Сегодня мы с моим склерозом решили поговорить о народной игре лото, как её определяют, второй по интеллектуальности после перетягивания каната. Всем друзьям, кто ярый геймер, будет дедушка Альцгеймер. Да, похоже, что я становлюсь склеротиком. Нет, невротик – это другое. Это, как следует из самого слова, когда руки трясутся, и ложкой попадают не в ротик, а в лацканы своего пиджака.
Главная особенность склероза – отчетливо помнить всё то, что было лет сорок-пятьдесят назад, и тщетно пытаться найти футляр со своими очками, который двадцать минут назад положил в холодильник. Склероз – это айсберг, сползающий и будоражащий извилины вашей долговременной памяти, обнажающий залежалый пласт информации, десятилетиями ждавшей возможности вновь увидеть свет. Прошу прощения, у меня не настолько сильный склероз, чтобы я назвал вам порядок выхода бочат лото в восьмом часу вечером второго мая 1966 года.
Лото – идеальная игра для сеанса семейной терапии. За вечер у каждого в руках появляется возможность избавиться от мешка проблем, вытаскивая их на свет божий практически даром, за пять копеек, и выставляя бочонками жизнь на карту игорного дома купца Ломакина от 1916 года. Точнее, на три карты.
- «Полтинник», 50, неприятности на работе – в сторону! У меня - терна в нижнем ряду! Армянский нос, 7.
- «Дедушка», 90, а сколько дедушке лет? - «стульчики», 44. У деда плохой стул, и черт с ним. «Бычий глаз», 10. Декольте, 8. «Опять 25».
- У меня – квартира! Попрошу по одному. День Победы, 45.
- В ваш храм только по одному.
- Ах, Анна Васильевна, ваша квартира – коммунальная, я тоже жду «тгидцать тги».
Я был живым свидетельством тому, что внуков любят гораздо сильнее собственных детей. У меня ещё не был накоплен багаж грехов, если не считать обкаканных трусов, засунутых мною однажды за старый сундук, но от меня разило, кроме детской непосредственности, искренней радостью от прихода гостей и непорочной энергией, которую я горстями швырял в уставших после трудовой недели домочадцев. Я был Буратино - жизненной силой, экспериментирующей с покрытыми мшанником взрослыми, с риском попасть под горячую руку.
Я действовал на всех как молодое вино, скрашивающее оскомину приевшегося брака, пресность ежедневного лицемерия и рутинности производственной среды, и взрослые с удовольствием сбрасывали с себя затхлое, пропавшее пОтом белье общественных отношений. Пардон, что-то я не в ту степь, видать айсберг задел пачку газет «Бакинский рабочий». Я же попросту хотел поведать о тех счастливых вечерах, когда после ужина наша семья садилась за стол играть в лото.
- Чертова дюжина, 13. Трое вышли из леса. «В первый раз», 18. Утята, «ути-ути», 22...
- Черт, я забыл в какую сторону на какой карте я играю в передвижку! Двадцать восемь уже кричали?
- Дорогой мой, здесь уже и тридцать восемь кричали, и сорок восемь сопели, и хрипели восемьдесят восемь.
- 69 - «туда сюда».
Сам стол, кстати, также требует отдельного описания. Стол был раздвижным, внутри него лежали три широченные доски на случай абордажа нашего дома превосходящими силами гостей. Это был не стол-«прямая кишка», а настоящий дубовый стол с резьбой по бокам столешницы, с резными ножками, походившими на перевернутый фонтан Банковского садика.
Стол жил самостоятельной жизнью, скрипел под вечер, словно приговаривая «так-так», когда дед выслушивал от няни сводку ежедневных моих проступков. Несколько раз даже угрожающе потрескивал, в тех случаях дед тянулся из-за стола к шкафу за большой деревянной линейкой, отмерявшей мне мзду в виде пары красных полос на заднице при преступлениях особой тяжести и невозможности взятия меня на поруки бабкой.
- «Барабанные палочки» экзекуции, 11.
Тогда мне казалось, что Ленин на фотографии, висевшей у нас на стене, перестает читать газету «Правда», и с интересом начинает наблюдать за моим бегством вокруг стола от дедовщины и самоуправства на расстоянии одного линейного, вплоть до ссылки носом в угол.
Хоть и был мне пятак, цена мне была тогда две копейки. Дед докладывал в банк за мою одну карту двушку, или попросту выделял мне кучку двушек на вечернее казино, и ставил на кон я сам. Я нетерпеливо ерзал в каждый розыгрыш, ныл при проигрышах, частенько вносил в размеренный ход игры необходимый для веселья хаос. Поначалу я постоянно проигрывал, причем не из-за незнания лотошной терминологии, а из-за того, что стремился уследить за всеми игроками, особенно за теми, кто объявлял наличие «квартиры».
Играли мы весь вечер в короткое лото – побеждал тот, кто первый закрывал все числа любой одной строки карты. И только в самом конце игры оставляли каждому по одной карте, на которой требовалось закрыть все числа, и на кон ставили, страшно подумать, по двадцать копеек. Дед с своим братом дядей Олегом, которого я звал в раннем детстве Дадаляка, играли в передвижку, и вместо закрытия чисел передвигали по картам монеты. Они играли с изменяемой геометрией передвижения монет для запутывания соперника – весь смак был в незаметном выигрыше.
Когда кто-то из них долго не закрывал чисел на своих картах, начинались взаимные «братские» подколы.
- Иди, почитай с Лениным газетку, Виктор Иванович. Ваша центрифуга не работает.
- Сиди, как в танке. На троллейбус до Монтина я тебе дам.
Я помню, с каким трепетом я дождался своей очереди «кричать». С вожделением водрузив мешок с бочонками на свои худые мослы, я начал в быстром темпе вынимать бочонки из мешка и громко объявлять номера. Затем я распалился, и стал вытаскивать бочонки из мешка двумя руками.
Кон был в самом разгаре, близилась развязка, когда в напряженной тишине под столом раздался мерный треск сыплющихся мимо моих худых мослов из мешка на паркет бочонков, так и не дождавшихся «выхода в свет». Чувствуя, что совершается непоправимое, я извернулся, чтобы перекрыть руками этот поток моего позора, но мой рывок только усугубил ситуацию – я смёл несколько «уже криканных» бочонков со стола на пол, довершая трагедию. Хохот, занавес.
Один бочонок в мешке, с номером 58, был явно несерийного происхождения – превосходил своих собратьев размером, и походил на гадкого утенка среди цыплят. На мой вопрос дед признался, что оригинал был утерян, и ребята в цехе вытачали ему замену. Число 58 было написано на бочонке черными чернилами, и «гадкий утенок» выходил при каждом розыгрыше – пальцы игроков инстинктивно захватывали крупный черный бочонок чаще других. Видать, мой дед был крупным бочонком по жизни, он покинул нас в возрасте пятидесяти восьми лет.
