Это случилось осенним вечером 200...-ого года в пригороде Баку.
В поселении у Северной ГРЭС весь педагогический свет местного храма просвещения для нескольких сотен детей простолюдинов был охвачен плохо скрываемым волнением: необстрелянная в школьных баталиях Гюля В., блаженная в своем новом обличье свежеиспеченной учительницы, должна была давать на днях открытый урок по Жанне Дарк в сей обители весьма прилипчивым инспекторам народного образования.
Чтобы не ударить в грязь лицом перед нелицеприятными визитерами, чьи манеры никому из педагогов не казались исполненными достоинства, вента учителей проявила к молодой историчке поистине материнскую заботу в виде упредительного проверочного испытания в родных стенах с приглашением на урок более искусных коллег по ковальному цеху знаний, способных без напряжения удерживать на стульях по тридцать учеников в течение шести академических часов ежедневно.
Таким производственным образом часть из пастырей воспитуемой поселковой молодежи стала живыми свидетелями сего дидактического кошмара, и после проведенного Гюлей В. мероприятия испытывала стыд и жестокие приступы мигрени, другие очевидцы с тревожным, как при пожаре, лицом принялись искать нюхательную соль от зубной дроби и успокоительные порошки для возмутившегося от подобной интеллектуальной пищи желудка.
Матерая заведующая учебной частью, комбайном рассекая на перемене поле из детских колосков, на всех парах бросилась по коридору к директору школы Чингизу Абдуллаевичу - доложить о полном несоответствии как формы педагога, так и содержания вышеупомянутого урока образцовому занятию надлежащего уровня, в связи с чем на вечер было решено назначить экстренное заседание педагогического совета.
Надо признаться, Гюля В. была столь молодой особой, что после института еще не удосужилась решить, ради кого она погубит свою честь и за какие блага, и посему была вожделенным образом и действующим персонажем эротических грёз многих юношей старших классов, безрассудно пытавшимися своими хулиганскими поступками на уроках добиться её внимания, и территории средневековых европейских государств их интересовали ничтожно мало по сравнению с областями педагога ниже её пресловутого экватора, вплоть до ямочек под коленями и наманикюренных пальчиков на ногах.
«And you didn't like school»,- как справедливо заметил в своей песне о машинном характере школьного образования, Розовый Поросенок еще тридцать лет назад.
В убранстве этого храма просвещения было немало предметов старины, среди субъектов выделялся выправкой отставной майор Газанфар Мамедович, стремившийся своими уроками начальной военной подготовки, обогащенными личными практическими сведениями и лексикой из армейской жизни, воспитать из детей простолюдинов молодых карбонариев, способных постоять за себя хотя бы в очереди за билетами.
Кроме отставного майора, значившегося, кстати, ветераном особого рода войск ордена иезуитов развалившейся империи, в это чистилище детских душ на закате дня съехалось множество женских особ преподавательского толка, косо смотревших на Гюлю В., опрометчиво решившую не обременять себя в тот день излишками одежды по причине благостной погоды и разливавшегося по Апшеронской провинции тепла в сентябре того года.
Прибывшие современницы Макаренко не только грифами роились вокруг длинного стола, за которым традиционно собирался преподавательский состав этого каземата по искоренению чрезмерно душевных традиций и иных пороков домашнего воспитания, но и создавали соответствующую педсовету рабочую атмосферу, под которой понимали скорее единицу давления, нежели среду для выработки правильного решения.
Вскоре они принялись рассаживаться с целью занятия удобных позиций для метания бандерилий в ненавистно-юное тело. В воздухе повис их ехидный шепот.
В этот момент в залу вошел директор Чингиз Абдуллаевич, ровесник и бывший сослуживец храброго Газанфара - человек, хоть и глубоко утомленный бременем руководства роем подчиненных ему псевдоаристократок, но умело скрывавший сей момент за сверкающими черными глазами, умевшими не только вовремя приглядеть за буйными отпрысками, пытающимися внести сумятицу в образовательную среду и нанести телесные повреждения друг другу во вверенном директору учебном заведении, но и узреть компрометирующие факты неумело скрываемых поборов со стороны венты учителей как дополнительную плату за несомый ими детям уникальный поток знаний, не вошедший в европейские педагогические каноны последних двадцати лет.
