"Жил я на Карганова недолго..."
Сколько жизней проживают люди, сколько воспоминаний они уносят с собой, уходя. Мгновения, запечатленные цепкой памятью ребенка, приобретают совсем другие грани, когда старость, вернее, ее еще удаленные тени, пробегают по лицу, поселяя в душе тревогу и губительное ощущение неизбежности.
Первые мои воспоминания возвращают меня в мой любимый, ставший теплым гнездом для нас, город Баку.
Помню, как подражая птицам, я без устали прыгал и тут же начинал махать руками, пытаясь взлететь. Я заразил этой идеей Йоську и Нельку - моих покорных друзей. Мы очень забавляли весь двор, изображая стаю птиц. Собачка чахоточного поляка Юзека, что жил напротив входа, сразу за черными ящиками "мусорки", гонялась за нами, а догнав, останавливалась и шевелила ушами.
Двор начинался с больших деревянных ворот, которые на ночь закрывал, скрипя волочащимся гвоздем-ограничителем, дедушка Балабек. А с утреца "мусорщики", гремя жестяными баками и лопатами, распахивали их, забывая закрыть. Ворча что-то в рыжие от никотина усы, тот же Балабек закрывал их, оставляя открытой небольшую калиточку.
На перекрёстке улиц Басина и Карганова находилась детская библиотека. Наверняка соседи помнят эту библиотеку и, наверное, вспомнят, что в узеньком проходе рядом выставлял дедушка Балабек столик и торговал перьевыми ручками, ластиками и химическими карандашами. Последние обязательно надо было послюнявить, чтобы написать слово или два.
Перья со звездочкой, стеклянные чернильницы-непроливайки, "простые" карандаши, тетрадки в клеточку, в линеечку и для правописания. Все это и немногое другое продавал Балабек. Его уважали все, особенно за то, что детишек он никогда не обсчитывал.
Любой бакинский двор в том районе начинался, да простит меня читатель, с "мусорок" и туалетов, вернее, кабинок с дыркой в полу и плохо закрывающейся дверью, отчего сестра всегда брала меня с собой, чтобы я говорил "занято". Страшная вонь этих двух кабинок заполняла весь проход. Простите за подробности, но так были устроены почти все дворы. Запах мусора и каких-то санитарных химикалий - это одно из сильнейших и, к сожалению, ужасных воспоминаний!
Но вот, пройдя чуть вперед и направо, ты попадал во ДВОР!
Корабль на 30 кают, с мачтами подстановок по всей палубе, с парусами простыней и пододеяльников и бесконечными флагами пеленок, розовых для девочек, голубых для мальчиков, ну, и всякого остального. На всех не хватало подстановок и веревок, поэтому и была строгая очередь на сушку.
Мне, с моей "командой", доставляло огромное удовольствие в жаркий день играть в "ловитки" меж прохладными и "сырыми" парусами. Они пахли хозяйственным мылом и "синькой". Иногда, ловя друг друга через простыни, мы в запале могли сорвать или запачкать их не самыми чистыми руками. Потом были СКАНДАЛЫ.
Неотъемлемой их частью было подключение всех свидетелей, а также просто зрителей. Скандалы в бакинском дворе начинались, а впрочем, неважно, с чего они начинались, важно что потом, устав, двор надолго затихал, и снова высвистывал я Нельку и Йоську. Снова начинались поиски очередных открытий.
Вообще-то я девчонок не любил, потому что все они дразнились. Палисадник, что был у каждого перед домом, был уже и домом, и как бы частью двора. Палисадник Скворцовой Нельки с нашим разделял дырчатый забор, через который мы впервые увидели друг друга.
