... или воспитание воли
Был у меня школьный приятель, можно сказать друг. Учился в параллельном классе.
То ли во втором, то ли в третьем. Да, не второй или третий класс, а … Просто в нашей школе обозначение, индекс или как там правильно будет, не знаю, были не буквенные, а цифровые. Вот и получалось «первый-четвёртый» (это где я начинал учиться) и далее второй, третий, … Ну, а с четвёртым смешно, наверное, - «четвёртый-четвёртый». Почти «Баден-Баден».
Жили они чуть выше нашего переулка. В Крепости, разумеется. Жили хоть и на третьем этаже, но моря видно не было, зато прямо из квартиры, по приставной лестнице, можно было вылезти на крышу. Зимой, разумеется, не поднимались, разве, что снег сбросить и заодно снежками популять. Зато летом вылезти на раскаленный кир крыши – блаженство.
Так, вот в один из дней, кому-то из нас пришла идея провести матч из двадцати четырёх партий. В стране тогда был шахматный бум. Благо шахматы и у меня были, и у него.
Регламент, да что такое регламент в нашем деле, не установили – играли до тех пор, пока шахматы уже из ушей не лезли.
Ну, мы и сыграли в тот день, если не ошибаюсь, партий двадцать. Это на моём «поле». Назавтра должны были сыграть такое же количество партий у него. А так как были зимние каникулы, то вечером должен был состояться поход в цирк.
Пришли… Сели… Места замечательные. Прямо напротив, откуда артисты выходят.
Ну, на арены прыгают, скачут, визгливо смеются и о чём–то кричат, но друг мой какой-то отрешённый сидит. Я, наверное, тоже не лучше. Вела представление, была «шпрехшталмейстером» почему-то женщина.
После антракта, когда дама (это я сейчас её «дамой» называю), а она была королевой, вышла объявлять о начале второго отделения, то у меня тут же мысль: «А не под ударом ли она. И кто ей угрожать может». Смотрю на товарища, он мне: «Ты, что думал, не под удар ли она встала?»
В общем доигрались. Но надо отдать должное - отыграли мы и на его поле двадцать партий. Полегчало тогда немного. Попривыкли, наверное.
А ещё мы занимались воспитанием воли. Вы когда-нибудь пытались поставить на стол, прямо перед собой банку варенья, положить большую ложку, столовую имею в виду, и терпеть – терпеть – терпеть.
Варенье не ставили, а вот сгущенное молоко или попросту «сгущёнку» бывало. Семья моего друга, видно была более зажиточной, и он ставил перед собой трёх килограммовую банку. Такая, знаете с рёбрышками, и голубой этикеточкой сбоку – «Сгущённое молоко», и прочими выходными данными.
Сидеть и смотреть на банку это ещё не испытание. Испытание это когда цепляешь ложкой (друг – столовой, а я – чайной, баночка у нас обычная была), кладёшь её в рот, и сладкое чудо мгновенно оказывается уже не во рту, а где-то значительно ниже… Ты говоришь себе - «Всё, больше нельзя», но рука, и не рука вовсе, а ложка сама лезет за новой порцией.
Во-о-от, именно здесь и начинается то самое воспитание чувств, воспитание воли. Самое интересное так это то, что сосем и не видно, что из банки отъято хоть что-то. Банка как была полной, так полной и остаётся. По этому можно сказать себе: «Вот, ещё одну ложечку и всё!»
Синдром Вини Пуха. Но это я понял позднее.
И так продолжается до тех пор, пока ложка не станет цеплять дно банки. Это не обязательно произойдёт в первый день испытания, но от этого никуда не деться.
Всё, а особенно, хорошее и вкусное имеет свой конец.
Так, наверное, и жизнь. В начале это - полная банка, у которой дна не видно. Вот и черпаешь радости свои, пока ложка за дно не зацепит.
