Кирщики Баку

Кирщики

Из воспоминаний Валерия Ивченко

Недавно я приехал в Баку, город моего детства, и на одной из старых улиц увидел знакомую картину: на крыше невысокого дома работали кирщики. Кирщики!.. Оказывается, эта древняя профессия — ее знал еще Вавилон, знал старый Баку — жива и в сегодняшнем Баку, современном, многоэтажном…
Мне вспомнилось детство.

Раннее летнее утро. Рассвет. Над моей головой глухой стук.
— Мама, кто это? — спрашиваю я сквозь сон.
— Это кирщики, спи, — отвечает мать, укрывая меня простыней.

Кирщики! Я мигом слетаю с кровати, выскакиваю на веранду. Деревянная лестница. Скорее на крышу!
— Куда? — кричит мне вслед мама.
— Смотреть! — кричу я в ответ, взбираясь по лестнице. Как же пропустить момент, когда рабочие будут крыть крышу киром — мягким асфальтом?

Трое мужчин в брюках с пятнами мазута и черных от сажи рубахах ломами отдирают от крыши асфальт и волокут пласты его к краю, к карнизу. Сейчас будут сбрасывать.

А внизу, в нашем узком, как колодец, дворе, стоит котел с остатками застывшего кира на дне, валяются ведра, лопаты, веревки, ворот. Рядом с котлом нижний кирщик рубит дрова.
— Хай! — вступив на карниз, кричит во двор верхний кирщик.
— Давай! — бросив топор, машет нижний и отбегает в сторону.
И пласт асфальта летит во двор, шарахается оземь…

От грохота просыпается весь дом. Из окон высовываются соседи.
— Что случилось? — кричит, задрав голову, женщина в халате.
— Кирщики, — отвечает сосед в полосатой пижаме.

Кажется, наверх поднимается папа — трясется лестница. Вот показалась над крышей его голова, плечи в синей спецовке, вот он сам — перекинул через барьер ноги и сел. Смотрит по сторонам. Меня ищет. А я потихоньку стою за кирпичной трубой и жду, когда он пройдет. — Вы нашу крышу потолще залейте, — слышу я его голос. — А то течет.

Я выглядываю. Отец стоит в углу крыши.
— Биригадиру говори, — отвечают кирщики, отдирая от досок пласты в сетках трещин.

Бригадир сбрасывает с карниза кир.
— Как везде, так и вам, — говорит он отцу. — Три сантиметра. Два пальца. Закон.

Отец не сдается:
— Слушай, как дождь, по всей комнате тазы ставим. Везде дыры. С потолка штукатурка летит. Ты спустись, сам посмотри…
— Значит, мастер плохой был,— отвечает отцу бригадир. — Соли мало давал. Соль кладешь — трещин нет. В позапрошлом году кто варил? Надо было смотреть.
— Я недавно вернулся…
— С войны? Фронтовик? — садится на барьер бригадир. Внимательно глядя в лицо отца, достает пачку папирос, встряхивает ею, протягивает отцу. — Кури. Я — стройбат. Харьков был. Курск, Орел…
— У меня Сталинград и Берлин. Я — связист, — отвечает отец. Достает не спеша папиросу. Молчат.
— Надо, слушай, работать, — говорит бригадир.
— А сам-то откуда?
— С Хызов. Кирщики — с гор, все даглинцы. Потому любим крыши.— Бригадир, улыбаясь, переводит взгляд на ребят. Те стоят у барьера и смотрят на бухту. Ах, какой день! Как светит солнце! Как блещет бухта!..

Отец поднимается.
— Надо идти.
— Соль принеси. Десять пачек, да-а?

