Я всегда был «домашним» ребёнком. Хотя «стрельцовское» время от времени прорывалось.
- Значит, так.… Идешь на улицу… Вниз дальше Магомаева - не ходить, выше Марии Ивановны – не подниматься. - А это всего-навсего сто метров по нашему переулку.
Вот и сижу на ступенечке, тоскую. Ребят никого, утро. Придумать бы чего, а в голову ничего не лезет. Тут влетает наш сосед – дядя Стёпа. Торопится. На перерыв, что ль заехал?
Он совсем недавно с фронта вернулся. Рука у него повреждённая. Большой палец на правой руке, совсем в сторону смотрит, да и на палец не похож. На фронт нельзя, но в армии оставили. Теперь на «эмке» шоферит, начальство большое возит. Военно-морское. Сам он всегда при параде, китель, ворот расстегнут, а под ним тельник - «морская душа».
У меня такой же. Маленький только. И форма у меня есть, китель с пуговицами и эмблемами американского морпеха. А зимой, на шапке, «краб». Это знак военно-морской, его ещё «капустой» называют, только мне больше «краб» нравится.
А у дяди Стёпы фуражка правдышная, морская и тоже с «крабом» и белым кантиком.
А сейчас на мне трусики трикотажные – голубенькие и маечка тоже голубенькая, ну и босиком я. Не надевать же туфли, чтоб в переулке погулять, правда? А зимой сапожки – просто чудо. Только жмут, гады.
Выскакивает дядя Стёпа: «Жоржик, покататься хочешь?» - Всегда, только посидеть разрешал. А тут.…
Ну, кто? Ну, кто откажется покататься??? Слов нет, сил хватает только на кивок. Про разрешение от родителей само собой, даже и не вспомнилось. Он хватает меня за руку, и почти бегом.… На Асафа Зейналы его «эмка» стоит. Надраенная, аж светится вся. Как в зеркале себя рассмотреть можно.
Ух, ты…. Проспект Сталина, Азнефть, Интурист, а дальше.… Так далеко мы не забредали. Правда, с отцом, в порт ходил. Но сейчас на машине - и тоже в порт.
В машину садятся двое. Начальники. Тогда погон не было, а знаки различия на рукавах. Шеврон называется. Ну, у них много шевронов этих.
Мне - «кыш» с переднего сидения. Сел на задние, вместе со вторым командиром.
А они у дяди Стёпы спрашивают, кто я, да откуда. «Да, наш он. Отец в гидрографии служит!». - А они до меня добрались: «Лет сколько? Кем быть хочешь?» -Обычные глупые вопросы взрослых.
Ну, что отвечать. Ну, лётчиком; ну, моряком хочу. Услышали «моряком» и затряслись аж. Сами-то моряки. И давай меня подкалывать: «А ты знаешь.… А ты ведаешь…»
- Юнгой возьмете? - спрашиваю.
От хохота им даже плохо стало.
- Ты знаешь, сколько юнга должен знать. А ты ещё даже в школу не ходишь.
А что знать то? Всё знаю. Они даже и не знают, какая у меня дома книга есть. «Сигнальное дело» называется. А в ней все-все корабли нарисованы. Чтоб сигнальщик не ошибся. Там даже немецкий линкор «Альфред Тирпиц» есть. И самолёты всякие. Азбука Морзе и семафор флажной. Это когда сигналы флажками машут. Всё в книжке есть.
- Вы, дяденька, меня за паром, с ведром, в машинное низачто не пошлёте. Это пусть «салаги» бегают!
Притихли командиры.
- Может, пригласите на клотик чай с бимсами пить, а?
«Клотик» на корабле – это самая высокая точка, конец мачты, а «бимсы» это балки, на которых палуба лежит. А как будто это чай с печеньем или бисквитом.
- А что ещё знаешь?
Ну, тут я развернулся. И про кнехты, которые кувалдой осаживают. И про якорь, который рашпилем точить «салаг» заставляют. Дядя Стёпа еле-еле машину на прямом ходу удерживал. Проехали Интурист, проехали и нашу улицу. Куда они меня везут? Проезжаем Ворошилова, там моя тётка живёт и друзья мои.
Вот интересно – почему одни улицы по всякому называются, а другие нет? Например, соседка в крепости всегда говорит «Полицейская», а это и «Ворошилова» тоже.
