Из числа всех работ Л.В.Руднева в области национальной архитектуры особенно значительна и интересна работа по проектированию и строительству Дома Правительства Азербайджанской ССР в Баку, выполненная совместно с В. О. Мунцем. В целом работа продолжалась почти 20 лет и естественно, что в течение этого же периода Руднев вел проектирование ряда других весьма значительных объектов. Еще не было завершено строительство Военной Академии имени М. В. Фрунзе, еще не началось проектирование административного здания на Фрунзенской набережной, когда осенью 1934 г. Руднев был приглашен участвовать в закрытом конкурсе на проектирование Дома Советов в Баку.
Объединив архитектурные объемы здания, памятник В. И. Ленину и большие трибуны, обращенные к площади, Руднев создал своеобразную целостную композицию, которая, по его собственному определению, представляет собою не здание и не памятник, а «здание-памятник». В этом произведении следует отметить целеустремленное и органическое включение скульптуры — подлинный синтез архитектуры и скульптуры.
Архитектура отдельных частей здания Дома Правительства, как, например, стен со спаренными колоннами, портика главного входа, суховато официальна и обычна, она не очень вяжется с оригинальным решением башни точно так же, как и завершение башни большой скульптурой являлось очевидной данью тенденциям того времени. Все это ослабляет художественное единство этого интересно задуманного здания.
Конкурсный проект на Дом правительства, состоялся в конце 30-х годов. Три первых места: Руднев и Мунц; Дадашев и Усейнов; Сенчихин. Выбрали Рудневский проект. Война помешала строительству, оно возобновилось в 1945 году, и одновременно начался конкурс на скульптуру Ленина: первое место занял проект Карягды с Рудневым.
Была задача собрать в одном здании все министерства и ведущие профильные ведомства. Все помещения внутри здания носили офисный характер, в расчёте на численность занятых: примерно 2-2.5 тысяч человек. Там же предусматривалась и использовалась правительственная связь, действовала система архивов. В 1953 году на 10 этаже располагалось ЦСУ и Азгипросельстрой.
ЗДЕСЬ об архитекторе Рудневе
Да, это открытка 57-го года, снятая в 40-летнюю годовщину революции, правда отпечатана она наоборот. Дата на снимке Макса Альперта скорее всего указывает на дату выпуска серии открыток в печать. Насколько я помню со слов отца, Альперт снимал в Баку в начале 55-го года. В этом же году и был поставлен памятник Ленину работы Карягды.
Строительство дома правительства было закончено в 1952-м году. С памятником же связана такая байка, расказанная отцом: Карягды не удавалось длительное время выбрать высоту памятника, чтобы он органично вписывался в архитектурный ансамбль. Опыты он проводил на макете здания, стоявшем в его мастерской, в которой нередко устраивались и дружеские застолья. Так вот, один из гостей, закончив разливать бутылку Особой, поставил пустую тару на пьедестал макета дома правительства и скульптор получил идеальные пропорции для установки будущего 11-ти метрового памятника.
С севера бульвар завершается самым значительным зданием в Баку – Домом Правительства с парадной площадью. Огромное открытое пространство и близость моря обеспечили хорошую просматриваемость здания как со стороны моря, так и с разных точек города. Дважды в год через площадь проходили военные парады с танками и массовые демонстрации народа. И тогда горлопан в стеклянной будке выкрикивал лозунги, одновременно включая и выключая через радиоусилители где-то записанные на пленку громовые «ура» под марши сводного военного оркестра. Все остальные 363 дня года площадь практически пустовала, бдительно охраняясь милицией и людьми в штатском, исключая возможность остановки транспорта.
Строительство дома-дворца было начато в 1939 году и с того времени двигалось потихоньку хозяином Кавказа, старым чекистом Багировым за счет привлечения рабочей силы ГУЛАГа. Между тем, здание Дворца Советов – Дома правительства относилось к высшей проектно-строительной категории и по значению и по объему. Грандиозное здание, позже сниженное до десятиэтажного, плюс угловые залы коллегий на одиннадцатом этаже, включало огромные закругленные мраморные лестницы пр высоте этажей 5-6 метров, колоннады, внутренние и наружные арочные порталы, портики, галереи, балконы, множество архитектурно-художественных деталей и изделий.
И несмотря на то что к строительству здания привлекли двух вовремя арестованных и осужденных архитекторов, качество оставалось страшно низким. А принятое госкомиссией здание было вообще недостроено: не был завершен монтаж лифтов, отсутствовало оборудование технологических служб, не была апробирована система теплоснабжения, не работали многие туалеты, кругом валялись детали интерьерного убранства и др.