Все взгляды присутствующих устремились на Чингиза Абдуллаевича. После недолгих колебаний директор предложил провозгласить секретарем собрания Наджибу Б.,- дородную даму с усиками над верхней губой, благоразумно осветленными перекисью водородной субстанции,- в глазах которой Буратино давно был обыкновенной деревяшкой.
После решения организационного вопроса Чингиз Абдуллаевич вынужден был остановить свой восхищенный взор на пышущих молодым здоровьем, почти незадрапированных формах обвиняемой, отвлекавших весьма почтенного директора не только от темы собрания, но и от своих лет, и он внезапно для себя решил даже после собрания остаться с Гюлей В. Наедине, исключительно с целью личной передачи молодой учительнице своего огромного педагогического опыта.
Эта сумасбродная мысль едва не взяла верх над сознанием директорского долга, но Чингиз Абдуллаевич волевым усилием смог справиться с обуревавшими его плотскими намерениями.
Тем не менее, проводив взглядом до стула эту пулю, бессознательно поражавшую на уроках доверчивые сердца учеников, директор почувствовал, настолько разителен был контраст между сей новоприбывшей служительницей музы Клио, и остальной частью женского коллектива, примелькавшегося ему за последние четырнадцать лет. Коллектива, поражаемого по старости мнемоническими недугами и целюллитными отложениями.
Тут Чингизу Абдуллаевичу, не только не делавшему никаких побочных сбережений на своей службе, но и не скрывавшему от чиновников умопомрачительного для них факта отсутствия теневого директорского фонда, пришло нехорошее предчувствие – он понял, какими последствиями в случае профессиональной некомпетентности Гюли В., пришедшей в школу в пляжной форме ощущаемого всеми неудобства, грозит обернуться предстоящий открытый урок.
Инспекторы, чьи желудки не будут отягощены обильной трапезой по причине принципиальности директора проверяемого объекта, тотчас же решат, что он приобрел в конюшню новую прекрасную лошадку для своего выезда в командировки, или для легких прогулок, в случае нехватки времени, на апшеронское побережье, чем и вызваны желания Чингиза Абдуллаевича сэкономить внебюджетную казну для сих увеселительных вояжей, служащих затем подпиткой мужских воспоминаний.
Верных сто шансов против одного, что частное мнение присланных ищеек, дошедшее гнусными тявкАми до районных заправил народного образования, вызовет в вершках скорее легкую мужскую зависть, нежели плотную изжогу от осознания наличия у директора школы столь будоражащего воображение подсобного хозяйства в виде девушки с талантами, однако кому нужен слух, пошедший по кругу друзей и родственников.
И, если самому Чингизу это ничем не грозило в карьерном плане, как по причине отсутствия амбициозных планов, так и по причине несгибаемого реноме директора школы на министерском уровне - в тех кругах, где периодическое разжигание мужского воображения является обязательной атрибутикой доказательства здоровья, и не побоимся этого слова, дееспособности чиновника, не говоря уже о правительственном уровне - где привыкли выковыривать изюм из булочек, то репутация самОй молодой специалистки может быть безвозвратно погублена, по меньшей мере, в сфере просвещения.
Как опытный кадровый офицер иезуитских служб и безупречный руководитель, выполнивший в некогда могучем государстве множество деликатных поручений, не освещенных ни коим образом в периодических ведомостях для народа, Чингиз Абдуллаевич решил разыграть латентный одноактный водевиль с многочисленными интригами, недоступными для понимания заурядных чиновников, страшащихся чьего-либо умственного превосходства.
Молодая женщина, с которой недавно играло директорское воображение, тем временем подвергалась столь сильному терзанию со стороны недружелюбно настроенных сослуживиц, что уже оказался избитым даже сам вопрос вызова учительницы Гюли В. на педсовет.
