или продолжение «Ворошилова,4»
Проснулся.
Во дворе верещат-поют ролики. Хозяйки белье вывешивают.
Потом придут разносчики. «Зэлен-зэлен», - кричит один, «За получением сливачны мацони», - это другой. Придёт следующий: «Стары веееш пакупаим».
Придут и работяги: «Соооль, каму соооолии». Почему работяги? Просто можно представить, сколько трудов стоит приготовить эту соль. Это же соль из Бейюк-шора, озеро в то время чистейшим было. Там и выпаривали соль, потом её же надо было в зимбилях разнести по дворам в городе. А соль продукт тяжёлый. Ходили они всегда по двое. Наверное, подменяли друг друга. Пытались и мы – пацаны дворовые, пока те стоят посередине двора и рекламу свою выкрикивают, поднять зимбиль этот…. Соль была, если не жёлтой, но какой-то рыжеватой – точно. Продавали её банками.
Наверху, на третьем этаже, в это время – «До-ре-ми-фа-соль-до… до-до-до». Заело, что ли у кого-то. А может, просто ученик тупой попался.
Мне бы хватило и квартиры тётушкиной для того, чтоб занять и загрузить свой день. Очень, ну, очень интересная квартира. Тем более что были места для нас табу, которые надо исследовать. А табу была галерея соединяющая «белую» и «чёрную» часть дома.
Отец моей тетки плотничал-столярничал, и осталось после него большое наследство в виде разных принадлежностей. Инструментов то почти не остались, а вот верстак, точило, и всякого подобного было.
В самом конце жилой галереи (а галерея великолепна, она была почти по всей длине двора) была дверь, выводящая в зону табу. Вот это и были места достойные изучения и исследования.
Только очень осторожным надо было быть. В своё время эта галерея соединяла части дома, в которых были кухни и ванные комнаты с гостиными-столовыми-спальнями. Гостиные-столовые выходили на главный фасад, то бишь на Ворошилова, а кухни–ванные - во двор. Вот и жила моя тётка на половине хозяйственной. Но квартира замечательная была. И самое замечательное (для меня) была эта таинственная галерея над двором.
Осторожненько открываю дверь и… надо смотреть под ноги – полы прогнили, и ходить надо осторожно. В середине галерея перегорожена старыми, отслужившими вещами. Там старые столы (и откуда их так много), стулья, диваны. Это граница владений моей тёти. А мне туда и не надо вовсе, да и опасно. Сквозь прогнивший пол местами виден асфальт двора.
Первая дверь справа – вот это да!
Небольшая светлая комнатка с окнами во двор. Верстак столярный на нём точило.
Хорошее.
Правда, сейчас это точило вызвало бы смех, но тогда и мне приходилось затачивать на нём «ножи-ножницы». Ножницы не точил, здесь умение нужно, а вот ножи пытался.
Точило, это мощный абразивный круг, толщиной сантиметров пятнадцать (сносу нет) и в диаметре сантиметров тридцать. Он помещался в деревянном корытце, в которое заливалась вода. Камень купался в воде. Обычно просил кого-нибудь из приятелей покрутить камень, а за это им тоже точил ножики всякие. И учтите, всё это было в моём почти младенческом возрасте.
И был ещё один очень притягательный момент – коробка со свинцовым суриком. Кому и зачем он был нужен в таком количестве? Хороший был пигмент и «саавсем не отмывается».
Но, а потом наступала очередь изучение двора. Двор-то изучен был вдоль и поперёк. Игры в «казаки-разбойники», прятки, догонялки всякие заставили изучить его.
Под деревянную лестницу, которая вела к подъезду выходящему на Шаумяна, ни-ни. Ухи надрать могут. Да и не тянет там прятаться. Тяжёлый запах керосинок и какой-то еды отгонял нас оттуда. Хотя один из приятелей там жил. Звали его (по памяти) - Вало.
А можно и на улицу было выйти. Через длинный тоннель подворотни, с мусорными ящиками (не контейнерами, а ящиками), от которых не было почти никого запаха (наверное, пищевых отходов не было), через ворота - половинка, которых всегда была открыта выскочить на Ворошилова.
Ворота, чаще всего в красный окрашены. На ощупь они шершавые. Старая краска трескается и поднимается. И тогда видны все слои раннее окрашенные. За всё моё время только один раз их обжигали.
А под правой рукой кусок трубы из стенки торчит. Многими руками он отполирован, такой гладенький. Что за труба и для чего предназначена невдомёк мне до сих пор. По правую руку парадный подъезд. Тоже своего рода табу был.
Гоняли нас оттуда. Выше непонятного балкончика, на уровне чуть ниже второго этажа, не поднимались. Только один раз по какому-то делу поднялся и вышел в галерею на противоположной стороне. Посмотрел на квартиру тети со стороны. Прекрасный вид должен вам сказать.
А в растворах гаражи. Прямо за «парадкой» гараж, в котором ночевал «линкольн». Длинный и жёлтый, а впереди собака прыгающая. Это была машина «самого». Слева, тоже в растворе, стояли машины попроще. «Зисы» совнаркомовские.
Можно, конечно, на Шаумяна, мимо второй «парадки» нашего двора, к институту пойти. Особо интересно если лёд привезут в киоск водяной. Вообще то не киоск это был, а оконце в витрину врезанное. За стёклами краник, из которого шипящая вода лилась. Это потом позже появились колбочки мерные для сиропа, и конуса для соков. Лёд привозили на телеге, наверное, эта та самая телега, которую «дрогами» называли.
