Эйгенсон Александр Сергеевич - организатор нефтяной промышленности
Эйгенсон Александр Сергеевич - организатор нефтяной промышленности[править]
1912-
Александр Сергеевич родился 15 июля 1912 года в городе Армавире.
В 1935 году окончил по специальности химик-технолог. С 1932 года по 1943 год работал на заводах и в институтах Баку.
С 1943 по 1946 годы директор Краснокамского НПЗ Молотовской (Пермской) обл., в 1946 – заместитель начальника отдела Главка Миннефтепрома (Москва), в 1946 - 47 г.г. - начальник ЦЗЛ з-да N 417 (Черниковск, БАССР), в 1946-54 гг. – заместитель директора по научной части, нач. лаб. УфНИИ, в 1954 – 56 г.г. главный инженер Уфимского НПЗ, в 1959-63 г.г. – начальник технического управления Башсовнархоза.
В 1949 году Александр Сергеевич становится кандидатом технических наук.
Организатор и первый директор Башкирского НИИ нефтепереработки (1956-59, 1963-76).
При участии Эйгенсона в конце 50-х годов разработана программа становления химической и нефтехимической промышленности, нефтеперерабатывающей промышленности в Автономной республике. Впервые в СССР разработаны технологические приемы глубокой переработки сернистых нефтей, в т.ч. их высококипящих дистиллятов, уточнена классификация нефтей Поволжья, Зап. Урала, Зап. Сибири.
В 1966 году Эйгенсон получает звание Заслуженного деятеля науки и техники БАССР, а в 1976 – Почетного нефтехимика СССР. Александр Сергеевич является автором 300 научных статей и 30 изобретений. Участник VIII - X мировых нефтяных конгрессов.
Награжден орденом Трудового Красного Знамени (1971), орденом "Знак Почета" (1952, 1955).
Он и поехал, при полном ужасе семейства, упросившего его об одном - чтобы он в Баку остановился у дяди Генриха, посоветовался с ним, как правильнее ехать дальше.
Дядя Генрих поселился в Баку еще до Империалистической войны и начал работать у Нобеля.
Теперь - в "Азнефти", у тов. Серебровского. У дяди был сын того же возраста, с теми же проблемами и тоже Шура, впоследствии - Александр Генрихович.
Дядя дал племяннику тот же совет, что и собственному сыну. Баку - не кубанская сонная станица, тут лихорадочные ритмы пятилетки были очень заметными. Растущей советской нефтяной промышленности срочно нужны инженеры, набор в Азербайджанский нефтяной институт увеличен в три раза и дверь в него была приоткрыта не только для рабочих и беднейших крестьян. До попов, дворян, кулаков, подкулачников дело не дошло, но двум тезкам великодушно простили их родителей - инженера и врача - и разрешили подать документы.
В сентябре 1930 г. мой отец поступил на технологический, чтобы выучиться на нефтепереработчика, а дядюшка - на горный, чтобы стать буровиком. А с весны 1932-го в трудовой книжке появляются записи о работе моего папы по нескольку месяцев: то дежурным инженером, то сменным химиком на бакинских нефтеперерабатывающих и химических заводах.
У них - кадровый голод, а он женился и нужна стабильная зарплата. Ну, и времена - голодные, а на заводе карточки посильнее. Редкий, согласитесь, случай, что уже на четвертом курсе студента Эйгенсона включили в состав кафедры процессов и аппаратов, которой заведовал знаменитый А.М. Трегубов. Тогда же в журнале "Азербайджанское нефтяное хозяйство" вышли его первые три статьи по номографическому расчету ректификации.
Трегубова и еще одного "азизбековского" профессора, заведующего кафедрой технологии нефти и газа, а по совместительству - главного инженера объединения "Азнефтезаводы" Константина Васильевича Кострина мой отец всегда считал Главными Учителями в своей жизни.
Имя К.В. я еще упомяну не раз. А сейчас вспомню забавный анекдот о начале их более близкого знакомства, который слышал от отца. Кострин читал лекцию по аппаратам нефтепереработки, а отец как раз после ночной смены на заводе им. Андреева, задремал. Лектор его поднимает и спрашивает - какие бывают теплообменники?
Со сна студент перепутал с холодильниками и вместе с действительно существующими - "труба в трубе" и кожухотрубными - ляпнул: "Оросительные". Профессор о таких никогда не слышал и попросил нарисовать на доске.
Мой папа вышел и начал сочинять - вот здесь распыляется бензин, стекает на трубы с горячим мазутом, испаряется, конденсируется, здесь перетекает. "Где это Вы видели такие?" - "В "Рифайнере" (американский журнал по специальности). Надо думать, Константин Васильевич сообразил, что ему морочат голову. Но, согласитесь, такой студент заслуживает внимания, и профессор стал присматриваться к нему.
Но друзья у него появились и дружбу студенческих лет он потом не забывал. Я сразу могу вспомнить имена Бориса Накашидзе, Иззет Оруджевой, Марка Далина, Елены Мирзоян, Петра Ильина и его жены Веры. А еще - Эйюб Тагиев, который всю жизнь был для Александра Сергеевича большим авторитетом.
По завершении учебы отец начал работать в АзНИИ НП - Азербайджанском НИИ по переработке нефти; продолжал заниматься ректификацией.
