Субботин Александр Петрович - "красный директор"

Субботин Александр Петрович - "красный директор"

Александр Петрович по сути стал родоначальником Красмаша - одного из крупнейших и высокотехнологичных предприятий Сибири.

В сентябре 1932 года ЦК утвердил начальником Красмашстроя Александра Субботина, который в конце ноября с женой и сыном приехал в Красноярск.

Александр Петрович родился 13 мая 1900 года в уральском городе Усолье. Отец рано умер, оставив сиротами четверых детей. С 8-ми лет Саша начал крутиться при котельщиках мальчиком на побегушках. В 12 лет поступил в услужение к капитану парохода, но от лакейства его потянуло к машине. Он стал кочегаром, а от топки перешел в масленщики.

Германская война открыла подростку дорогу в большой мир. В 1914 году он поступил юнгой на Балтийский флот. Там окончил минную школу, а в 1917 году матросы избрали юношу председателем судового комитета.

Затем молодого балтийца закрутили вихри гражданской войны. В 1918 году он с флотилией из четырех миноносцев ушел на Волгу.

Перед отправкой на Южный фронт Субботин стал большевиком. Затем сражался под Царициным и на Каспии, ремонтировал боевые суда для похода на Баку, был контужен и ранен. Матрос закончил войну комиссаром эсминца "Войсковой".

В Баку комиссар познакомился с будущей женой Линой Христиановной. Игорь Добровольский (приемный сын Субботина) рассказывал, что его мать родилась в 1889 году в большой немецкой семье мастера буровой установки Зейца.

Вся семья была связана с революционным подпольем. В их доме скрывались Орджоникидзе, Киров, Микоян, Шаумян, Джапаридзе и другие кавказские большевики. Ее сестра была замужем за племянником Микояна комиссаром Амировым.

Лина вышла замуж за Ивана Добровольского, у них было трое детей. Затем муж ушел с отступавшими красногвардейцами, пропав на долгие годы войны. После занятия города Красной армией Лина занялась снабжением. Однажды к ней за продуктами явился бравый комиссар Субботин, а в 1922 году у них родился сын Святослав.

Скорее всего она и познакомила мужа с начальником треста "Азнефть" Александром Серебровским. Тот взял боевого моряка к себе на работу.

С 1921 по 1923 годы Субботин числился во флоте, но управлял строительством на нефтяных промыслах. Затем он перебрался в Батум, где замещал управляющего и был начальником отдела эксплуатации и импорта.

Вскоре Сергей Киров направил бывшего матроса учиться в Ленинград. В 1927 году Субботин впервые попал в Сибирь, когда его отправили на практику в Новосибирск.

На следующий год он досрочно окончил институт гражданских инженеров. К тому времени Серебровского перевели в Москву заведовать трестом "Союззолото". Он ввел молодого инженера в состав правления и отправил в Иркутск управлять капитальным строительством.

В 1931 году у Субботина случился какой-то конфликт с Восточно-Сибирским крайкомом и ему объявили строгий выговор за невыполнение плана. Но Серебровский выручил своего выдвиженца, отправив его в зарубежную командировку. Почти четыре месяца строитель путешествовал по Германии, Англии и Голландии. Там приглядывался к организации производства, знакомился с ведущими специалистами, приценивался к оборудованию для золотой промышленности. Красный “коммерсант” вернулся на родину в шляпе, при галстуке и с багажом идей.

КРАСМАШСТРОЙ

В Красноярске новый директор принял небогатое наследство. Вдоль правого берега Енисея тянулась голая степь, которую прорезал Московский тракт. Субботин начал с того, что по русскому обычаю распорядился постелить скатерти с выпивкой и закуской прямо на старом кандальном пути. После угощения землекопы и каменщики стали рыть котлованы и возводить стены цехов. Над повседневной сутолокой стройки медленно вставала тень гиганта тяжелой индустрии.

Начальник "Красмашстроя" был строгим, но отзывчивым человеком. Жена ворчала, что ему нельзя доверять деньги. Тот умудрялся раздавать взаймы всю свою получку, вместе с папиросами.

Советский завод сразу стал походить на помещичью усадьбу, где все было сделано своими руками. Директору пришлось строить подсобные предприятия (кирпичный завод, судоферфь, электростанцию и даже авиаремонтные мастерские). Сами делали инструмент, кровати и посуду. Для строителей спешно сколотили бараки, протянувшиеся через весь правый берег.