Я занимался поиском "муравьиного" склада, прослеживая вьющуюся дорожку мурашек, несущих свои "чемоданы", пока не "натолкнулся" на внимательный взгляд серых глаз, русые кудряшки и загорелые крепкие ноги соседки. Ну, конечно, я сделал вид, что вовсе не мурашки, а общее состояние забора меня беспокоит. Ну, а всякие там, ну, которые за забором, меня не интересуют. Но, произошло непредвиденное. На моих глазах раскрывается банка "монпасье" и через щель в заборе протягивается мне! Кто бы мог отказаться от столь сказочного подарка? "Монпасье" в круглой жестяной баночке лежали на боку разноцветными слипшимися звездочками!!!
- Я хочу красную!
- Бери, но только одну. Если захочешь еще, то дам, но только зеленую.
Так у меня появился первый друг. И, чтоб не остаться в долгу, я пригласил Нельку поиграть в "летучку". Она сразу согласилась, еще не зная, чем это все кончится. Игра, мною изобретенная, была совершенством. Надо было влезть на диван, а с него, подтянувшись, взобраться на высокий шкаф. И, уж оттуда, "летучкой", полететь вниз на другой конец дивана. И обязательно ткнуться носом в стопку подушек и постельного белья.
Показав Нельке неслабый полет, я принялся заталкивать её на шкаф. Она долго сопротивлялась, но я ее все ж уговорил.
Ей трудно было так просто подтянуться, я ее подталкивал под крепенькую загорелую попку, замечая, что это тяжело, но, тем не менее, приятно. Так в 5-6 лет я впервые понял, что в девчонках есть что-то приятное и, главное, я узнал, где это находится.
Залезть-то Нелька залезла, но совершить "летучку" - это было не её… Как я только ни уговаривал - все было бесполезно.
Нелька ревела от ужаса, что навсегда останется у нас на шкафу. Потом пришла из школы моя старшая сестра и она, не уговорив Нельку спрыгнуть, пошла звать на помощь мою бабушку. Бабушка продавала пирожки собственного печения из "лоточка" возле Михайловской больницы. Сама она пост не бросила, а велела разбудить огромного дядю Володю, что жил через стену и был Нелькиным папой. И вот ворчащий что-то про каких-то тарзанов, огромный дядя Володя, одной левой, свинтил свою ревущую дочь из-под потолка.
Йоська был "горским". И от него я узнал, что мы оба евреи. Хорошо это или плохо, я не знал, но судя по его доверительному тону, я понял, что это неплохо, но болтать об этом не стоит. Йоська был бесконечно добр и толстоват. Он постоянно таскал нам из дома сушки и кусковой сахар. Папа его был обувщиком и таким же, как Йоська, только большим. Дома у них никогда не было сквозняков, но зато все полы были устланы коврами и матрасами.
Напротив нас жила баба Надя, подруга моей бабушки Сары. Маленькая, сморщенная лицом баба Надя славилась чистотой своей "кельи". Там "жил" портрет ее покойного мужа, много-много кружевных белоснежных салфеток и слоников из фарфора, стоящих друг за другом по росту. Баба Надя разрешала мне играть с ними.
Когда была еврейская пасха, то баба Надя приходила к нам, а когда была русская пасха, то мы с сестрой получали по одному крашеному яйцу и шли к бабе Наде "биться" с ее яйцами и обязательно пробовать наивкуснейшие куличики.
Баба Сарра моя так и захоронена рядом с бабой Надей, только через стеночку: одна на "русском", другая на "еврейском" кладбищах.
Отец, "делая базар", приносил много зелени. Тогда, до реформы 1961 года, можно было за рубль завалить зеленью весь стол. Созвездия редисочки, вперемежку со снопами зеленого лука, придавливали хвою укропа и букеты рейхана. Помидоры, если кто помнит, пахли еще не разрезанные. Огурцы были маленькие, пупырчатые, еле видные из-под кирсалата. И, конечно же, демьянка. Мясо мы ели редко, но зато демьянка была неизменно и в больших количествах.