Вот бы сейчас меня мои друзья увидали бы – как я на машине катаюсь. Трибуну проехали, у «парашютки» налево повернули и остановились. Там, у дверей, дядька стоял. Начальник больше, чем мои командиры. И шевроны у него по локоть самый. И звезда большая. Мои командиры выскочили, двери в машине открытыми оставили.
Один, который на переднем сидение сидел, который меня согнал, под козырёк взял и пошел что-то говорить главному. Он адмирал, наверное. Ага! Моего, который согнал меня с переднего, тоже «кыш». Зажали меня с двух сторон командиры. Рассказывают командиры адмиралу про меня – хихикают.
Дядя Стёпа направо повернул. Там на углах, у самого этого дома две будки полосатых. А в них краснофлотцы стоят с саблями, отец говорил «палаш» называется эта сабля. Вообще не понятно - с саблей на корабле. Вытянулись, когда машину нашу увидали. Одну будку проехали, вторую - краснофлотец там тоже «смирно» стоял. Что такое «смирно» я тоже знаю. В детском саду учили – это когда каблуки вместе, а носочки врозь.
Налево поворачиваем. Мимо нового дома. Там отец моего друга служит – штаб погранвойск называется. Он там большой командир. У него там большая комната и фуражка зелёная. И наган носит на ремне.
Проехали справа площадь Свободы, а слева остановка трамвайная и дом. Отец говорил «Красных партизан».
А дальше киношка. Слева «Баккоммуна», а справа «Художественный» - красивый. А куда меня везут всё-таки? Я уже накатался, да и разрешения дома не спросил. Едем наверх, опять трамвай проехали, и совсем на горку поехали. Потом повернули и ещё раз повернули. А эти места уже знаю. Дома там маленькие, как у нас в крепости. А слева садик.
Один раз мы с мамой стояли и смотрели, как красноармейцы гранаты бросают. (Там сейчас теннисные корты). Да, не правдышние, а понарошку – деревянные. А другие красноармейцы перед ними танк таскают. Верёвками. Конечно, можно таскать он же деревянный.
Опять трамвай из-за угла приехал, а мы еще немного проехали и остановились. Командиры мои выскочили из машины и адмирал собрался, а я ему говорю: «За комингс не зацепитесь».
«Комингсом» на корабле порог называется. А он зацепился. За «эмкин» порог. Идёт, на меня оглядывается, удивляется, наверное. А, что, все мои друзья эту книжку смотрели и все знают про корабли. Навстречу адмиралу, какие-то командиры бегут. Докладывают, что-то.
А из дверей пятиэтажного дома (общага БГУ) выскакивают краснофлотцы, строятся. Построились. Самый главный, которого мы привезли, что-то им сказал, а они так громко, что-то в ответ прокричали. Потом главный им что-то долго говорил, а они «ура» закричали. А потом командиры стояли, и честь отдавали, а краснофлотцы мимо них строем проходили.
Отец потом объяснил, что эти краснофлотцы «курсантами» называются. И приехали они из Ленинграда. Там война. А им учиться надо, как правильно воевать с фашистами. Вместе с ними в Баку пришли два корабля. Красивые. Они часто стояли на рейде, дальше морвокзала. Парусные, трёхмачтовые. Но на парусах, в бухту никогда не заходили. Красивые черные корпуса, с белыми портами.
Порты это не причалы, а окна в борту парусного корабля, через которое из пушек стрелять можно. Сколько пушек, столько и портов. А хитрые капитаны, чтоб обмануть пиратов накрашивали белой краской квадраты. Как будто у них много-много пушек. А у них пушек и вовсе нет.
У этих тоже не было пушек, а отец сказал – «Традиция».
Сели все в «эмку» и назад поехали. Меня до нашей улицы довезли и все за руку попрощались. Зауважали.
Зато дома никакого уважения. Ну, нашлепать не нашлепали, хотя пару подзатыльников получил. И тётка долго со мной не разговаривала потом.
Больше всех досталось дяде Стёпе. Как с ним ругалась тётя! А вечером к нему пошёл выяснять отношения отец. Но вернулся очень весёлый и меня почти не ругал.
Вечером они думали, что я уже сплю. А я не спал. Отец рассказывал о моих приключениях. Ему дядя Стёпа всё рассказал. Как я юнгой на флот хотел записаться, какие вещи и какие слова говорил командирам и адмиралу.
И очень смеялись. А чего смеяться, правда?
