_______________________________________________ Джонке...
Я был тогда уже в пятом классе, а Вовка только пошёл в школу, даже штаны не успел протереть. Мамина двоюродная сестра тётя Валя, вся заплаканная, привезла к нам своего стриженного «под горшок» бедолагу в середине сентября, в воскресенье, Вовка упал на нас как осенний лист. Она всё время сморкалась в крохотный платочек, который поместился бы у моего папы в одной ноздре. Соплю не выгуляешь, как говаривала моя саратовская бабка. Сначала я думал, что умер кто-то из родственников, но вскоре выяснилось, что это дала дуба наша спокойная жизнь. У моей мамы было большое сердце и солидный педагогический опыт, и тёте Вале пришло в голову, что если её сорванец поживёт у нас с месячишко, то он начнет хорошо учиться, станет зачитываться умными книжками, перестанет ковырять в носу, забросит свою рогатку и запишется в танцевальный кружок. Как вы уже поняли, моя мама была учительницей, а первоклассник Вовка – хулиганом, который извел своих наивных родителей.
Вовка, живой мальчик, проявил себя сразу, принялся белым голубем порхать по комнатам. Пока я пытался подслушать о чём наши матери шушукались на кухне, этот белобрысый «мальчик из гитлерюгенда» умудрился опрокинуть вазу для цветов на мой макет штурмовика «Ил». Черт с ней, с этой вазой, от которой отбился кусочек завитушки, но самолет я клеил два дня, даже гулять не ходил. Вовка уверял, что сломал штурмовик ради эксперимента – хотел посмотреть, что у него внутри, при этом никакой скорби не было в его голубых глазах и сострадания моей печали на его лице, которое, наоборот, хотело прыснуть со смеху. Ничего, ничего, ушастик! Собрав волю в кулак, я с трудом дождался, пока мама, с уверениями провести с её чадом воспитательную работу, пошла проводить тётю Валю на остановку - та поехала за вещами сына, и отвесил Вовке пару накопившихся в моих руках подзатыльников. Этот ябеда всё потом нажурчал, на что мама сказала, что меня самого, оказывается, тоже надо воспитывать.
Поручая мне, как старшему, присмотр за моим троюродным братом в её отсутствие, мама, при самом Вовке, ехидно корчившим рожи у неё за спиной, категорически запретила мне заниматься рукоприкладством в его отношении, даже заставила дать честное слово не распускать руки. Ну, вероятно и приклад моего пластмассового автомата Калашникова. Мол, раз его прислали на воспитательный период, то нам надо заменить ему родителей, и, как попечителям, требуется быть с ним поласковее, несмотря на его тройную юродивость, тьфу..., троюродность. Как же, сейчас я достану со шкафа все свои макеты самолётов – ломай, Вован, пока не воспитаешься, извини, вазы у нас больше нет, но молоток найдётся, мы гостеприимные.
В первую неделю Вовка успел подружиться с соседскими ребятами и быстро найти среди них Петюню, родственную хулиганскую душу, а уже с ним на пару умудрился разбить окно в кочегарке столовой, залезть в смолу и насыпать сахар в бензобак хлебовоза. Дома, при моей маме, Вовка корчил из себя сироту и пай-мальчика, всячески отрицал содеянное, но многочисленные свидетельства очевидцев и нелестные характеристики соседей говорили об обратном. Я показал Вовке кулак в виде односмысленной угрозы – еще только раз замечу его с Петюней.
Каждый день я шёл со школы домой позже Вовки – у первоклашек было по четыре урока, а у нас пять, или шесть. И каждый день я обнаруживал дома очередные Вовкины проделки. Я демонстративно убирал руки за спину и давал Вовке попечительского пендаля, потому что выбор методов воспитания у меня после маминого табу на рукоприкладство оставался невелик – пендаль, и угроза пендаля. Пользоваться менее репрессивными методами, типа монотонного чтения проповедей назидательного характера, мне не позволял мой маленький педагогический опыт.
В тот памятный день наказание пало на Вовкины места отсидки неспроста – во-первых, у нас дома подозрительно пахло вареной, точнее, ворованной кукурузой. Во-вторых, щеки у троюродного брата опять были как у снегиря, и красной строкой говорили о том, что Вовка вновь якшался с Петюней, своим дружбаном, и таким же хулиганом и непоседой. У Витамина, как все звали Петюню, мама работала в военном городке поваром в офицерской столовой, а там на каждом столе стояло по вазочке с желто-оранжевыми шариками для подкрепления сил лётного состава.
Вовка с Витамином, лётчики с кровати на горшок, забегали втихаря в столовую, тырили витамины сколько лезет в карман, и тикали со всех ног, пока дежурный не поймал, или мать Петюни не увидела. Хотя, им и воровать-то не надо было – сошедший с обложки книги о детском питании Петюня-Витамин был у офицеров любимчиком, а также, по совместительству, дозой здорового смеха в будни суровой службы по охране воздушного пространства Родины. Зная Петюнину слабость, офицеры частенько снабжали его «лётчицкими» витаминами, ну и дружбану Вовке перепадало. А как им не смеяться – носятся по гарнизону два красных карлика, уши звенят автомобильными поворотниками, щёки горят кумачом, чуть не лопаются. Нельзя же усидеть на месте, сожрав целую жменю витаминного допинга.
