Стояла последняя неделя мая – звонки на урок дребезжали для нас, словно каторжные кандалы. Пошёл обратный отсчет дней перед запуском долгожданных каникул, температура за бортом росла, успеваемость падала. В этом мареве устойчивой бакинской теплыни школьники мало развивали свои мозговые перспективы.
За окном с часа дня до позднего вечера стоял адский хохот джунглей, свист скакалок и детский ор, каждый совратительный удар кожаного мяча выбивал из нашей башки алгебраические формулы. Какая тут усидчивость - наши задубевшие за учебный год задницы свербились изнутри какими-то весенними жучками-попогрызами, заставлявшими нас забрасывать портфели в дальний угол, пулей мчаться во двор, выбегая из подъезда с рёвом, способным парализовать волю Тарзана.
Но не всё было безоблачно. В конце мая я получил черную метку - похвальную грамоту за учебу. В глазах остального, безграмотного и непохвального класса я превратился в сплошное гадство – отличник, тьфу, любимчик педагогов. Сынок училки, стукач и предатель, тьфу еще раз. Небось, дома она ему вечерами пятерочки рисует, после того, как он свою контрольную набело переписал и розовой промокашечкой подтёр.
Презрение всего класса выплеснулось коллективно на меня во время поездки класса в Шемаху, хотя правильнее сказать, что выплеснулся я. Две «шемаханские царицы» - мы с Виталиком, вылезли из экскурсионного автобуса зелёными, и нас стошнило непосредственно в ближайшую канаву древней азербайджанской столицы. Из-за низкого гемоглобина я плохо переносил длительные поездки в автобусе, особенно по серпантинным дорогам через перевалы. Пока все оживленно грызли шашлык на полянке в лесу, мы с Виталиком со страхом ждали обратной дороги в Баку.
Мама оставила кое-кого из учеников с горбом, то бишь, с переэкзаменовкой на осень, и дома к нам в окно для расширения воздушного пространства влетел негодующий протест в виде куска кирпича, размером со стаканчик пломбира. Эта тревожная окаменелость очень напоминала часть левой штанги от дворовых футбольных ворот. Просчитавшись в детективных расследованиях, я дал за разбойное нападение по морде нашему вратарю, второгоднику Олегу, но он настолько опешил от несправедливости, что даже не стал давать мне сдачи, просто перестал играть за наш пятый "А" в футбол.
В итоге, после разгромного проигрыша нашей команды "бэшникам", соперник надавал нам пендалей до боли в копчиковом рудименте. Когда наши футбольные враги отвешивали пендалей лично мне, вся пострадавшая футбольная команда нашего 5"А" в душе мечтала присоединиться к ним с целью возмездия. На следующий день мы попытались отыграться, но фигушки. Основное время завершилось вничью, и команды стали пробивать послематчевые пенальти. Нельзя же уйти с игры без пендалей, а то что столько времени даром бегали. Когда Валерик не забил решающий послематчевый пенальти «бэшникам» на нашу задницу, я разразился громкой, продолжительной и весьма осмысленной бранью на поле брани.
В довершение всего, когда я с зудящим от горечи поражения копчиком вернулся домой, своё родное, но поверженное существо мама встретила с повязкой на голове и выразительным сожалением на педагогическом лице, и впоследствии не разговаривала со мной два дня. Оказалось, что географичка передала ей приблизительное содержание моих слов, отражаюших высокий созревательный уровень осведомленности её чада в вопросах полового воспитания.
Моя любовь расплавилась как асфальт. В мою сторону Лариска теперь даже не смотрела - этот "пинательный" футбол ей не нравился. Кумиром Лариски был теперь Фрол, лежавший в больнице. Фрол додумался среди бела дня для охлаждения своего разгоряченного организма положить бутылку с водой себе за пазуху. Все бы ничего, только он сунул в эту бутылку и кусочки сухого льда, выпрошенные у продавца мороженного, и осколки лопнувшей тары распороли Фролу его "животную" область.