В 1952 году хозяева республики требовали заселения не полностью завершенного здания. «Все утрамбуется засчет ведомственных ремонтов!» – говорило начальство. Но никто не хотел стать первыми жертвами. И вот тогда мудрая партия решила заселить здание вначале проектировщиками. «Вы – плохие архитекторы, - сказал второй секретарь ЦК, - так как десятый этаж сделали низким, а вместо нормальных окон сделали шестигранные – сионистские. Надо бы вас судить. Но для начала поселитесь на 10-м!»
Таково было беспробудно идиотское рассуждение местного партийного вождя. И никто из присутствовавших директоров проектных организаций не сказал, что здание проектировалось выдающимися московскими архитекторами – во-первых, а, во-вторых, десятый этаж – технический, для размещения фотолабораторий, книгохранилищ, складов, подсобных и хозяйственных помещений, а также основных инженерных сетей и систем их регулирования.
А уж шестигранные окна (кто бы мог раньше подумать?) действительно были похожи на магендовид. Вот кошмар, да еще в такое антисемитское время! Между прочим, оба автора проекта, Л.Руднев и В.Мунц – евреи! Если б этот партийный вождь знал… Как писал тогда в самиздате Борис Слуцкий: «Мы все ходили под Богом. У Бога под самым боком».
Итак, всю архитектурную и прочую проектантскую сволочь – на десятый этаж, то есть на высоту в 55 метров без лифта. Помню, как мы грузились и выгружались, тащили по лестницам столы, книжные полки, планшеты и др. Помню первые сердечные приступы. А когда начались инфаркты, у здания стали дежурить машины скорой помощи. Наконец собрали первый лифт, он даже двинулся. И тогда проектировщикам стало чуть легче, так как вселяться стали министерства. Сердечных заболеваний стало значительно больше и по приказу Горздрава врачи стали писать в бюллетенях: острое распираторное заболевание, то есть грипп.
В здание стали впихивать народу, в несколько раз превышавшего расчетную вместимость. Из лифтов повыкинули зеркала, чтоб женщины в них не задерживались. Но перегруженные лифты останавливались между этажами, и иногда люди просиживали в них по часу и больше. Помню, как застряла в лифте моя сотрудница-архитектор. Она возвращалась после согласования проекта, застряла в лифте между 5-м и 6-м этажами и вскоре ей стало плохо с сердцем. Врач из дежурившей скорой помощи оказался не в состоянии ей помочь. И тогда работники какого-то министерства на пятом этаже вынесли два стола, полных документов, поставили их друг на друга, потом стул, и на этот стул взобрался доктор из «скорой» с чайником, просунул носик чайника через ограждавшую лифт сетку, а стоявшая на коленях наш архитектор приняла таблетку, запив ее водой из чайника. Когда стоявшие в лифте люди приподняли ее и она открыла глаза, десятки свидетелей этого нечеловеческого детектива дружно захлопали в ладоши. Когда Евгения П. покинула наконец поднявшийся лифт и сотрудники взяли из ее рук сумку, раздался оглушительный хохот, так как по просьбе сотрудников по пути на работу она купила 9-10 брикетов мороженного, от волнения в лифте забыла о них и сейчас все документы очень трудного согласования утонули в уже теплом суфле. Но гораздо важнее было то, что она – сердечница – упустила возможность утолить жажду тогда еще сохранившимся мороженным.
Неприятностей и даже трагедий было много. Вскоре после вселения министерств в главный Дом потянулись толпы посетителей, в основном жалобщиков, большую часть которых составляло темное население, забитое сельским начальством, но пользовавшееся притягательно-взяточной любовью номенклатурного клана.
Часами просиживая и простаивая в очередях в ожидании приема, они, естественно, посещали туалеты, черт знает зачем построенные в «европейском» стиле. Пользовались они ими по-азиатски, становясь ногами на унитаз, держась за спусковую трубу, одновременно проклиная неудобный туалет. Лишь спустя года два перестроили эти туалеты на «азиатский» лад – и все наладилось. Но теперь уже шутить начали командированные начальники. Так, союзный замминистра, после пользования азиатским туалетом, вернулся в зал заседания коллегии, держа в руках красиво разрисованную автафу – специальный медный кувшин для подмывания – непременный атрибут всякого азиатского туалета. Под оторопевшими взглядами десятков людей грозный московский зам, как победитель, поставил сверкавшую автафу на зеленое сукно огромного стола президиума и стал чехвостить присутствующих: «До чего ж вы безответственные люди – вот оставили в туалете такой красивый кувшин, да еще с водой! Хорошо, что я заметил, а то пропал бы! Эх, вы, разгильдяи!..» Так что, наверняка, смех был главным и почти единственным полезным творением этого огромного дома.