Отец мой, затейщик для детишек неимоверный, постоянно придумывал нам разные конкурсы, показывал нам диафильмы. Растягивалась простыня над забором, и человек 10-20 детишек из нашего и соседних дворов приходили на сеанс. Причем приходили задолго до наступления темноты и клянчили: "Дядя Боря, ну начинай, ну хотя бы настрой на центр!" Конечно, процедура "настройки на центр" и обсуждение сегодняшней программы растягивались до наступления темноты.
Когда пыльный луч отечественного диаскопа мощным световым конусом выбрасывал на экран первые кадры, все затихали. Довольное выбранной программой "большинство" и уже смирившееся "меньшинство", замирали в трепете как на сеансах гипноза.
Совершенно потрясающие художники создавали эти маленькие шедевры для нас, детишек 60-х. До сих пор, представляя лисичку или медведя, или еще кого, я прежде вспоминаю тех зверушек, тех мойдодыров или рассеяных-с-улицы-Бассейной, что вошли в наше, лишенное интернетов, вокменов, мобильных магнитофонов детство. Не говорю уже о сотовых телефонах.
Ни призывы мам, что пора спать, обращенные только к их ребенку и, ни в коем случае, не к "дяде Боре", ни укусы голоднющих комаров, слетающихся на "очарованную вкуснятину", не могли сдвинуть нас до окончания сеанса. После, уже забирая свои табуреточки или помогая заносить наши, детишки орали мамам: "Ну, счас, ну! Идем уже!"... "Уже" - растягивалось еще минут на 15-20, чтобы обсудить, уже в который раз, сотню раз увиденное.
Почему-то больше помнится лето, чем холодные, ветреные, серые дни.
Наш палисадник, так называлось пространство между калиткой и дверью, был размером где-то 2 на 3 метра. Центр его был клумбой для "мардакянского" инжира, который подарил нам дядя Валя - старший брат отца.
Бакинцы помнят это небольшое, извивающееся дерево, невысокое и ветвистое, дающее крупные инжирины. Цвет плодов с шелковистой нежной кожицей был светло-желтый, как у позднего лимона. Когда плоды созревали, они трескались, и из сердцевины, алой, с позолотой, вытекал нектар медового цвета. От нектарного аромата пьянели пчелы, тупо семенящие лапками в вязких каплях.
По краю, как стражи-великаны, росли "вонючки"- близнецы. Не знаю, какой балбес дал такое название этим благородным "скромницам". Поздней весной на них, как елочные игрушки, висели зеленые, саблеобразные плоды. Созревая, они покрывались коричневой роговицей. Мы ловко трещали этими "марракасами", выражая свою радость от полноты жизни. Бобы же, извлеченные изнутри, можно использовать, играя в лото, как фишку или просто "бросалки".
Во двор часто заходили" специалисты".
"С-тё-ёклы вставляю!"- орал косой татарин, неся тяжеленный "развал" с голубыми нарезанными стекляхами.
"Наж-жи-И тачаю!"- пел маленький Миша, таща на плече козлы с несколькими кругами точильных жерновов. Мы с Йоськой могли долго глядеть, как снопы искр, испаряясь на лету, с веселым "вжиком" вырывались из-под ножей.
Но самым ярким был часовщик Василий.
В ту пору было много инвалидов - безногие запоминались особо. На низких тележечках, с подшипниками вместо колес, они, страшно старые, сорокалетние, катились, помогая себе "толкачами"- это что-то напоминающее утюги с резиновой подошвой. Война, страшная и безжалостная, еще жила в них, в наших искалеченных родителях. Да во всех, от мала до велика.
Василий всегда громко стучал "утюгом" в ворота и кто-нибудь ему открывал.
Он нес, как улитка, на спине большой фанерный короб, что-то вроде ранца. "Припарковавшись", стаскивал ловко короб и ставил его перед собой. Зрелище запомнилось бы любому: златокурый, с седыми висками, в тельняшке и с всегда горящей пряжкой моряка на поясе. Молчащий "торс", видно, когда-то красивого мужика, прислонившись к забору, раскрывал свой короб со всякими блестящими палочками, штучками. Прикрепив черную лупу на глаз, он молча, причем часами, ковырял какой-нибудь очередной "rollex".