И опять трясется лестница. В то лето, помню, я часто бегал на бульвар, где за стволами деревьев просвечивала вода. Петляя, шел между ними и выходил к морю. Передо мною сверкал весь залив. Бухта млела от зноя. Остро пах прибитый к берегу мазут, превращаясь под солнцем в кир, усыхая, мумифицировались в нем погибшие рыбы, листочки, стрекозы, мухи. Взрослые рассказывали мне, что миллион лет назад недалеко от Баку было огромное озеро. К нему приходили напиться носороги и львы. Но вода была покрыта пленкой нефти, и животные плыли к чистой воде, на глубину. Иногда, захлебнувшись, они опускались на дно и попадали в мазут. Озеро то давно высохло, на берегу его, словно кристаллики соли, выступило селение, жители которого с незапамятных времен добывали кир. Селение называлось Бинагады. Киром топили печи или, расплавив, покрывали крыши. Кое-где, замурованные в пластах, попадались какие-то странные кости — тогда приезжали ученые и вымывали скелеты бензином. Так спустя время вновь появились на свет саблезубые тигры, хвостатые ящеры и безоаровые козлы. Найдены они в Кировых отложениях Бинагады.
Я стоял у жаркой, растопленной бухты и думал, как мне кажется сейчас, о том, как движется время…

…С берега бухты бегу домой.
— Хай! — увидев меня, кричит кирщик.— Давай уходи! Кир голова попадет!
Я прячусь под лестницу в угол двора. Но вот наконец сброшен с крыши весь кир, пластами забит котел, горят в топке дрова, и из трубы вылетают хлопья копоти. Осторожно, чтобы меня не прогнали, приближаюсь к котлу.

Пласты кира в котле начинают уже оседать, размягчаться. Сейчас его надо мешать, чтобы он не горел. Кирщик вонзает в вязкое тесто асфальта лом и повисает на нем, медленно оседая вниз. Мешать одному очень трудно, вся бригада спускается помогать. Чтобы лом входил легко, конец его нагревают в топке, и нагретый лом с голубым дымком входит в расплавленный кир.
— Гой бура су! — кричит бригадир. И в котел бухают пять ведер воды.

Варка кира напоминает мне какой-то древний танец. В центре котел с пышущим жаром асфальтом, в асфальт, словно копья, воткнуты трубы и ломы, на концах виснут черные, как и сам кир, фигуры кирщиков и медленно оседают вниз, перемешивая вязкое варево, которое начинает уже пыхтеть, как доходящая каша. Кир нагрелся, стал жиже, теперь идут в ход лопаты и доски.

— Сонра, — говорит бригадир, — дуз лазымдыр. Потом соль надо… — И подмигивает мне. — Твой папа просил сделать ему хорошо…
И в котел сыплют соль.
— Инди мазут вер! — приказывает бригадир. И поверх жижи кира выливают мазут. Кир расплавился и стекает с лопаты тягучий, как мед. На черной кипящей поверхности его тут и там открываются ротики, пыхают облачком пара и закрываются вновь.

Двое взяли веревку, полезли наверх. Высунули над карнизом журавль с роликом на конце. Держась за журавль, на фоне неба появляется бригадир: — Давай!

Помятыми черными ведрами кирщики зачерпывают из котла горячую жижу, щепкой проводят по краю ведра, снимая свисающие ошметки, и бегом, в каждой руке по ведру, приседая от тяжести, спешат к спущенной с крыши веревке. Вот зацепили ведро крючком. Поплевав на руки, кирщик подпрыгивает и хватает веревку над головой — раз! И ведро, оторвавшись от пола, начинает свой путь наверх.

Теперь кто быстрее на крышу — оно или я? Кирщик тянет азартно, ведро летит вверх толчками, цепляясь за белые стены, и метит их черными кляксами.

Ведро поднято, дужка его упирается в ролик.
— Уста! — кричит кирщик, наступив на веревку, не давая ведру съехать вниз. — Ятма! Не спи!

Наверху протянулась рука, сняла с крюка ведро. Бегом по присыпанным пылью доскам бригадир несет его в самый угол крыши и там опрокидывает; кир растекается блином, слоем в два пальца, изумрудно-черный от разводов мазута. Его поливают водой, мажут по доскам деревянной лопатой. Кир остро пахнет под жарким бакинским солнцем, и запах его — и съедобен и вкусен. Вот залита уже вся наша крыша, мастера перешли на другую. А я, загорелый мальчишка в сатиновых трусиках, сижу на карнизе и смотрю на нее, нашу крышу, ровную, как черное стекло, и борюсь с искушением спрыгнуть, пройти босиком и навечно оставить следы своих ног на ее глянцевитой поверхности.