В течение нескольких минут безотрадно текущего мероприятия это живое существо было захлестнуто настолько бурными волнами общественного неуважения, что вскорости учительница истории засопела, разразилась слезами, и стала нуждаться в посторонней помощи.
Обвиняемая принялась нервно теребить руками вмиг ставший мокрым платочек, то и дело прижимая его к носику, раскрасневшемуся от слёз.
Погруженный в размышления о нескольких проведенных часах с плохо растущим оплотом родины, обученному к сегодняшнему дню только поголовно выражать майору свое живейшее удовольствие от урока, дабы не получить какой-либо порции принудительных работ после занятий, отставной майор Газанфар несколько отвлекся от драматичных педсоветовских событий в сём доме призрения за учениками, в силу чего вынужден был прекратить мозговую деятельность и осмотреться на местности, где и узрел вышеозначенный плач в условиях несносного деспотизма коллег.
Кавалер нескольких орденов и одной дамы, бывалый военрук терпеть не мог женских слёз.
«- И почему у них всегда такие маленькие, непрактичные платочки. Ни испарину после марш-броска со лба толком не вытрешь, ни соплю на ветру не поймаешь – весь платок в одну ноздрю поместится»,- подумалось участнику многочисленных масштабных баталий минувших лет.
– Вероятно, Гюля ханум, така, в декрет собралась,- ласково, но несколько поспешно предположил майор Газанфар, не любивший в делах ходить вокруг да около. – Чего реветь, родовые мероприятия отнюдь не ночная бомбардировка в джунглях!
– Типун вам на язык, Газанфар Мамедович, её только прислали в школу.
– Обознался, думал, залетела к нам радость…
– Вы, конечно, не в курсе инцидента на сегодняшнем проверочном уроке истории по причине многочасовых артикуляций на плацу с вашими карбонариями. Вот, у нас тут дислоцировалась щекотливая ситуация с..,- Чингиз Абдуллаевич бросил неопределенный жест в сторону необстрелянной открытыми уроками молодой специалистки, грустно сидевшей воробышком у стола и потиравшей шею от тугой моральной удавки.
– Если обидел кто из учеников, мы ему, така, вмиг ученические принадлежности оторвё…
– Никого мы трогать физически не будем! – директор сделал мимический жест, означавший одновременно и предупреждение Газанфару о недопустимости подобных измышлений в присутствии дам, и упрек в горячности - мол, не мог подождать, пока все разойдутся и старые друзья останутся вдвоем. – Муза Джаббаровна, поделитесь с нами вашими впечатлениями от состоявшегося сегодня …хм.. занятия.
– Спасибо, Чингиз муэллим. Я не буду останавливаться на отсутствии должных одеяний у этой г.. молодой специалистки, как заметил Чехов: в человеке всё должно быть прекрасно – и юбка, и кофта, и гольфы, скрывающие педикюр. Я остановлюсь на неудачно выбранной теме открытого урока.
– И что плохого в этой неурочной теме про Жанну Дарк? Все мы наслышаны о героизме Орлеанской девы и этапе истории средних народов в период Франции, особенно важном через дальномер нашего времени,- самоотверженно вступился за Гюлю В. храбрый военрук.
– Вместо того, чтобы взять тему о Галилее, там все просто - «вертится – не вертится», и всякая пропаганда научных знаний… А эта Жанна ходила в мужской одежде, слышала голоса архангелов и святых с небес и даже страдала галлюцинациями. Дали-хана э-э-эээ…
– Муза Джаббаровна права,- вмешалась пожилая учительница истории Роза Гашимовна.- Фигура Жанны Дарк, при всей её харизматичности, на редкость загадочна. У историков нет единого мнения о том, когда родилась Жанна, где, в какой семье. Одни считают, что это внебрачная дочь герцога Орлеанского и королевы Изабеллы Баварской, другие называют незаконной дочерью короля Карла VI Безумного от его фаворитки Одетты де Шамдивер.
При слове фаворитка у Чингиза Абдуллаевича дернулось левое веко, но внимание педагогов было направлено на Розу Гашимовну.