"Земфирку он любит, вот и ходит, чтоб хоть глянуть на нее, на вертихвостку,"- ворчала, царство ей небесное, баба Надя. - "Со школы еще, до войны, любит он ее. Красавец был, все девки пухли по нем, а он эту блядуху любит. Молчит, бедолага, только смотрит на непутную эту. Любовь!"
Василий не пил. Только в одно утро разнесся по двору поганый крик Земфирки. Я помню, как Василий, застывший уже, сидел на своей лодочке, прислонившись к земфиркиному забору. Абсолютно спокойный. Рядом была почти полная бутылка водки. А потом красавица Земфирка уехала.
Цокают, ох, цокают наши часики. И у каждого на свой лад: порой и неслышные, а иному, что Царь-колокол, да над уставшей душой, ведут последний счет.
Скудно скинувшись, как в миру повелось, похоронили и часовщика Василия. Нам, детишкам, достался в наследство его фанерный короб, где мы, недолго думая, решили хранить наши сокровища, чтоб потом закопать, и чтоб через тысячу лет какой-нибудь "счастливец", нашедший наши сокровища, вдруг обогатившись, поставил бы нам памятник.
Я притаранил два сломанных "калейдоскопа", янтарную бабушкину брошь с покойной мухой внутри.
Нелька поражала своей щедростью, сама идея сокровищ делала ее одержимой. Долго выбирая, что бы могло оказаться ценным через тысячу лет, она притащила 5 сохраненных "керенок" и костяную зубочистку.
"Керенки" - бумажные деньги Временного Правительства, были огромные и потому уже представляли собой ценность. Но идея с зубочисткой нам показалась примитивной. Мы посовещались и решили, что через тысячу лет обязательно изобретут самоочищающиеся стальные зубы. А всё потому, что этот чертов зубной порошок только десны натирает.
Йоська, озираясь, припер блестящую офицерскую пуговицу и свой "чемпионский" альчик. Бакинец не был бы бакинцем, если хоть однажды не выбрасывал свой альчик. Мы еще выкрасили его синим порошком для "непобедимости".
Ну каково, друзья? Завидно стало? А вот нам намыло-то гордости тогда за щедрость-то за нашу!
Закопали мы сокровища под огромной "вонючкой" в углу нашего полисадника. И назвали это место "клад".
И было это просто здорово!
Жил я на Карганова недолго. Лет до 8-ми. Много квартир с тех пор пришлось сменить, но по-настоящему счастлив я был именно там. Всего-то двенадцатиметровая комнатка, наполовину вросшая в землю. Полуоконце на улицу, решётка снаружи. Узкий коридор выводил в палисадник. Часть коридора выделили под детскую, где почивали я и моя старшая сестра. Изножье моей кроватки упиралось в спину холодильника "Саратов".
Малюсенький был такой холодильник, не больше метра в высоту. Дверца холодильника открывалась уже в коридор. Вот так хитро придумал мой папа.
Сейчас, на современных кухнях, эти холодильники обрамляют шкафчиками. А в нашем случае его фасад выпирал из фанерной перегородки, отделяющей нашу каютку от коридора.
Сразу за стеной нашей "детской" была полуподвальная кухня. Отец построил её вместо веранды, углубив пол в землю. Зато над кухней появилось прекрасное широкое окно в полисадник. Оно, правда, было очень узеньким, высотой в пару ладошек, но зато лёжа в детской кроватке можно было увидеть верхушку нашего раскидистого инжира.
И жило нас в этой квартирке пять душ. Бабушка Сарра, мои родители Борис и Нина. Моя бабушка миролюбиво звала отца Боба, если была в духе. Поэтому отца во дворе начали называть "Вова". Ещё жили я и моя сестра Слава, старшая меня аж на четыре года.
