
То, что тогда её не называли АЗС – это точно. Но в памяти моей она осталась потому, что в нашей семье (не знаю почему) было много разговоров о грузовике, который не удержался на спуске улицы Садовой и въехал в заправку.
Поэтому, или этот случай никакого значения не имел, но заправку убрали.
А Территория тихо и незаметно, но меняла свой облик.
Первая исчезла заправка, за нею ушли на новую службу пароходы. Исчезли вместе со своими постояльцами.
Начала появляться зелень, исчезли вдруг пирамиды – «колоссы».
Изменения проходили так, как если бы наблюдать за минутной стрелкой часов.
Была на двенадцати и вдруг уже на единичке. А ведь глаз не спускал, а как передвинулась, не заметил.
На месте, где были «конструктивистские» развалины вдруг появился летний кинотеатр им. Самеда Вургуна.
И очереди за билетами. На фильмы Московского фестиваля.
Потом кинотеатр сбежал. И стал похожим на собор Св. Петра в Риме.
А перед этим разрыли аллеи Территории и выстроили Новую Венецию.
Как ругались архитекторы, но было волевое решение.
И поезд ушёл. Ничего привыкли.
Исчез трамвай со своим визгом на повороте.
Вместе с Венецией появилась и аллейки из фруктовых деревьев.
Появилась весна с парочками среди цветущих яблонь и вишен.
А стрелка часов всё движется, и не уследишь взглядом за её движением.
А Территория только в памяти и осталась.