- Где ты эту царицу полей спёр, витаминный придурок? – как-никак, четыре года разницы позволяли мне так обращаться к младшему брату, сопливому первоклашке.- Небось, опять с Витамином шатался!
- Давай, вот я тебе посолю. Горяченькая...- хитрован Вовка знал, что после шести уроков у меня аппетит как у мазандаранского тигра, и я проглочу наживку как акула, с закрытыми на его хулиганство глазами. Подкуп подействовал, и вскоре, проворачивая початок двумя руками как деревянную заготовку на точильном станке, я принялся трескать кукурузную стружку за обе щёки, ритмично работая челюстями. Хрум кукурузных зерён заглушил на время в моей голове набат возмездия, и я отложил на время наказание за антиобщественный проступок моего брата.
- Недоварил, твердая уж больно. И сладкая она какая-то.
- Я два часа варил, а она всё тверже и слаще. Наверное, ворованное всегда сладкое бывает, если сам воровал, трудился...
Загадка затвердения вареной кукурузы оказалась на уровне пареной репы – наевшись кукурузы, я открыл крышку кастрюли, стоявшей на плите, и увидел кукурузные мочалки и листья, плавающие в сахарном сиропе, который мама приготовила на вечер для варки айвового варенья. Я хотел было поразмыслить над вопросом, будет ли считаться рукоприкладством, если я надаю Вовке по башке кукурузным початком, но в это время раздался звонок в дверь - к нам припёрся Петюня.
- А вот и второй ворюга попался,- я злорадно схватил за шкирку Витамина, втащил подельника в квартиру и захлопнул дверь.
- А что случилось-то?,- прикинулся шлангом Петюня, попыхивая алыми щеками.
- А то! Сейчас я вас наказывать буду, чтоб воровать неповадно было!
- Нас уже сегодня наказывали,- попытался вмешаться и защитить приятеля Вовка,- когда мы из магазина промтоваров стиральный порошок утащили. Идем, а он за нами высыпается, как в сказке про мальчика-с-пальчика, ну, нас и поймали...
- Вот гады! Вам мало того, что засыпались на порошке, так ещё кукурузу пошли воровать!?
- Нет, кукурузу мы до того из ларька стырили. С кукурузой нас не поймали, она не сыпалась.
- Собирайся, Вовка. Пойдем кукурузу возвращать в ларёк.
Я достал пару поясов от маминых платьев, связал поочередно дружбанам руки за спиной, да ещё нашёл кусок старой бельевой веревки и заплел Вовку с Петюней так, чтобы не разбежались.
Пока я вязал малышне хлипкие ручонки, Вовка подозрительно спокойным был. Ничего, подумал я, воришки, я так вас свяжу, что шевельнуться сможет только грязь под ногтями. Петюня, тот хоть пытался отвратить возмездие, вырывался, скрёбся ногами по полу, цеплялся в прихожей за что попало, опрокинул швабру и шкафчик с обувью, пока я его тащил к двери. Даже мычал чего-то там – с кляпом во рту особо то не поговоришь.
А Вован вроде как смирился, на удивленье вяло сопротивлялся. Уж не задумал ли что – вон, нахохлился, как воробей на морозе. Несмотря на всю свою шкодливость, мой троюродный брат был хоть и любознательный, но до чертиков осмотрительный, и во всех своих затеях старался соблюдать меры предосторожности, даже перед тем, как суп есть, палец в него опускал, чтобы губы не обжечь.
Когда Вовке было четыре года, я помню, однажды на даче тётя Валя стала осматривать фурункул на моём лбу, и сказала, что этот прыщ так набух, что сильно бросается в глаза. Так Вовка меня три дня сторонился и лицо отворачивал, боялся, тупондя, как бы мой прыщ не метнулся ему в глаза. А тут его, можно сказать, на казнь вести собираются, а он - тютя-матютя.
Мысль потащить Вовку с Петюней к ларьку, месту их преступления, возникла естественно - мне не было и двенадцати, и принимаемые мною решения были тогда прямолинейны, как железнодорожный рельс. Я даже не задумался, Вовка же сейчас на нашем попечении был. Чего греха таить, мама частенько ругала меня за скоропалительность - иногда не зазорно и семь раз подумать. Это правда, зашла как-то год назад к нам соседка, тётя Роза, в долг занимать. Мама сказала ей, мол рады бы, но у нас сейчас лишних денег нет. Тетя Роза уж уходить собралась, но тут я, думбо пионерское, вышел из соседней комнаты, сияя как медный таз, и удружил маме – напомнил по-простому, не забыла ли она, что у нас в шкафу кое-какие деньги лежат в конверте, на полке. Простота, она хуже воровства, как говаривала моя бабуля. Тогда мама меня не стукнула, а только ласково дурачком обозвала - она эти деньги мне на куртку откладывала, а эта тётя Роза просит на месяц, а возвращает через три.