Субботин мечтал вытащить заводчан из вонючих бараков в социалистический город с 70-тысячным населением, заложив Каменный квартал и жилой массив напротив завода (ДК им. 1 мая). Вскоре появились свои школы, бани,парикмахерские и фотографии.

Субботин заботился о заводских спортсменах, особенно помогал футбольной команде. Он сам вместе с пасынком Борисом Добровольским научился летать на самолёте и получил удостоверение пилота. Борис окончил тот же Ленинградский институт, работал инженером, в войну стал полковником и погиб на фронте.

С лёгкой руки директора в Красноярске чуть не побежал первый трамвай. Осенью 1935 года он где-то достал 4 трамвайных вагона и начал земляные работы по линии заводоуправление - затон. Но Субботину не удалось раздобыть рельсов.

Сходство с усадьбой дополнили земельные наделы, которые появились после голодной зимы 1933 года. Весной строители засеяли 1200, а через год уже 2750 участков, но 750 желающих остались без земли. Тогда Субботин стал хлопотать о выделении дополнительных площадей. За заводской стеной зазеленели картофельные поля.

В четвёртом квартале 1935 года финансирование "Красмашстроя" урезали на 75 процентов. Субботин записался на приём к первому заместителю наркома тяжёлой промышленности Георгию Пятакову. Тот его не принял, но вышел в приёмную и сказал, что дал все указания Серебровскому. В свою очередь начальник Главзолота распорядился на 1936 год отпустить стройке 20 млн. рублей, но откровенно предупредил Субботина, что не даст больше 10 миллионов. Директору нечем было рассчитаться с рабочими. Начальник планового отдела Пульман даже предложил законсервировать завод.

Опала

Тем временем в стране назревали грозные события. Вслед за “Кировскими чистками” впервые прозвучало предупреждение Субботину. Секретарь горкома Морозов написал в секретной информации, что на закрытых собраниях строители разоблачили враждебные элементы на командных постах Красмаша. Партийцы Березовский, Мартынов и Численков называли фамилии вредителей и их покровителей, указали на факты хищений, растрат и самоснабжения. Но главным криминалом стал работавший на заводе сын Троцкого.

Седова арестовали в июне 1936 года, а в августе состоялся первый московский процесс, на котором приговорили к смерти 16 старых большевиков во главе с Зиновьевым, Каменевым и Иваном Смирновым. Перед судилищем везде провели новые закрытые партийные собрания.

Наиболее ожесточенно собрание прошло на Красмаше. Новостройка впитала все ядовитые конфликты того времени. Молодые специалисты нападали на старых инженеров, которые имели крупные изъяны в биографиях. Сибиряки недолюбливали приезжих. Рабочие возмущались низкими заработками, плохим питанием и тесным жильем. Во всех бедах строители винили директора Александра Субботина.

В январе он благополучно прошел сверку и получил партийный билет нового образца. Но в феврале у него случился конфликт с парткомом стройки, который постановил уволить всех исключенных из партии специалистов. После крутого разговора директор покинул заседание громко хлопнув дверью. Немного поостыв, Субботин подчинился, но вопрос уже перенесли на заседание бюро горкома. Там ему объявили выговор за непартийное отношение и демонстративную выходку.

Собрание открыл новый секретарь Кировского райкома Андрей Губин. За ним встал партиец Цикалов и начал заклинать собравшихся посмотреть большевистским взглядом, нет ли среди них последышей вражеского блока? Не забросили ли они свои щупальца на стройку? Он указал на сосланного по делу промпартии начальника техотдела Смирнова и начальника главного механического цеха Грачева. Цикалов предлагал расстрелять всех врагов партии и рабочего класса.

Рабочий Злобин заметил троцкистов в транспортном отделе. Там начальник Смолехо зажимал стахановцев, а студент–практикант Селютин не забыл революционных заслуг Троцкого. Совершенно чуждым оказался главный бухгалтер Берлин. Тот издевался над людьми, отменяя дни получек и распуская слухи, что у государства нет денег.

Рабочий Кузнецов сокрушался о потере классовой бдительности. Зимой задержали пуск цехов из–за перемороженных водопроводных труб. В то время как рабсилу и материалы отвлекли на строительство “коттетжов” для управленцев. В цехах стали слишком часто портиться рубильники, а в трех сломанных станках нашли стекло в подшипниках.

Никитин даже подсчитал, что если не хлопать деньги в коттеджи, то можно сэкономить более 800 тыс. рублей на зарплату. Но зараженная троцкизмом дирекция мало прислушивалась к честным коммунистам.