Валерий Ивченко

источник: Здесь

Из воспоминаний Ирины Ротэ

О кирщиках может долго рассказывать любой бакинец. Вот, что вспоминается мне:

По-моему, ни один другой большой город Союза не имел такого! Крыши из кира и его «дрессировщики» - кирщики!

Протекающая крыша и капЕль в подставленных по всей квартире кастрюльках и тазах сопровождали меня почти всю мою бакинскую жизнь. Не очень-то приятно просыпаться ночью от того, что тебе на голову капает сверху вода и подушка уже почти вся мокрая. Не знаю, как в других семьях, но у нас сразу же отправлялись на поиски кирщиков на окрестных улицах. Домоуправление давало, думаю, разрешение довольно редко, а крыша трескалась гораздо чаще этих разрешений. Долго искать кирщиков не было нужды.

В нашем старом районе практически всегда где-то горел огонь под чаном, дух от которого был лучше всяких путеводителей. Дедушка (светлейшая ему память) приходил домой и говорил одно слово: “Зайдут”.

Приходил кирщик, понимался на крышу. Шаги его были слышны так громко, что помню и мой всегдашний страх, что крыша обязательно провалится под его ногами. И я уже представляла, как это будет выглядеть! Поэтому старалась не стоять под тем местом, откуда раздавались шаги.

К вечеру, обычно, перетаскивался откуда-то к нашему тупику этот огромный чан со всеми принадлежностями. Подходить к чану было нам, детям, строжайше запрещено.

С утра начинался шум, который так хорошо знаком был всем бакинцам: с крыши сбрасывали куски отломанного кира, он разбивался на большие и маленькие куски. Их собирали и оттаскивали через весь тупик к дымяшемуся и вонючему чану. Потом шло все о обратном порядке. Сверху, с крыши, спускались веревки, на которые подвешивались черные ведра с жидким уже киром, и все это под крики и шум затаскивалось вновь наверх.

Почему-то сам процесс этот - покрытие крыши киром - не проходил тихо, а крики и всяческие шумовые эффекты были необходимейшей составной частью его.

В перерыве выносили кирщикам чай. А после завершения работ и всяческих заверений, что вот теперь ни за что протекать не будет и мы можем жить спокойно, бригадиру вручались заработанные деньги, и кирщики удалялись вместе с чаном. До какого-то последующего дождя и капЕли.

Правда, в последние годы моей жизни в Баку, Тоня, наша бывшая домработница, проработавшая у нас долгие годы, устроилась на работу дворником. Она получила маленькую квартирку в большом дворе недалеко от нас, на углу Базарной и Щорса, и сразу стала завидной невестой, имеющей собственную жилплощадь. В один прекрасный день она пришла к нам, сияя ярче бакинского солнца: «Я выхожу замуж». Наша семья, которая уже за все годы сжилась с этой трудолюбивой женщиной настолько, что ее считали почти членом семьи, сразу же встревожилась, кто он, что он.

Мама, в силу ее работы в МВД, хоть и врачом, но система обязывает, начала выяснять подробности из жизни жениха. Подробность была, практически, одна, но какая! Он был кирщиком!

С этих самых пор проблема протекающей крыши и кира была (правда, в одной отдельно взятой семье) решена.

Ирина

Из воспоминаний Мир Теймура Мамедова

КИРЩИКИ

Ура! На улице событие – старый грузовик, теперь я знаю, что это был Газ-51, приволок, громыхая на несколько улиц, огромную железную кастрюлю на полозьях, с толстой трубой. Будут варить кир. Для мальчишек с нашей и с соседних улиц, это было зрелищем, действом, которое мы могли наблюдать часами. Из кузова грузовика подмастерье выбрасывал на асфальт старые доски, толстые ветки.