Тормознёт возчик около витрины, обойдёт свой транспорт вокруг (сейчас водила ещё и ногой по колёсам постучит), нацепит лошадке на морду торбу с овсом (наверное). Лошадка хрумкает, а водила, он в фартуке холщевом, переговорит с продавцом воды, отбросит холстину-солому, они лёд прикрывают, чтоб не растаяло. Под соломкой бруски льда. Иногда они полые внутри, как трубы квадратные. Возчик длинным крючком металлическим стащит на асфальт брус, когда один, когда два, а иногда и половинка требуется. Тогда тесаком отсекает он, сколько нужно и тащит во внутрь киоска.
На асфальте куски льда остаются. Это именно то, за чем мы ходим к этому месту. Этот кусок, а величина разная может быть, так хорошо катать в руках, чувствуя, как он тает.
А можно и в рот засунуть и сосать-сосать его. Правда здесь как повезёт, лёд может и солённым оказаться, а может и с виду очень неприглядным быть. Жёлтым и грязным.
Поцокает лошадка дальше, до следующей своей остановки. Остановка, следующая на Ольгинской. Остаются после остановки лошадкиной две лужи одна ото льда перегруженного, другая от самой лошадки.
Дальше дорога только на бульвар, но мы пока туда не идём. А что там делать - на трибуну уже лазали, на вышку тоже. К тому времени кино стали показывать. А киношка «Весна» назывался. Летним он был.
Если компания собралась, то пойдём по нашим любимым местам. Это вправо от ворот. Маршруты почти устоявшиеся.
И почти всегда короткая остановка, не доходя угла с Фиолетова. Там, если посмотреть вверх, на окна совнаркома, то в одном (по-моему, третьем окне от угла) виден зеркальный потолок. Предмет нашего восхищения.
А по Фиолетова трамваи ходили, звоночками своими звякали-дребезжали.
Составы были тогда трёх вагонные и мои друзья часто катались на «бундере» или на «колбасе» - если вам непонятен «бундер». Это деталь вагона с помощью, которой производится сцепка. Она торчала из-под последнего вагона и просто была некоторым притяжением для нас.
Честно скажу, даже и не пробовал. Тем более после одной очень неудачной попытки сесть в трамвай на ходу.
Но зато на рельсы можно было положить что-нибудь металлическое, крышечку от бутылки, например. Она увеличивалась в размерах и была такой горячей. В дальнейшем её можно было использовать как медаль, приделав к ней колодочку из картонки, раскрасив её в нужные цвета. «За взятие Берлина», например.
На «бундере» ехать не стоит, трамвай уйдёт в другую сторону, а нам надо бы влево, к Ольгинской.
Вот здесь раздолье. Можно пойти в гостиницу и прокатиться на лифте (а может в лифте). Отец одного из наших работал там лифтёром.
Чуть дальше – дом звукозаписи. Это он сейчас так называется, а тогда это была «радиостудия». Отсюда выходили в эфир. Это для нас было неинтересно, зато вдоль лестницы был довольно широкий пандус, а ограждения не было. Вот и скатывались по этому пандусу как с горки. До полнейшего отупения. Это потом в этом подъезде входную дверь поставили, к нашему сожалению.
А дальше опять восторг. У здания с большими витринами и непонятной надписью «БАНКЪ», почему непонятной? - но кто же пишет в слове банк твёрдый знак. Вот на стене этого дома на первом этаже росли каменные растения. На листочках были видны прожилки и даже ворсинки, а на стволике видна была кора. Любовались и гладили мы эти листочки, эти стволики.
Недавно (сравнительно) был около магазина, который в этих помещениях, но не стало на листочках прожилочек, коры живой на стволиках. ЖАЛЬ.
Вот и пойми теперь, что лучше - камень старый, почерневший или почищенный, но без прожилочек.
А ведь можно было просто пересечь Фиолетова и туда к Пассажу.
Там тоже было на что поглазеть. Дом слева, весь в золоте – блестит, когда редкое солнышко на него попадает.
Дальше, слева два балкона. Их дядьки толстенные держат. Ну не то, чтоб держат, поддерживают. Им и не тяжело вовсе, вон они даже улыбаются. А одному, тому, который ближе к Пассажу, вбили…. Ну в одно место…. Штырь, а на штырь ролик-изолятор прикрепили. Как было не похихикать, а?
Дальше… Что было дальше? А, пожалуй, всё - улица Ворошилова заканчивалась. Здесь на углу росло ещё одно дерево на Ворошилова, вот только породу не помню. Больше запомнил собаку лежащую под этим деревом. Собака смотрела на меня необыкновенными глазами, про такие говорят: «Вот, только сказать ничего не может!» А мне до сих пор иногда эти глаза снятся. Что делать, запали в душу мальчишки.
Потом домой, а вечером мог быть и выход в свет. Это когда на босые ноги сандалеты надевались, а поверх майки рубашечка. Шли на бульвар, в основном.
Хотя был один случай, когда меня подбили пойти в летний кинотеатр кино какое-то посмотреть, через стенку. Для этого надо было залезть на одну из сосен, на ту, которая поближе к киношке будет и спокойно смотреть. Всё прошло гладко и сосну приличную выбрали и уселись хорошо, и экран почти весь виден, только внизу немножко закрыт стеной. И стемнело, и кино начали показывать, а тут облава – милиционеры с прутьями какими-то гонять начали. С фонариками искали нас. И огревали прутьями–то. Ну, мне тоже маненько досталось. По одному месту… слегка.
Вот, пожалуй, и всё.
А теперь спать. Ведь день был таким долгим и интересным.