Память не архив, хранит то, что хочет. Вот и досталась мне картинка, до сих пор щемящая мою душу.
Бабушка печёт на кухне пирожки. Мама переглаживает гору белья. Сестра, сидя за столом, читает. А читала она всё подряд, лишь бы не учебники. Читать и дышать для моей сестры понятия равноценные. Уже в пять лет бегло читала передовицы газет.
Так вот, мать гладит, сестра читает, бабушка печёт.
Ну а мы с отцом работаем.
Помню, он мастерит деревянный шкафчик для обуви, где каждому доставалось отделение, а ещё и место для щётки и обувной ваксы. Ну уж очень отец порядок любил. Да и что бы творилось в этой каморке, да при пяти душах населения, если б вещи разбрасывались.
Ну так вот, мы с отцом работаем. Вернее, я стою рядом, наблюдаю и страстно желаю хоть чем-то помочь. Ну чисто по-мужски. Мой восторг запредельный, если батя просит подержать молоток или даже доверит выпрямить согнушийся гвоздик.
Если б мог я достучаться к Боженьке своими маленькими кулачками, то единственное о чём бы просил, так это только, чтобы всё это продолжалось. Или хотя бы повторилось на минутку. Как же потом не хватало отца восьмилетнему пацану! Как же я любовался его сильными, увитыми тяжёлыми венами, руками!
Папа, когда работал, всегда пел вполголоса. Иногда мать начинала ему подпевать:
- "Мы с тобой два берега у одной реки", или мама, она обычно начинала:
- "Каким ты был, таким ты и остался".
Отец прятал улыбку и затягивал "Спят туманы тёмные". Любимую. Причем в куплете, где про "девушек", он пел: "девушки пригожие, на чертей похожие". Теперь уж и мама, да и бабушка на кухне улыбались.
Да что уж там… Где это всё? Понеслось всё потом, понеслось. Да и унеслось… Более пяти десятков лет прошло с той поры.
Наступило лето 1963-го года. Нам, мне, Йоське и Нельке, надо было приготовиться к школе. Событие, ну после полёта Гагарина, конечно, для нас обещало быть самым значимым в жизни. Если бы не конкурс песни, которые нам периодически устраивала моя сестра, то мы бы только и считали денёчки до 1-го сентября.
В моде был Робертино Лорецци. Феноменальный голос был у этого 13-тилетнего пацана. Я, например, очень любил его песню "О, соле мио". Но мне досталась песня "Джамайка". Не помню, как я пел, как пели другие, но сосед Мартик сказал, что я громче всех орал и мне положено, ну хотя бы почётное 3-е место из трех возможных.
Это меня утешило, но в глубине души осталась грусть. Я открыл для себя, что не все умеют петь, а уж я - более других.
Но главным занудством этого лета оказалась игра в "школу". Моя сестра собирала нас, мелкашек дошкольных, и устраивала настоящие уроки. Мы усаживались на табуреточки, а табуреты повыше служили "партами". Необходимо было сидеть прямо, уложив одну руку на другую. И, если вы хотели спросить что-либо у "учительницы", то надо было поднять правую руку ладошкой вверх, но ни в коем случае не отрывать локоть от "парты". Борислава Борисовна была очень строгой, но объясняла замечательно.
Очень, правда, мучила нас правописанием. Все чёрточки и закорючки должны были лежать ровненько и одинаковенько.
Она важно ходила с букварём меж рядов и терпеливо доносила до нас, обалдуев, свет науки. Открою секрет: с тех пор уже прошло 52 года, и моя сестричка уже давно педагог математики. И преподаёт до сих пор. Уже сорок лет. Дети её любят. И те, что учились у неё в Баку и израильские детишки. Да что там говорить, в городе Цфат её почти все знают и уважуха к ней неслабая. Мне приятно приезжать туда иногда. Нет-нет, да услышишь - это Славин брат.
