6.6.1953 - 22.04.2015
Яков Коган родился в Киеве 6 июня 1953 г.
В детстве переехал в Баку.
Учился в АзиНефтехиме. Окончил МЭИ (1977). Инженер по защите ядерных реакторов. В 1977 работал актером в Бакинском ТЮЗе. Играл на 6-струнной гитаре. Писал песни на свои стихи.
Был участником трио "БЕК" (Барьюдин, Есаян, Коган). Дважды лауреат Грушинского фестиваля.
С 1990 года жил в Нацрат Иллите (Израиль).
Яков писал песни на свои стихи. Первое стихотворение, оно же — песня написано в 14 лет.
Был участником трио "БЕК" (Барьюдин, Есаян, Коган).
Чемпион СССР по КВН-70 в составе команды г.Баку под капитанством Ю.Гусмана.
Ветеран Бакинского Клуба Авторской Песни (1974 — 1991 гг.)
Дважды лауреат Грушинского фестиваля (1986, 1988 гг.). 1-е место на Республиканском конкурсе туристской песни, 2-е место на Башкирском слете туристов (1977). Неоднократно принимал участие в израильских фестивалях.
Его песни звучат в концертах, на фестивалях, радио и телевидении в исполненнии других авторов и исполнителей.
Любимые авторы: Михаил Анчаров, Булат Окуджава.
Хобби — теннис.
В 2003 г. к 50-летию вышла книга стихов и песен "Небо — выше" в издательстве "Книга — םפד" (гл.редактор В.Кабаков)
Тексты песен в большом количестве и аудиофайлы в формате MP3 смотрите на ИсраБард.
Строчка насчёт "Окончил МЭИ (1977). Инженер по защите ядерных реакторов." - полная чушь! Я просто не представляю, как это можно учиться в МЭИ находясь всё это время в Баку?!
Строчка "Дважды лауреат Грушинского фестиваля (1986, 1988 гг." - вызывала у Яши бурный протест, высказанный лично мне, поскольку я эти данные поместил в свою книгу "Барды" - Коган настаивал, что он "Трижды" лауреат!
Эти уточнения можно продолжить... Право же Яша стоит того, чтобы мы все напрягли свою память!
"Пожалуйста, не надо. Не надо, я сказал…"
22 апреля в афульской больнице умер Яков Коган – один из тех поэтов, или, если угодно, бардов, имена которых, нравится это кому-то или нет, не вычеркнешь ни из истории авторской песни, ни из русской поэзии, ни из народной памяти.
Умер Яков Коган – необычайно жесткий, замкнутый, колючий, резкий и, одновременно, до невозможного добрый, ранимый, наивный, искренний и открытый. В общем, такой, каким и полагается быть поэту.
Впервые я услышал его имя в конце 1970-х годов, когда мальчишкой начал бегать по редакционным коридорам со своими виршами. Когану было тогда 26 лет, он уже обладал поистине всесоюзной известностью, но одновременно успел к этому времени вдрызг разругаться со всеми литературными мэтрами в Баку, Москве и в столицах половины союзных республик, а потому его наотрез отказывались печатать в журналах и газетах.
Эти же мэтры любили за глаза отпускать по его поводу самые разные шуточки, тщательно перебирали огрехи тех или иных его строф. На примере песен Когана меня учили, "как не надо писать стихи". У меня взяло тогда время понять, что, во-первых, сам факт, что они помнят наизусть столько его стихов, говорит о том, что это и есть настоящая поэзия, "поэзия нетто". А, во-вторых, дело не только и не столько в неуживчивом Яшином характере, сколько в элементарной зависти. Вся эта бранжа понимала, что им так и такое написать никогда не дано.
И дело было опять-таки не только и не столько в силе поэтического таланта Когана – многие из его недоброжелателей обладали даром стихосложения не меньшей силы, умели ввернуть и красивую, зримую метафору, и изящный эпитет. Но у них не было главного – Яшиной искренности, его обнаженности нерва, а именно это и составляет суть настоящей поэзии.
Да, Когана не печатали, но к этому времени его песни уже пели почти повсюду, в любой молодежной компании, а на любом его концерте в зале было не только не присесть, но порой и не протолкнуться. Если верить легенде, свою первую песню Яков Коган написал в 14 лет. Дальше было участие в той самой знаменитой бакинской команде КВН во главе с Юлием Гусманом, учеба на инженера в Азинефтехиме и МЭИ, работа в Бакинском ТЮЗе, где он был не только актером, но и автором песен ко многим спектаклям того же Юлия Гусмана.