- Ну что, ворюги, двигайте на опознание!- грозно рявкнул я на первоклашек, и погнал их к двери. Гляжу, уныло бредут за порог на лестницу, как пленные немцы. А чего хотите, нечего было кукурузу со стиральным порошком тырить. Спустились мы уже на первый этаж, как вдруг Вовка сплюнул кляп и заорал как оглашенный на весь подъезд:
- Караул! Тревога! Спасите люди добрые от учительских сынков, что маленьких детей «мучиют»! Помогите!
Надо сказать, точно место выбрал, подлюга – подоспело им спасение. На первом этаже в нашем подъезде жил первостатейный хулиган, Костя Шапкин, по прозвищу Костыль. Курил как паровоз. Второй год ходил в десятый класс, как он сам говорил, на сеанс повторного фильма. Летом этот самый Шапкин выбил по стеклу в учительских окнах, кто ему двойки поставил, даже директор школы приходил, разбирался. И к нам в окно кусок кирпича влетел со звоном разбитого стекла, этот шапкинский метеорит еще и тюлевую занавеску испортил.
Стал искать я упавший кляп на лестнице, поднимаю голову, а надо мной Костыль возвышается...
Шапкин был бедой для мальчишек всей округи. Много раз я видел, как Костыль втихаря бегал со школы за три квартала в пивную, залить в себя кружечку между уроками. Конечно, после этого он запросто выигрывал на спор все ручейки в «Амазонку». Наш школьный туалет был во дворе – стоял на взгорке. Старшеклассники часто устраивали соревнования – ставили на кон по двадцать копеек, заходили в соседние кабинки туалета, закрывались от постороннего взгляда, и начинали прыскать в нижнюю щель под дверь. При небольшом старании на асфальте появлялось несколько ручейков, весело бегущих со взгорка вниз, под откос. У кого «Амазонка» длиннее получалась, того и кон.
Костылю не было равных в этих спорах - сколько он двугривенных выиграл, и не сосчитать. Причем уклониться от спора и спасти деньги, полученные дома на школьный завтрак, было невозможно, если попадал Шапкину в руки. Он просто хватал за шиворот, как он называл, любого «проходимца» – кто на беду мимо проходил, впихивал в туалет и закрывал за ним дверь кабинки. У некоторых пацанов от страха «Амазонка» со штанов приключалась. Это получалось как круговорот в природе – Костыль выигрывал двугривенный в «Амазонку», шел пить пиво, что позволяло ему через урок опять выиграть двугривенный, пока такая карусель ему не надоедала.
Моя мама мне рассказывала, как учитель математики Калистрат Калистратович однажды не стерпел, забыл всю свою педагогику, нарисовал мелом хулигану двойку на лбу и выкинул Костыля через окно первого этажа во двор, так Шапкин его достал во время урока. И на педсовете все учителя только благодарили Калистрата, а старенькая, многострадальная Пелагея Илинична, что вела последний год перед пенсией русский язык и литературу, даже обещала связать Калистрату теплые носки к зиме.
Услыхав отчаянные вопли Вована, Костыль вышел на лестницу, узнать в чем дело. Узрев и оценив сложившуюся трагикомедию, включая сынка «горячо любимой» учительницы, гроза школы расплылся в улыбке, схватил меня за шиворот, как кутёнка, я даже пикнуть не успел.
– Пацаны, это же просто праздник какой-то!
Спасенные подельники радостно захихикали и принялись ябедничать в два горла. Костыль дал болезненный шалабан сначала мне по уху, а затем по моей голове и прислушался.
- Жужжит! Ишь, сколько набил в свою тыкву всяких там зоологий и геометрий.
- Мы ещё это не проходим!
- Заткнись, проходчик! Умный стал, издеваться над другими начинает, мамочкин сыночек!- Костылю не нужен был повод, я мог сказать что угодно, и о чем угодно – все равно был обречен на мучения.- Видишь, Витамин, до чего учеба доводит! Чем больше учишься в школе, тем мозги больше завиваются в извилины, чтобы вместить всю эту лабуду. Ничего, Витаминчик, не горюй, сейчас я этой бледной поганке устрою «ку-клукс-клан».
Освободив малышню от пут, Костыль взял меня под руку, вывел из подъезда на улицу, исподтишка похлестывая меня злополучной теперь уже веревкой. Как назло, взрослых на улице в этот час не было. Шапкин завёл меня между двумя гаражами в тупичок, толкнул к дальней стене. Отрезая путь к спасению, подкатил пустую бочку к проходу и уселся на неё. Вован с Петюней встали на стрёме.
[продолжение следует...]
