Лариса Колпакова (Драгневич) "Дом, где я родилась…"



Статья обсуждется ЗДЕСЬ

Лариса Колпакова (Драгневич) "Дом, где я родилась…"

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЛАРИСЫ ВЛАДИМИРОВНЫ КОЛПАКОВОЙ (ДРАГНЕВИЧ)

Дом, где я родилась и прожила до 23 лет (до отъезда из Баку), выходил на четыре улицы.
Располагался он в самом центре города в его наиболее фешенебельном районе. Наша квартира выходила на проезд Кнуньянца, остальные три стороны дома выходили на Кривую улицу, Ольгинскую улицу и улицу Мясникова. Две из них – Ольгинская и Мясникова- вели к Приморскому бульвару.

Дом был двухэтажный, ранее его второй этаж занимала гостиница под названием "Гранд-Отель". На первом этаже размещались многочисленные магазины, конторы, большая парикмахерская, ранее принадлежавшая частному лицу и носившая название «Гансерж» по именам её совладельцев (Ган- Агрипина Ивановна, Серж – Сергей), и булочная-кондитерская «Эмма», также по имени её владелицы.
Но как парикмахерская, так и булочная были тогда, когда я была ещё маленькой – лет трех-четырех. Позже всё было национализировано, и парикмахерская стала государственной, а вместо булочной с чудесными свежими слойками с кремом – стала нарпитовская молочная, довольно грязная, с 2-3 столиками и скудным ассортиментом.

Дом замыкал довольно обширное пространство внутреннего двора, где в пору моего детства был чудесный садик с различными экзотическими растениями.
Садик был ухоженным, яркая зелень его и цветущие растения радовали глаз. Ухаживал за ними наш дворник - Зейфулла. Я помню, как он болезненно переживал любой, самый малый урон, наносимый нами, детьми, его детищу. Тогда он приходил в ярость и бегал за разрушителем с метлой или обливал его из шланга с громким криком «шайтан!».
Зейфулла, как полагалось, в полночь запирал ворота и открывал их загулявшему жильцу только после звонка, за умеренное вознаграждение.
Он носил белый фартук с большой бляхой и кирзовые сапоги и имел довольно устрашающий вид, хотя, видимо, был добрым человеком, так как собирал и кормил беспризорных животных. В его крохотной хибарке жила собака и несколько кошек.

В обязанности дворника входило сжигание мусора в специально построенной для этого мусоросжигательной печке. Я не помню, чтобы в то время стояли отвратительные, разверзшие свои зловонные «пасти» мусорные ящики. Они появились позднее, когда умер Зейфулла. Тогда же стал постепенно разрушаться наш садик, этот чудесный зеленый оазис. Двор стали бороздить грузовые автомобили и фургоны, доставлявшие грузы и продукты в магазины.

До войны парадный подъезд на ночь запирался изнутри на ключ, который хранился у жившей в каморке рядом с подъездом тёти Оли, горбатой женщины, торговавшей семечками.

В пору моего детства все улицы имели булыжную мостовую. Часто, засыпая, я слышала цокот копыт лошадей фаэтонщиков о камни мостовой. Иногда тишину прорезал крик «файтон!» или перебранка фаэтонщиков.
С нашего балкона можно было наблюдать, как выходили из ресторана «Старая Европа» гуляки и подзывали к себе фаэтон.
Когда не было работы, фаэтонщики играли в шашки или нарды, рисуя мелом квадратики прямо на тротуаре. Сейчас можно увидеть фаэтон как экзотический элемент старого города. Раньше же это было что-то вроде такси.

Фаэтоны нанимали для свадебного кортежа. Это было интересное и яркое зрелище: помимо невесты с женихом на первом фаэтоне и гостей, родственников и музыкантов на следующих за ним, в кортеже можно было видеть фаэтоны, вёзшие шифоньеры, сундуки, диваны и другое приданое невесты.

По Ольгинской улице проходили похоронные процессии, как правило, с катафалком и духовым оркестром. Заслышав звуки оркестра, мы с братом пулей вылетали на балкон, откуда всё было хорошо видно.

В дни праздников мимо нашего дома проходили ярко украшенные колонны демонстрантов.

Мы очень любили свой балкон и, пока был жив папа, проводили на нём довольно много времени, гуляя. Мы даже умудрялись играть на нём в «классики». Гуляли мы на Бульваре или в сквере под название «Парапет» только с родителями...

Мы едва дотягивали от получки до получки, хотя наша семья по доходам могла быть отнесена к средней группе. В «коридоре» дома, где мы жили, было значительное число более бедных семей…

Война оборвала наше детство, как и многих других детей…
В домах, отапливавшихся газом, стало холодно, почти как на улице. Чтобы согреть воды для чая, надо было ставить воду в чайнике на ночь. Мы все теснились в задней более теплой комнате, где была печь-голландка, в которой можно было сжечь кое-какой мусор, собранный во дворе (палки, щепки, деревянные ящики).

Зима 41-го года выпала необычайно холодной и снежной для Баку. Очереди за хлебом были огромными и стоять в них приходилось порой сутками, т.к. неизвестно было, когда привезут хлеб… До 1943 года мы очень голодали…

Баку обстрелам и бомбежкам не подвергался, но неоднократно объявляли воздушную тревогу.
Несколько раз мы с балкона наблюдали, как в небе над морем шарили, перекрещиваясь, лучи прожекторов, а вокруг лопались маленькие вспышки-пузырьки зенитных разрывов…
Окна в квартирах с наступлением темноты закрывались бумажными светомаскировочными шторами и были большие неприятности в тех случаях, когда забывали вовремя опустить шторы или когда даже оставалась щелка между окном и шторой. Несколько раз такие случаи происходили со мной и братом Юрой. Тогда к нам приходили милиционер с дворником и ругали нас, грозя «отрезать свет»…

При полном или частичном использовании материалов статьи ссылка на наш сайт обязательна.

Статья обсуждется ЗДЕСЬ