Во многом благодаря когановским песням эти спектакли тут же становились событиями в культурной жизни Баку, да и не только Баку. (Юлий Гусман потом вместе с песнями перенес эти спектакли на московскую сцену; говорят, они пользовались успехом, но без Когана смотрелись уже не настолько ярко.)
Все объяснялось просто: к какому бы спектаклю Коган ни писал песни, о какой бы эпохе в них не шла речь, он писал их о себе, выражая собственное мироощущение, свое жизненное кредо, свое время и, одновременно, отвечая тем, кто пытался за спиной облаять его и его стихи. Поэтому, например, для того, чтобы, затаив дыхание, слушать его "Менетстреля", были совсем не обязательны декорации и бутафория спектакля "Робин Гуд":
Меня не спешить, не убить,
Не сдернуть со стены.
Я – менестрель. И, стало быть,
Отродье сатаны.
Мещане мелют языком,
Вопит моя родня.
Священник крестится тайком
Завидевши меня…
…Из утра в ночь, из ночи в день
Я проношу стихи.
А ты, глухой, что ни надень,
Останешься глухим.
И ты, слепой, совсем слепой!
Хоть и надел очки –
А все ж зияют пустотой
Бездонные зрачки.
….Я – враг ваш. Но настанет час, -
Презрев земную твердь,
Я вознесусь в последний раз,
И это будет – смерть.
Но я-то знаю: смерти нет
Тому, кто чист душой,
И для кого-то вспыхнет свет
Поэзии святой.
Пробьется в ком-то - в день любой
Среди любых земель,
Мое призванье – быть собой.
И имя – Менестрель!
Многие стихи и песни Когана неразрывно связаны с Баку - городом, в котором он прожил большую часть жизни и который до беспамятства любил. К примеру, только бакинец, спешивший на рассвете по "городу ветров" на работу или в школу, может по-настоящему оценить всю поэтическую точность и красоту вот таких строк:
Подули ветры с южной стороны,
Своим прикосновением тревожа.
От их тепла мороз идет по коже,
От их тепла мороз идет по коже
И двери в корчах начинают ныть.
Крадутся тихо тени вдоль стены,
Нос фонаря к ночному небу задран.
Подули ветры с южной стороны,
А это значит – наступило завтра…
Ну, как забудешь песню, написанную как раз в те дни, когда на бакинских улицах вдруг начали убирать трамвайные рельсы?
Когда трамваи отживут,
Их безболезненно заменят,
Не помышляя об измене,
И на покой переведут.
Но вот в усталой тишине,
Озоном вспрыскивая воздух,
На проводах теряя звезды,
Он приближается ко мне…
Рассыпь негромкий голос свой,
Он для меня звучит побудкой
Послушай, друг, постой, побудь-ка
Перед окном на мостовой…
И в финале уже совсем пронзительно:
…Но я забыл – вот незадача! –
Бежишь по кругу ты всегда.
По жесткому пути – всегда!
И проберет мороз по коже:
Как на трамваи мы похожи -
И нас заменят без труда…
Была в его стихах и некая высшая психологическая точность, заставлявшая примеривать многие их строки на себя:
Кто скажет "Мужчины не плачут!"
- не мудр.
Мне все же, ей Богу, виднее.
Но слезы текут не наружу, а внутрь,
А это – намного больнее.
Уже потом я познакомился с Коганом лично, и в первый вечер нашего знакомства мы всю ночь проходили по Баку, читая друг другу стихи и время от времени отхлебывая из горлышка вино "Чинар". Уже тогда я понял о нем главное: долговязый, худой, он не только внешне, но и внутренне, как и другой его знаменитый поэт-однофамилец, состоял из углов и бросался из крайности в крайность.
Дружить – значит дружить, ненавидеть – так ненавидеть, заниматься чем-то – так до последней клеточки тела. Но главное, что тогда я даже не понял, а ощутил – в нем не было ни грана фальши. А потому не было ни грана фальши и в его стихах, большинство из которых представляют собой самое чистое самородное поэтическое золото, какое только может быть.
Его стихи и песни напоминали о тех самых высоких представлениях о любви, дружбе, готовности к самопожертвованию, к которым почти, особенно, в юности, втайне стремятся все, но к которым, увы, мало кому удается приблизиться. Вероятно, именно поэтому они вызывали такой отклик в Баку, Москве, Киеве, Новосибирске – словом, где бы Коган ни выступал. А потому он имел полное право сказать:
Жила-была моя душа
И многих грела.
И не имела ни шиша –
Такое дело.
Она хотела все успеть.
Она горела.
Она желала песни петь.
И, кстати, - пела.