С июня по декабрь 1941-го он работал в должности главного инженера и начальника объекта N 1233 АзНИИ НП. На самом деле, как он рассказывал, это было строительство завода взрывчатых веществ.
Он, как нефтяник, был бронирован, но в марте он стал кандидатом в члены ВКП(б), а в июне сразу пришел в Шаумяновский райком КП(б) Азербайджана за направлением и его тут же назначили на "мертвый", срывавший все планы объект.
Зима 1942 - 1943 гг. была для Баку и всего Закавказья жизнью на острове. Бензин, масла, танковое топливо вывозили танкерами, баржами, пароходами Каспара - Каспийского пароходства - в Красноводск и оттуда вокруг Аральского моря железной дорогой везли на фронт и нищенской долей предприятиям тыла.
При погрузке масла в танкер на заводе им. Джапаридзе произошла, частью по усталости людей, частью по недосмотру главного механика, командовавшего работой, авария. Упустили в бухту триста тонн танкового масла.
Бог с ней, с экологией, тогда и слова такого никто не знал, но триста тонн! Это случилось в конце января 1942 г., в дни последних боев в Сталинграде и наступления Красной Армии на Ворошиловград и Ростов.
Триста тонн - это более четырех тысяч заправок для танка Т-34. О таких потерях ставят в известность Верховного Главнокомандующего. Должен быть виновный и наказанный. Директор завода - партработник из чекистов, с него и спросу нет.
А работой командовал главный механик. Он не то, чтобы был из родственников или друзей Вождя азербайджанских большевиков тов. Мир-Джафара Багирова, но кто-то из его родственников был в друзьях, или кто-то из друзей. В общем, он тоже был сравнительно неприкасаемым.
Хотя абсолютно неприкасаемых тогда не было: сын Багирова воевал, как и сыновья Сталина, и героически погиб в воздушном бою. Так или иначе, оставался еще главный инженер, которого, правда, незадолго до аварии как раз вызвали на совещание в местный ЦК.
Отца отстранили от работы, на заводском партсобрании исключили из партии и отдали под следствие. Он вспоминал, что собрание, где все знали истинные обстоятельства аварии, не хотело принимать это решение, но давил представитель горкома, молодой парень, фамилию которого я не хочу упоминать, чтобы не обидеть случайно неповинных других носителей этой распространенной в тех местах фамилии. Он говорил о том, что: "Мы не позволим господину Эйгенсону марать славное имя советских нефтяников!"
Отец вспоминал, что не удержался и сказал напоследок: "Голосуйте, товарищи, за исключение, я все равно буду добиваться справедливости, до Цека дойду, а так вас не отпустят. А вы все или после вахты или до. А Вам, господин Имяреков, насчет славного имени советских нефтяников скажу одно: "Я раньше Вас пришел и позже Вас уйду".
Слова оказались пророческими. Когда в 1954-м Вождя азербайджанских большевиков отправили из высокого кресла в Самару в "Куйбышевнефть", то тов. Имярекова хоть не посадили, но погнали из цековского кресла на мелкую должность в "местной промышленности".
Но до этого очень далеко, а пока А.С. под следствием, от работы отстранен, карточек у него нет, он раз в два дня ходит к следователю. Посидят, помолчат и разойдутся. Значит, дело решается пока не на следовательском уровне.
Остальное время подследственный больше всего молча лежит у себя в комнате на диване. Почти никто из старых знакомых к нему теперь не заходит. Карточек, как сказано, у него не стало, а купить в отрезанном от Большой Земли Баку нечего даже на рынке, только мандарины.
Да и отец не из тех людей, чтобы при всех немалых заработках у него оказался запас на черный день. От голодной смерти его спасли мать и сестра его бывшей жены, Мария Трофимовна и Эля, подкармливавшие его супом. Да однажды зашел старый знакомый В.Аренбристер, с которым они будут работать на одном заводе. Всеволод молча, как рассказывал отец, зашел, полчаса посидел на стуле рядом с диваном и ушел, оставив на подоконнике трубку и килограмм трубочного табаку. Отец помнил об этом всю жизнь.
В начале марта отец улетел на север, в наркомат за назначением. Летели через Сталинград, и он очень запомнил вид сверху на большой и полностью, до фундамента, разрушенный город. Фронт к этому времени ушел довольно далеко на запад, за Харьков, Краматорск, Ростов-на-Дону, оставив за собой почти миллион квадратных километров выжженной земли.
Из Москвы он уехал в Молотов (Пермь), один из главных центров Второго Баку.
А Баку отец любил до конца жизни, особенно интернациональный Баку своей юности. Выучил за время учебы азербайджанский язык, что с приезжими из России на национальных окраинах бывало нечасто. Потом знание одного из тюркских языков очень помогало ему и сближало с будущими сотрудниками - татарами и башкирами, совсем не избалованными вниманием приезжих специалистов к их "периферийным наречиям". Два азербайджанских слова для него были вообще очень важными, он всю жизнь произносил их особенно выразительно: "уста" - мастер и "мюэллим" - учитель.
Так, 7 марта 1943 г. навсегда закончился бакинский период отцовой жизни. Почти вся его оставшаяся жизнь прошла после этого на Урале, в Молотовской области и в Башкирии. Но об этом - вторая часть этого текста, которую мне еще нужно написать.
Цитаты из текста © Copyright Марко Поло