Член парткома Базанов уже советовал присмотреться к Субботину, который продвигал на руководящие должности чужих людей. Его преребил опоздавший директор, закричавший с порога, что никому не позволит зачислять его в троцкисты. Он восемь лет работает инженером, но постоянно советуется со специалистами, а какой–то Базанов поработал три месяца и хочет обойтись без них. Субботин посоветовал всем молодым инженерам и техникам осваивать производство с самых низов, а не рваться в администрацию.

Затем страсти перенеслись на собрание городского актива. С 21 по 23 августа, одновременно с московским процессом, в Доме Красной армии вертелась кровавая карусель. Редактор заводской многотиражки Никифоров не посмел прямо указать на Субботина, но перечислил всех “приглашенных” в НКВД. Он сказал активистам, что знай они раньше о происхождении Седова, то не держали бы его на стройке ни одного дня. Еще редактор подтвердил, что предприятие вытягивает план за счет перерасхода средств и рабочие ругают коммунистов за частые задержки зарплаты.

Субботин начал ответную речь с обязательных идеологических штампов. Он призвал коммунистов не успокаиваться, когда пущена в расход кучка бандитов, посягавших на радостную жизнь, созданную партией Ленина–Сталина. Каждому большевику нужно учиться бдительности, поскольку явных врагов “с рыжей бородой” больше не отыскать. Затем директор объяснил, что стройкой распоряжаются коммунисты и только на двух участках сохранились беспартийные. Гигантская стройка привлекает много народа, а между ним затерялся и классовый враг.

Так к ним “богом занесло” ссыльного инженера Седова.

Потом он начал каяться под одобрительный смех зала: “В течении четырех лет нас превозносят, никто не прийдет, не пошевелит, не набьет морду...”. Дальше пошла совсем домашняя перебранка: “тебе помогали, а ты не выполнял”, “а что ты злишься?”. Субботин закончил репликой “злее буду – это достоинство большевика --злее быть на производстве”.

В этой ситуации Серебровский издал приказ, который опубликовали в ”Красноярском рабочем”. В нем говорилось, что Красмаш за 8 месяцев 1936 года выполнил строительную программу на 134 процента, а средняя производительность труда поднялась до 111 процентов. Дирекция выстроила за счет внутренних ресурсов школу и жилые дома, не предусмотренные титульным списком.

Однако 25 сентября Субботина вызвали на заседание краевой коллегии КПК, где объявили строгий выговор за притупление классовой бдительности и засорение строительства антисоветскими элементами. Субботин немедленно собрался в командировку. В столице он видимо обратился за помощью к Серго Орджоникидзе, с которым познакомился через жену. Бакинское землячество кремлевской элиты надавило на скрытые пружины власти. Директора сильно критиковали на ближайшем пленуме крайкома и утвердили выговор, но оргвыводов не последовало.

Между тем, с лета 1936 года на стройке орудовали следователи НКВД. Помимо арестов, они собирали технические сведения. Чекисты считали, что завод строили вредительскими методами. Сквозь эти обвинения проглядывают реальные проблемы новостройки при дефиците снабжения и избытке командирских окриков.

По распоряжению главного инженера Ермилова и начальника техотдела Раввина строители занизили мощность вентиляции в гараже и цехах. Поэтому отравления рабочих носили длительный характер. Но когда инспектор труда Воробьев передал акты в прокуратуры, Субботин нанес ему личное оскорбление.

По мнению заместителя начальника III отдела УГБ УНКВД Красноярского края старшего лейтенанта госбезопасности Булычева эти факты не исчерпывали деятельности вредительской организации. Некоторые эпизоды саботажа уже подтвердили арестованные люди. Тучи сгущались над головой начальника ударной стройки пятилетки.

Тем временем управление НКВД направило в крайком секретную записку "О состоянии строительства Красноярского машино-вагонного завода". В ней заместитель начальника III отдела УНКВД Булычёв сообщил о многих строительных огрехах, упорно выдавая их за акты вредительства и саботажа. В заключение старший лейтенант госбезопасности подчеркнул, что перечислил далеко не все факты деятельности подпольной организации, но большинство из них уже подтвердили арестованные заводчане.

В записке часто упоминались имена Серебровского, Субботина и Седова. Спустя два дня, 23 января в Москве открылся процесс "Параллельного антисоветского троцкистского центра". Газетные передовицы наполнились погромными песнями. Среди единодушной жажды крови "Правда" поместила жирный заголовок: "Сын Троцкого - Сергей Седов пытался отравить рабочих". Специальный корреспондент Пухов сообщил о митинге работников Красноярского машиностроительного завода. После митинга секретарь Губин собрал заседание бюро своего райкома и отобрал у Субботина партийный билет.