…Меня кусочек небольшой
От предков звонкий,
Она мечтала быть душой,
А не душонкой…
И почему-то вслед за этим сразу вспоминаются, стихи, которые, думается, найдут отклик у каждого:
Ах ты, жизнь моя, - тетрадочка в линейку:
Все бело, лишь буквы выстроились дружно.
Я еще не видел жизни на копейку –
А за жизнь уже расплачиваться нужно!
Что же делать – надо вывернуть карманы.
Может, звякнет об пол мелкая монетка?
Заплачу за все и выйду из тумана.
Что надумала, прекрасная кокетка?!
Я уверен – с вами будет все в порядке!
Ах, ничто не стоит нервов и покоя…
И запишется в судьбы моей тетрадке
Что-нибудь не очень скорбное такое…
Их много, очень много великолепных когановских песен, которые останутся в памяти у многих людей его, и хочется верить, не только его поколения. Я говорю сейчас о таких песнях, как "Так вам интересно, как жил я, как был…", "Арманда", "Песня о песне", "Сон семилетнего", "Марионетки" и др.
К концу 1980-х годов Яков Коган был уже дважды лауреатом Грушинского фестиваля авторской песни, обладателем множества других наград, по большому счету, живым классиком и мэтром этого жанра. И по-прежнему оставался неуживчивым, легко и надолго ссорящимся с людьми, напоминающим своим максимализмом подростка. Его вспышки ярости и готовность пойти на ссору были порой непредсказуемы, но вот на одно он точно никогда не был способен по определению – на подлость.
Репатриация в Израиль была для него, как и для многих из нас болезненным и естественным шагом одновременно. Болезненным – поскольку, как уже было сказано, он был связан с Баку тысячами неразрывных нитей. Естественным – поскольку всегда остро чувствовал свое еврейство, но, скорее, именно так, как чувствуют его евреи, живущие вдали от Израиля. Не случайно он сам порой называл себя "Вечным жидом", и в итоге написал об этом песню:
Одним рассветом ранним.
Забыл, какого дня,
Мне снился странный странник,
Похожий на меня.
Такой же был он тощий,
И желтый, как лимон,
И немощные мощи
Тащил спокойно он.
…Но говорили ноги
И пыльное рванье:
Он – подданный дороги,
Он – служащий ее.
И милости не просит
Он ни в каком дому.
В себе секрет он носит,
Известный лишь ему…
Его отношение к Израилю, безусловно, было неоднозначным, и это чувствуется по стихам. Он то признавался ему в любви, то выплескивал обиду за то, что многие его надежды и мечты здесь так и не сбылись. Но именно в Израиле вышел его первый поэтический сборник "Небо – выше", считающийся раритетом, и, думаю, он это оценил. Сегодня многие строки из этой книги воспринимаются как завещание:
Желаю вам счастливого пути!
Мои друзья, моя надежда, вера.
Без сожаленья открываю двери –
Желаю вам счастливого пути!
Меня водой поили из горсти
В минуты мрака, слабости и жажды,
И я был счастлив с вами не однажды -
Желаю вам счастливого пути!..
И мне не остается ничего другого, как уже отнести к самому Когану его строки на смерть Ю. Карумидзе:
Я просто не понял, когда мне сказали,
И не понимаю сейчас.
Что, разве мы с вами стоим на вокзале,
И поезд уйдет через час?
Не дай вам Господь знать такие уходы!
Имею их полный мешок.
Но я не заметил, за прошлые годы,
Чтобы вовремя поезд ушел…
Все и в самом деле так. Все – не вовремя… И на самом деле хочется говорить и писать обо всем этом по другому. Но я прекрасно помню, как резко Яша реагировал, когда кто-либо игнорировал его личное мнение или просьбу. А в той давней, написанной больше тридцати лет назад песне просьба была однозначна:
Возрадуйтесь, скитальцы,
Как кошельком звеня,
Судьба кривые пальцы
Возложит на меня.
Польются звуки ада,
Закроются глаза.
Пожалуйста, не надо…
Не надо, я сказал!
Ладно, Яша не буду. Не хотелось бы, чтобы ты обиделся за все, что тут написано. Ведь если обидишься, кто знает, когда теперь увидимся и помиримся…
Яша Коган знал об авторской песне все. Он был очень музыкально одаренным человеком с прекрасной памятью: знал наизусть все слова, песни, все интонации, никогда не фальшивил, ложный пафос, которым грешат многие исполнители, даже профессионалы, был ему не свойственен.
Я глубоко переживаю ранний его уход, такой болезненный...
Знала его с шестого класса по участию в КВН между бакинскими школами, потом мы вместе оказались в одной школе, заканчивали 9-10 класс.