Рядом стоял мастер и попыхивал папиросой, извлеченной с особым шиком из картонной коробки, на верхней крышке которой в вечном галопе на фоне гор скакал куда-то всадник. Левая рука закрывала верхнюю крышку. Большой, указательный и средний палец с зажатой в них папиросой, делали три - четыре постукивания папиросой о крышку коробки, после чего «Казбек» отправлялся в левый карман.

И совсем непонятное для нас: кирщик дул в папиросу, делал неуловимое движение пальцами, и мундштук папиросы сминался особым образом. Прикурив, он щелчком отправлял в полет использованную спичку, отходил в тень и садился на корточки, наблюдая за работой своего подмастерья. Вставал, когда надо было помочь скатить из грузовика по доскам вниз черные тяжелые бочки с мазутом.

Наконец, грузовик разгружен, и водитель, двумя - тремя фразами перекинувшись с мастером, залезает в кабину. Несколько минут мотор не желает заводиться, чихает, из глушителя выстреливает черный дым.

Когда происходил такой сбой транспортного средства, мы уже знали, что будет дальше. Доставалась из-под ног железная крутилка, шофер ее пропихивал спереди в чрево мотора. Ряд резких поворотов вокруг оси ручки - крутилки и мотор, разозлившись за столь грубое обращение с ним, взрывался звуком заработавшего двигателя, перед этим выплюнув сзади облако черного жирного дыма.

А бывало и так, что отношения шофер – машина долго не налаживались. Это было занимательно и в то же время чревато, если кто-то попадал под горячую руку шофера – мог и накричать на нас, бегающих от капота машины к заднему борту, чтобы посмотреть, как из трубы глушителя повалит дым. Но вот грузовик, скрипя деревянными бортами, скрылся за поворотом соседней улицы.

Подмастерье идет к нам во двор с двумя черными, изрядно помятыми ведрами за водой. Этим он будет заниматься долго, пока не наполнит квадратный чан наполовину водой. А мастер поднимался на крышу. В руках у него лом и толстая, черная веревка, вся пропитанная мазутом и киром.

Поднявшись на крышу, он кричит подмастерью сверху и тот, отставив ведра в сторону, подтаскивает к стене дома толстые брусья. Их три штуки и все они, по – одному, поднимутся наверх, хитрым узлом привязанные подмастерьем внизу.

После того как брусья наверху, через некоторое время на краю крыши появляется конструкция из брусьев, на которой мастер устанавливает большой железный блок, или, как мы называли это приспособление, – колесо.
Мы были увлечены происходящим и с большой неохотой отзывались на зов домашних идти обедать. А как же, вдруг пропустим что-то интересное.

Поэтому обед наскоро проглатывался, и вот мы вновь на улице – смотрим. Пока мы наспех обедали, мастер с подмастерьем разбирали на крыше старую кировую заливку. Где надо, ее поддевали ломом, а где толщина кира была порядочной, ее ломом же разбивали на куски помельче.

На все это время в доме мебель накрывалась старыми простынями – от каждого удара ломом там, наверху - сыпалась, струилась вниз мельчайшая пыль между досками потолка. Обычно в это день продукты на кухне были спрятаны в стеклянные трехлитровые банки, а сверху надежно прикрыты жестяными крышками для консервирования.
Мало того, моя бабушка поверх крышки обвязывала горловину банки плотной материей, при этом приговаривая: «Пыль и муравьи везде себе дорогу найдут».

Ну, вот и закончена разборка на крыше старого кира. Куски покрытия аккуратно сложены на самом краю крыши и вниз, на улицу спускается мастер. Нас, пацанов, отгоняют на приличное расстояние, аж на другую сторону улицы и приказывают сидеть там и не двигаться с места. Как взрослые дяди на корточках, воробышками усаживаемся в ряд.

Первый ряд партера занят.
Мастер огораживает участок улицы перед домом длинными досками. На фоне неба темнеет фигура подмастерья, который ждет конца работ по безопасности пешеходов. Наконец все доски установлены, малышня сидит на противоположной стороне улицы в приличном отдалении от места, что отгородил мастер. Он поднимает голову и командует: «Кидай!». Подмастерье с крыши начинает сбрасывать куски кира вниз. Так продолжается около полутора часов, но нам страшно интересно наблюдать полет и мягкое, но гулкое приземление кира с крыши.