Подготовка моя к школе окончилась овладением большинства букв. К моему удивлению, когда я начал учиться, большинство детишек умели читать! А некоторые, страшно сказать, могли даже считать, хоть до ста, и даже складывать. Тут, после конкурса пения, я во второй раз почувствовал себя не в лидерах. Тем более, что был я мелковат по сравнению с другими.
Школа № 15 находилась на улице Камо (одни комиссары вокруг: Басин – Карганов - Камо…), прямо за углом от двора. В классе было не менее сорока учеников. И первых классов было много. Наш, по-моему был 1е.
Среди пацанов самым высоким был Лёшка Афонский. Как потом оказалось, внук известного профессора Афонского. Худющий, сутуловатый с немного приглушённым голосом. Но глаза его были вообще не детские. И даже не взрослые, а очень взрослые. Думаю, в дедушку. С ним мы вроде быстро сблизились. Во мне, наверняка, Алёшка находил очень внимательного и совершенно наивного слушателя. Он по натуре ярко выраженный лидер.
Второй мой и уже наш друг - это Вовчик Фрайгун. Добрейший, обаятельнейший "мужик". Розовощёкий крепыш, любимец родителей и его милейшей бабушки. Жил он во дворе напротив. Мы часто заскакивали к нему. Помню их небольшую квартирку на первом этаже, где его бабушка всегда угощала нас чем-нибудь вкусненьким. Вовчик был отличником.
Но каким отличником был Лёшка - это особая тема. Он знал всё. Просто приходил за своими пятёрками, хотя они мало его интересовали. Скорее всего на уроках он скучал. И это я вам рассказываю за первый класс! Представляю, как он мучил педагогов потом. На переменках он потрясал нас с Вовчиком всевозможными штучками. Причём я до сих пор уверен, хотя с Алёшей мы не виделись более 50-ти лет, стань он на криминальный путь, то быть ему Аль-Капоне. Стань он режиссёром, то его фильмы знали бы все. Кстати, ещё в первом классе он внешне напоминал режиссера Гайдая. И это в семь лет!
Как-то он пригласил нас с Вовчиком к себе. Поражал сам вход в парадную. Огромный зал гостиной, в котором бы поместились две наших квартиры. В правом углу, у окна, стояло что-то чёрное и огромное с откинутым потолком.
- Это что? - изумлённо спросили мы.
- А, ерунда, рояль.
Видя наши ошалевшие лица он пояснил:
- Ну, пианино такое большое. Мама на нём играет.
Всю остальную обстановку квартиры помню плохо. Мы все втроём устроились на полу под роялем, уютно облокотившись о толстенные резные ноги инструмента, и принялись играть в солдатики. Ну уж в этой игре я не был слабаком!
Мы таскали солдатиков в ранцах. И после занятий, разложив свои армии друг против друга, мы начинали настоящую "взрослую" жизнь. Помню, у каждого солдатика были имена. "Богомол" - раненый, спотыкающийся солдат, "снайпер"- лежащий с винтовкой… ну и так далее. У меня была пушка, стреляющая спичками, и ещё "настоящий" танк с механическим заводом и стреляющий пистонами.
Чего только Лёшка не придумывал, мы тут же становились его верными сообщниками, даже в проказах. Это он открыл для нас Фенимора Купера. Эх, мы заслушивались его рассказами об индейцах. Жизнь становилась яркой и захватывающей.
Однажды отец Алексея принёс домой пушку, которую сделал сам. Наверняка, он был учёным или серьёзным инженером. Пушка была похожа на пулемёт "максим" и стреляла серыми тенисными мячами. Это сейчас мячи желтые или оранжевые. А тогда они были белыми, которые превращались в серые.
Корт на бульваре в Баку был асфальтовый. Пушка была самим совершенством. Полированная, блестящая. Мячи долетали даже в другой конец гостиной.
Родители Лёшки позволяли нам насладиться стрельбой, хотя теперь понимаю как мы им надоедали.
