Георгий Коновалов "Церемониал"



Георгий Коновалов "Церемониал"

Началось всё со статьи в газете, даже не статьи, а так – зарисовки. Рассказывала в ней (почему пишу в женском роде? Наверное, всё-таки журналистка была) о том, как стоят ребята в карауле, за спиной целая страна - СССР, и думают они о том, как надо оберегать спокойный сон детей, как надо помнить о родителях, отце-матери, как надо беречь мир во всём мире и тому подобное.

- «Да не думают они об этом, не могут быть у них такие мысли, (это я, наверное, вспомнил один из рассказов О.Генри). Вот когда бежишь длинную дистанцию, тоже мысли разные в голову лезут, но нет в голове, что вот какой ты герой и зачёт дашь и вообще…».
Это я своим товарищам по поводу заметки этой выдаю.

А мне в ответ – «Тебе, что больше всех надо, а? Думают - не думают. В газете написали, значит, правда – думают. А то, что ты на дистанции думаешь, так это твоё личное дело и, наверное, чушь всякую думаешь и мысли у тебя чёрные».
Ну, чёрные не чёрные, а уж не цветные так это точно.

Нееет, здорово зацепили меня эти двое.
Один – Генка по прозвищу «Комбат», другой - простой Коля и без всяких прозвищ.
«Комбатом» он стал, после того как на сборах присвоили ему очередное звание. И, что интересно, сразу поменялся характер у человека – всё я знаю и всё умею. А особенно всё, что армии касается.
Второй, это который Колька, тоже ему вторит – дескать, что ты можешь знать, о чём они думают.
Здорово зацепило.

Вот сам себе и думаю – всё равное узнаю, о чём они действительно думают.
Ведь они такие же люди-человеки и мысли у них должны самые обычные, приземлённые, а это во сто раз правильнее и ценнее.

К тому времени уже повис над площадью обруч, склонился над вечным огнём рабочий, вырубили аллейку кипарисовую, площадь плитами выложили.
К обручу этому руку приложил мой старый товарищ-сослуживец (вместе в одном институте работали, вместе в народной дружине институтской были) Юра Дубов.

Встретились мы с ним, когда весь комплекс почти закончен был.
Выразил я ему тогда своё несогласие с этим образом всего комплекса, а он мне: «Я-то причём? Это всё авторы-архитекторы. Я так – просто конструктор. Я только конструкцию всю рассчитал».
А ведь хорошая конструкция получилась, правда?

Стали к Вечному огню новобрачные приезжать – цветы возлагать. Традицией-ритуалом это стало.

Как-то пришлось мне фотографировать одну свадьбу. Эти молодожёны тоже приехали к Вечному огню – цветы возложили, постояли.
А потом уж я у новобрачной спросил (мы знакомы были), для чего они приезжали к мемориалу и что она чувствовала, и о чём думала она в этот момент.
- «А, не о чём, но все же так делают».

А с некоторых пор стали выставлять почётный караул у Вечного огня. Сначала двадцатого сентября, а потом и в день Победы. Ну, и когда гости большие приезжают.

Обычно приезжал автобус с курсантами училища, занимали они помещение «красного уголка» фабрики Али Байрамова и жили в этой комнате целый день.
Курить, видно, в помещении им запрещали, вот и выходили они по одному покурить на воздухе.

Вот тут я и узнаю, о чём думают в карауле, прикинул я.

Прохожу мимо, смотрю, стоит парнишка – курит, ну я к нему и подкатил.
За жизнь поговорили, о том, как ему служится, как учится. Конечно, спросил, откуда он.
Оказалось, издалека приехал. Как здесь было не спросить, нравится ему наш город.
А кому он не нравится?
Время подошло главный мой вопрос задать, только язык у меня не повернулся, а тут его позвали.

Заглянул в комнату, там, в креслах, ребята без мундиров своих красногрудых. Одни сидят, другие одеваются, прихорашиваются, вот и мой знакомец тоже мундир надел, застегнулся на все пуговицы и сразу другим стал. Он стал таким же, как и все в этой комнате.

Один из них, наверное, старший осмотрел их, что-то поправил, о чём-то парой слов перекинулись, карабины свои взяли и к выходу пошли.
Выходят, не торопясь, и даже как-то вальяжно. Хотя, как можно идти вальяжно в мундире с малиновой грудью и карабином в руке?

Их трое – разводящий и двое тех, которые сменят товарищей на посту.
Гаишники перекрывают движение с двух сторон.

Идут спокойно и немного расслаблено, но вот ступенька тротуара и всё меняется.
Каменеют лица, меняется осанка, они, и без того подтянутые, становятся скульптурными.
Тут – «цок» - цокает приклад карабина разводящего – это команда. И опять «цок» - и все трое делают первый шаг к Вечному огню. Пройти надо всего-то сто пятнадцать метров.

Идут, шаг чеканят.

Шаг - «пок-пок» - чётко, через равные промежутки, без всяких шарканий и пришепетываний.
Сбоку идут мальчишки, девушки восхищённые – идут, в лица заглядывают. Тоже, наверное, узнать хотят – о чём эти парни думают.

И о чём в этот момент думать можно? Конечно, о том чтоб с шага не сбиться, чтоб куда-то в сторону не уйти (помните поручика в повести Куприна «Поединок»).

Им надо пройти по прямой - сто пятнадцать метров. По моим подсчётам сделать сто пятьдесят пять шагов.

ВСЕГО!

Это уж потом Роберт Рождественский свою поэму «210 шагов» напишет. Я чуть раньше подсчитал.

Подходят к кругу чёрным мрамором облицованному, видно, разводящий скомандовал, но остановился караул.

Цокает приклад карабина, и поворачиваются - один «налево» делает, другой «направо». И опять карабин разводящего цокает.
Идёт смена, идёт к товарищам своим. Которых сменить надо. Музыка тихая звучит. Это «Реквием» Кара Караева (по-моему).

Подходят и опять как команда «цок» приклада.
Перестроения и на мгновения замирают все четверо. Опять командный «цок» - и теперь отходят те, которых сменили.

Собрались все трое и по очередному «цоку» карабина начинают обратный путь длиной в сто пятьдесят пять шагов.

У кромки тротуарной расслабляются и теперь уже вольно и вальяжно. Кончилась смена. Теперь отдых и расслабление, а потом всё заново.

А у меня так и не повернулся язык, чтоб спросить – «А о чём ты думал там, солдат?»