Опять во рту у мастера «казбечина», он стоит поодаль и следит, чтоб зевака не попал под «бомбометанье» с крыши, ненароком перешагнув через ограждения. Как не странно, бдение мастера, его мера предосторожности была нелишней. Часто прохожий, даже заметив полосу препятствий, почему-то перешагивал через нее, намереваясь идти дальше.

Только окрик мастера и наш дикий визг с той стороны улицы останавливал невнимательного от шага на тот свет.
Все. Сброшены вниз куски того, что недавно было протекавшей крышей. Мастер привязывает к веревке деревянные грабли, но без зубьев. Наверху подмастерье будет разглаживать по крыше песок, уложенный под кировое покрытие.

Это уже потом, став взрослым, я узнал, какие работы производились на крыше, а до этого манипуляции кирщиков оставались для нас тайной. Попасть туда никак нельзя было, за этим строго следила не одна пара глаз, включая и соседские.

Белесоватый дым струится из трубы чана – это кипит вода. Мастер осторожно спускает куски кира в чан. Через некоторое время к нему присоединяется и подмастерье. Заполнив чан киром, они тоже отходят в тень, садятся на корточки и застывают в позе буддийских божеств.

А мы встаем с корточек и бежим разминать затекшие коленки. Мяч уже вынесен, камни установлены - это ворота, и скоро вся улица оглашается нашими криками. Что мировой чемпионат по футболу по сравнению с нашей игрой, накалу страстей – ничто! Так проходит пара часов и мы, уставшие от груза бремени славы Пеле, Диди, Гарринча, возвращаемся на первый ряд партера и усаживаемся вновь у стены.

Очень кстати и зов домашних на предмет принятия пищи. Через минуту нас как ветром сдувает с насиженного места. Вечереет, нас не выпускают на улицу, но мы не очень – то и переживаем по этому поводу. Завтра с утра будет продолжение зрелища, а потому со спокойной совестью мы отдаемся сну.

А утром сквозь сон доносится звук передвигаемой посуды и вкусный запах оладий из кухни. Пора вставать. Сытно позавтракав, я прошу разрешения идти на улицу. Вот и меня кличут. Бабушка милостиво разрешает, но с обязательными напутствиями, которые догоняют меня уже на лестнице.

Кирщики на своем месте, и видно, что работают они давно, с раннего утра. В чане тягуче булькает черными пузырями варево. Мастер и подмастерье по очереди погружают в месиво длинные железные шесты, а потом, повиснув в воздухе, всей тяжестью своего тела тянут шест вниз. Это тяжелый труд, о чем свидетельствуют мокрые от пота рубашки обоих кирщиков. Нас вновь отгоняют окриком подальше от чана. И это не напрасно.

В один из дней я близко подошел к чану, чтобы взгромоздиться на дощатый ящик и посмотреть, что и как кипит внутри. Один из пузырей лопнул, и тяжелая капля жгучего битума попала мне на левую руку. Капля была маленькой, но крика от внезапной боли – ой, ёй, ёй! Так и остался круглый шрам на всю жизнь.

Если шрамы отмечали бы мои ошибки на протяжении жизни - уверен, что кожи новорожденного набралось бы с «гулькин нос».

Но и это не отторгло меня от кирщиков, я продолжал внимательно наблюдать за ними, пока они работали. Как будто в будущем собирался выпустить брошюру – руководство «В помощь молодому кирщику».

Наступал момент, когда кирщик доставал длинный черпак. Варево к тому времени покрывалось мелкими частыми пузырями. Добавляли мазут в чан, зачем-то сыпали туда же крупную, желтоватую соль из бумажного мешка. Два ведра готовы были принять вязкое месиво. Мастер двумя взмахами черпака наполнял одно ведро, затем второе. Спустившись с ящика на землю, он подхватывал ведра и нес их к крючку, привязанному к веревке.