Высокие и очень красивые, помню, что встречаясь, они обнимались. Меня это удивляло. Ведь в нашей пуританской семье я этого не видел. Очень светлые у меня сохранились воспоминания об Алёшкином доме.
Но я забыл самое главное. В классе, кроме мальчишек, учились ещё и девчонки. И были среди них, доложу вам, очень даже симпатичные мордашки. Особо я выделял яркую светловолосую Машу Калмановскую. Она была в моём "вкусе". Крепенькая, с большущими белыми бантами. Но самыми поразительными были её глаза. Огромнейшие. Я и не знал, что такие бывают. Я до сих пор её взгляд по-иному, чем "огромный", не принимаю. Ну и конечно, она была круглой отличницей. Одно меня "сторожило" в ней, что всегда была в окружении мальчишек. Вечно они собирались на переменках, шушукались и ржали. Мне, как гордому мужчине, оставалось только страдать в душе. Думаю, наши девчонки ей немного завидовали.
Через 13 - 14 лет мы встретились в студенческом театре АЗИ. Не понимаю, как меня, бездарного, туда занесло, но Маша играла там главные роли. Довольно талантливо. Вообще, была душой театра, вместе с Гришкой Гурвичем, так рано ушедшим от нас, с Яшкой Коганом, известным в Баку бардом, тоже ушедшим молодым. Потом Гриша вёл на центральном телевидении программу "Старая квартира", был главным режиссёром театра "Летучая мышь"...
Но я вернусь опять в первый класс.
На втором месте шла златовласая Маринка Лыгина. Она была невообразимо тонкой и серьёзной. У меня не оставалось выбора, и я по уши в неё влюбился. Удивляет меня сейчас одно. Как же родители нагружали своих детей. Маринка, кроме школы, занималась балетом и ещё ходила в музыкальную школу после учёбы. С такой коричневой папочкой, обшитой дермантином, с тесёмочками вместо ручек. Белые банты, белоснежный воротничок, белые гольфики. Летит, едва касаясь туфельками бугристого асфальта. Да и жила она далеко. Около Центрального базара.
До сих пор у меня в архивах хранится фотография нашего класса. Там мы выглядим гораздо моложе. Алёшка придумал состроить рожи на фотке. Так мы и запечатлены там - Вовчик, Алёшка и я. Три маленькие обезьянки. Медлительный Вовчик не успел состроить рожу, но за него это успешно сделал алёшкин сосед.
Ну вот… вроде, я рассказал всё, что помню. Хотя Машенька добавила ещё одно воспоминание. О последнем звонке для старшекласников.
Во дворе школы выстроились все классы. От первых до десятых. После торжественных речей одной первоклашке дали массивный колокольчик, которым она должна была дать "последний звонок". Малышка так растрясла колокол, что двинула им по голове стоящей рядом отличницы-выпускницы. Та, бедная, зарыдала. Мне её мне жаль до сих пор. Думаю, с её головкой всё в порядке. А вот мы все, свидетели этой коллизии, хохотали. Чем ещё больше ввергали девочку в слёзы. Мне сейчас стыдно. А тогда, ну что мы понимали? Но на этом неприятности закончились, и старшие дети бросились дарить мелкие подарочки нам, первоклашкам. То ли потому, что нас было больше, чем старшеклассников, то ли по какому недосчёту, а Машеньке игрушки не досталось. А мне подарили, кажется, лисичку.
Вижу, как огромные и прекрасные Машины глаза наполняются слезами. Я этого перенести не мог и отдал ей свою лисичку. Да и сами посудите, для чего серьёзному "краснокожему индейцу" игрушечная лисичка. А Машенька благодарно улыбнулась и грациозно приняла подарок. А я ещё раз оценил, что значит для мужчины благодарный женский взгляд.
Ну вот и всё.
Да здравствует детство, друзья!
© При использовании материалов данной статьи ссылка на сайт "НАШ БАКУ"(www.ourbaku.com) ОБЯЗАТЕЛЬНА!