В 1956 году во внутреннем дворике Дома правительства проводились собрания работников всех мастей, человек 500, на котором клеймились англо-франко-израильские оккупанты Египта, развязавшие Суэцкую войну. С той площадки по удивительно радостным лицам я успел заметить немалую численность «лиц еврейской национальности», как всегда, поголовно вытаскивавшихся на любой антисемитский митинг.
Через 16 лет президент Египта А.Садат изгнал из страны 15 тысяч советских специалистов за разжигание мусульмано-христианского конфликта в стране и шпионаж, а еще через 9 лет он показал на дверь советским дипломатам. Но митингов протеста во дворе Дома правительства почему-то не было.
Работая в этом здании, мы нередко во время перерыва выходили к морю, где тогда только строился бульвар. Мы были молоды. Смех и шутки скрашивали массу безобразий, несправедливость и другие тяготы жизни. Вообще, проектировщики – народ веселый, а уж архитектора без чувства юмора на работу просто не принимали.
Вскоре всем, кто работал в этом здании, раздали постоянные пропуска для входа и выхода. Это была серо-голубая картонка, по диагонали пересеченная широкой красной полосой, сверху мелко: «административное здание» и крупно: «Совета министров Азербайджанской ССР». Этот пропуск был картонкой для подавляющего большинства привычного ко всему люда. А для нас, кто без устали мотался по неблагоустроенным районам республики, чаще без машины, ночуя в ужасных гостиницах, работая среди партийных хамов и исполкомовских бездарей, этот пропуск открывал любую дверь! Нас принимали без очереди все начальники, секретари и председатели. Нам стали предлагать «правительственные» номера в гостиницах, мы не имели отказов при получении билетов на поезда, самолеты и автобусы. Случалось, что с помощью такого магического документа мы в непогоду останавливали любую машину, и нас сажали на лучшие места. Кто-то рассказывал, что умудрился бесплатно завтракать и ужинать в ресторанах за счет директоров этих заведений, обещая им рассмотреть возможность сохранения их ресторанов при реконструкции городов. Вот он какой был у нас пропуск!
Но без него в здание не попадешь, т. к. охранялось оно очень тщательно. Особенно в праздничные дни. Кроме того, в дни майского и октябрьского праздников в здании обязаны были «дежурить» и сотрудники министерств и ведомств. Однажды мне «доверили» оберегать территорию моего института на 10-м и 11-м этажах во время военного парада и демонстрации. А существовал приказ начальника охраны здания, в котором требовалось в последний перед праздником рабочий день сдать все пишущие машинки в спецотдел, запечатать светокопировальную, переплетную мастерские и фотолабораторию, чтобы ни один шпион с диверсантом не попробовал в праздничный торжественный день сделать светокопию какого-нибудь засранного фасада да еще переплести чем-нибудь.
Тем же кретинским приказом запрещалось приближаться к окнам главного фасада, чтоб «дежурный не отвлекался от охраны». И вдруг я задержался у окна, глядя сверху на демонстрацию. Интересно же, черт возьми! Внезапно я услышал грубый низкий голос: «Вот как у них дежурят, небось проектировщик какой-нибудь. А там, может, враги разворовывают секретные чертежи!» Я так был увлечен виденным, что как-то не сразу испугался и медленно повернулся к нему. Тут я заметил высокого полковника КГБ и вздрогнул под его пожирающим взглядом. «Фамилия, имя, должность? – командовал он. – Где ваш пропуск? Отдайте его мне!» «Мой пропуск у меня. Дать его вам я не могу, так как (надо же так нагло соврать!) у меня сверхсрочная работа по заданию ЦК партии». Вот как со страху дунул я полковнику, хотя и не знаю, как это он поверил мне с дрожащими руками и ногами. «Хорошо, - брякнул он, - я встречу вас у выхода».
С этого момента я считал каждую минуту. И передумал с десяток вариантов моего ареста. Лишь в половине пятого пришла наша сотрудница – моя сменщица. Один Бог знает, как я спускался пешком 10 этажей. Разумеется, лифт был выключен. На меня сразу смотрело десять или двадцать офицеров в синих и зеленых фуражках с автоматами. Я вышел, не предъявляя пропуска, и никто его не спросил. Перейдя площадь, я обернулся. На крыше здания по-прежнему стояли солдаты. Внизу – провожавшие меня гэбэшники. Может быть, это был страх, может, мне это только казалось?.. Уже по городу шли автобусы. Но я боялся остановиться и, не оглядываясь, прошел 3-4 квартала. Пообедав дома, я ушел к друзьям и лишь завтра, узнав, что никто меня не спрашивал, я пришел домой и спал часов двенадцать подряд.
Так что да здравствует парад!
Публикация Юлия Абрамова
При полном или частичном использовании статьи ссылка на наш сайт обязательна.