Субботин сообщил о своём бедственном положении Серго Орджоникидзе. Нарком по телефону успокоил директора. Обеспокоенный размахом погромной кампании, Серго собирал материалы, чтобы обвинить наркома внутренних дел Николая Ежова в фальсификации вредительских дел. Он направил в Красноярск комиссию НКТП во главе с Коноваловым.

В начале февраля столичные ревизоры осмотрели Красмаш и не обнаружили саботажа. Краевая верхушка заслушала их выводы и отдала Субботину партбилет. Вдруг 19 февраля народу объявили, что Орджоникидзе скоропостижно скончался от разрыва сердца. Ему устроили пышные похороны у кремлёвской стены, но до сих пор достоверно неизвестно, сам он застрелился или был убит после ссоры с Кобой.

Следом прошёл печально знаменитый февральско-мартовский пленум ЦК, откуда в лубянские подвалы увели либеральных коммунистов Николая Бухарина и Алексея Рыкова. Сталин тут же объявил "кадровую революцию", развязав руки Ежову для массовых репрессий. Российские правители не раз обращались к народу для расправы с вольнодумцами и разными ветвями бюрократического аппарата. С давних времён любой человек мог выкрикнуть "Слово и дело государево".

Секретарь крайкома Акулинушкин понял, что Субботин потерял высоких покровителей, и перестал его защищать.

Александра Субботина арестовали 16 июня 1937 года.

На следующий день "Правда" опубликовала статью "Странная позиция Красноярского крайкома". В ней журналист Синцов риторически спрашивал, кого больше среди сибирских партийцев, обычных ротозеев или правотроцкистских выродков?!

На Красмаш прислали нового директора завода - Токарева. Тот, вслед за работниками главка, считал, что в коллективе были вредители, но не было вредительства. Седьмого июля он приказом отстранил Субботина от должности без объяснения причин. Кировский райком немедленно одернул управленца, чтобы не скрывал вредителей от рабочих.

Последний бой

С лета 1936 года новостройкой занимались сотрудники краевого управления НКВД. Они проверяли людей и собирали технические сведения. Заместитель начальника III отдела УГБ УНКВД Красноярского края старший лейтенант госбезопасности Булычёв был уверен, что завод строился вредительскими методами. Чекисты считали, что на заводе орудовала германо-японо-троцкистская диверсионно-террористическая организация, которой руководили Андрей Шауб и Сергей Седов.

Сначала Александра Субботина подозревали лишь в том, что он нарочно задержал пуск завода, а также сконцентрировал на стройке белогвардейцев, троцкистов и шпионов, которых расставил на ответственные посты. Всем "бывшим" людям он щедро раздавал премии и стахановские значки, а сын Троцкого жил под его особым покровительством. Тем временем подпольная организация провела ряд вредительских актов, из-за которых завод до сих пор не запущен.

Спустя десять дней после ареста Субботин признал себя участником контрреволюционной организации в золотой промышленности, куда его завербовал Александр Серебровский в 1933 году.

10 июля 1938 года состоялось заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР. Субботину предъявили обвинительное заключение, составленное ещё в ноябре прошлого года. Субботин заявил судьям, что не был участником контрреволюционной организации, и отказался от показаний, данных на предварительном следствии. Тогда из текста только красным карандашом вычеркнули строчку, что обвиняемый признал себя виновным.

Суд признал Субботина виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1а, 58-7, 58-8, 58-11 УК РСФСР и приговорил его к расстрелу с конфискацией имущества. Приговор был окончательным и подлежал немедленному исполнению. Согласно протоколу, судебное заседание открылось ровно в 13 часов, а закрылось спустя 10 минут.

Лину Христиановну не тронули после ареста мужа, она с младшим сыном уехала в Москву. В начале войны ее вместе с другими немцами выслали из столицы, но по распоряжению Микояна передали сыну в Красноярск.

В хрущевскую оттепель она хлопотала о реабилитации мужа. В мае 1956 года прекратили дело Александра Серебровского. Затем в ноябре вдове ответили, что Субботин отказался на суде от прежних показаний, не признав себя виновным. Судейские закрыли дело за отсутствием состава преступления. На следующий год его посмертно восстановили в партии. Лина Христиановна прожила 91 год, к старости потеряв зрение, но сохранив полную память.

По материалам статьи Анатолия Ильина ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