Георгий Коновалов "Скамеечки"
Георгий Коновалов. Скамеечки[править]
Город, рождённый морем.
Он приглашал к себе море – строил причалы и пристани, строил портовые сооружения.
Город защищался от моря. И построил подпорную стену, пожертвовав на это часть своих крепостных стен.
Протянулась стена сначала на пятьсот метров, а затем и на весь километр. Хорошая стена получилась. Поверху парапет прошёл. Широкий, сантиметров шестьдесят будет. Между морем и набережной посадил Город деревья, и стали люди, живущие в нём, называть это место Бульваром.
Стучало море своими волнами-таранами в стену, перехлёстывало через парапет, но одолеть Город не могло. И море смирилось и стало отступать.
А люди, живущие в Городе, стали приходить на бульвар морским воздухом подышать, шум прибоя послушать. Особенно летом. Зимой не слишком приятно было.
Летом же выходили на бульвар по одиночке, семьями и даже дворами.
Занимали место, нет, не под солнцем, а там, где его поменьше было. В тенёчке. А когда солнышко собиралось покинуть небо и уйти за баиловскую горку, выходили и занимали места на парапете. Лицом к морю.
Смотрели на пароходы, приходящие в порт, стоящие на рейде, слушали гудки.
Километр плечом к плечу сидящих на тёплом, разогретом за день солнцем камне. Сейчас и представить себе трудно. Место это было не для влюблённых. На этом парапете секретов не было.
Новые люди, новые вкусы, новые веяния в архитектуре, но только Город сделал шаг за морем - засыпав часть его. А заодно и сломав парапет.
Не стало такого внушительного атрибута бульвара как парапет. Вместо него возникла такая лёгонькая и воздушная балюстрада. Какая-то больнично-курортная.
Пришло лето. По привычке пришли жители на бульвар, потолкались, походили, а такого любимого и привычно-удобного места и нет. Исчезло.
И как птахи, которых лишили привычного места, где можно свить гнездо, разлетелись жители по разным другим местам. По другим аллеям бульвара и даже другим паркам...
Года два прошло, прежде, чем Город сообразил.
Скамеечки поставил вдоль моря. Красивые, в разные цвета раскрашенные.
И стали жители вновь по вечерам слетаться к морю. И сидели, и смотрели опять на море, на остров Нарген, на котором маяк поблёскивает. На корабли, приходящие в порт и стоящие на рейде. Только сидели они теперь по четыре, квартетом. На полутораметровой скамеечке вряд ли больше поместится.
А зимой, глядя на скамеечки, тоска какая-то одолевала, чувство одиночества. Совершено не вызывал этого чувства, такой уверенный в себе парапет.
Бродил я со своим «Зенитом» по бульвару, кадр искал. В дождь и слякоть на бульваре мало кто бывает. И когда в видоискателе своего друга увидел, как на мокром асфальте выстроились скамейки, то сразу увидел реку и караван плотов. Вот и возник этот кадр. И кадр этот я хотел назвать «Скамеечки», а, может, проще – «Настроение». Завалялся он. И только сейчас возник, спустя сорок лет.
И видно ко времени.