Подмастерье на крыше тянул веревку, и ведро с опасно дымящимся варевом шло наверх. Но нас, ожидающих с нетерпением обрыва веревки или дужки ведра, ждало разочарование. Ведро поднималось, опускалось – вместе с ним совершали параллельные движения наши головы, но работа кирщиков проходила без эксцессов.

К вечеру киром была покрыта вся крыша, и кирщики, собрав свои пожитки, уходили, чтобы утром следующего дня явиться за расчетом и дождаться прибытия грузовика.

К полудню о своем появлении заявлял грузовик. Водитель и двое кирщиков цепляли тросом чан к железному крюку сзади грузовика. Мастер влезал в кабину, а подмастерье, ухватившись руками за высокий борт, напоминал нам капитана на своем мостике.

Грузовик, пару раз кашлянув, напрягшись, двигался с места, как старый ослик с тяжелой телегой, и, набирая обороты, двигался к повороту на конце улицы. После кирщиков оставался на улице запах гари, битума и черные потеки на фасаде дома от экскурсий ведер вверх-вниз.

А широкие царапины от полозьев чана еще долго не сходили с асфальта, как зримый след канувшего в Лету двухдневного события…

Леонид Фурман "Кирщики"

Человек, впервые попавший в наш город и случайно увидевший происходящее, не сразу поймёт его смысла.
Посреди улицы, ближе к тротуару, стоит сильно дымящий котёл, обволакивая всё вокруг сплошным смрадом. В ванне котла что-то вязкое и черное шипит и булькает. В чреве котла горят дрова, нагревая и плавя то, что вязкое и чёрное.

Вокруг котла снуют и суетятся черти. Грязные и оборванные, перепачканные в смоле, с вёдрами, чернее ада.
Одни размешивают содержимое котла огромной металлической штангой. На конце железка изогнута в кольцо. Опустив заострённый конец штанги в котёл, чёрт этой профессии, упираясь ногами в борт котла, а руками держась за изогнутое кольцо, весом своего тела создавая рычаг, поднимает со дна ещё не успевшие расплавиться куски. Другие подбрасывают в топку дрова, следя за равномерным жаром.
И над всем над этим главный сатана, отдающий приказы.

Но, присмотревшись, можно успокоиться и разглядеть, что заправляет действом всё же человек.
Бритый, загорелый до пепельного блеска череп. Мощный торс, связанный из узлов мышц. На ногах шаровары, скрывающие бёдра, но сильно выступающие на шарообразных икрах. Лицо в глубоких бороздах морщин, сходящихся у прямоугольного подбородка.
Общий портрет бригадира, людям с фантазией, даёт представление о гладиаторе, не покидающего римскую арену уже третий сезон.

Это кирщики, заливающие крыши смолой – битумом. На местном диалекте – киром.

Итак, смола в котле дошла до нужной кондиции. Бригадир даёт команду, и пара кирщиков уходят в глубь двора, чтобы забраться на крышу. Там, на самой кромке крыши, они уже соорудили, сколотив из досок, приспособление. Это тренога с куском деревяшки, выступающей над улицей, на конце которой прикреплён ролик, через который пропущен мощный канат. В общем, такое устройство называется – блок.

Для этого мероприятия, наверно, нужен полиспаст, но кирщики ребята сильные, тем более, что не хочется проигрывать в расстоянии.

К обоим концам каната привязана проволока, изогнутая в форме крюка. Зачерпнув ведром кипящую смолу из котла, кирщик вешает ручку ведра на крюк верёвки и короткими мощными толчками поднимает его через блок к самой крыше.
На крыше, коллега перехватит ведро и передаст его третьему. Третий опрокидывает ведро, выливая содержимое в нужном месте - это уже его квалификация. Опорожнив ведро, бросает его второму, а тот вниз, поближе к котлу.

Это уже рабочий процесс. Каждый на своём месте. Это будет продолжаться несколько дней, пока вся крыша не будет законопачена.
Потом приедет грузовик подцепит котёл и оттащит его на новый участок заливать следующие крыши.

Такое происходит всё лето, но только в старой части города.
В новой – новые, современные технологии. А мне туда и не надо.

(апрель 2011г.)

Примечание: