Георгий Коновалов "Лагеря вы мои пионерские"

Георгий Коновалов "Лагеря вы мои пионерские"

«Раз-два» - откуда-то из середины строя.
«Три-четыре» - подхватывает строй.
Сейчас это называется речёвкой, а как тогда - не помню уж.

А можно и так -
«Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд!»
«Мы шагаем дружно в ногу, уступайте нам дорогу»

Впереди знамя, вымпел отрядный, барабанщик и горнист. Грохочет барабан.

Наш барабанщик всё пытается выбить – «Старррый барррабанщик, старррый барррабанщик крррепко спал, он пррроснулся, перрреверррнулся…»
Какой ужас его барабан. Не умеет он барабанить барабанщик наш. А я ну, никак не могу попасть в этот ритм. Да и отряд не слишком-то слушает барабан.

А тут и горнист пытается что-то своё изобразить. Дудит непонятно что.
Утром он ещё пытается сыграть нечто похожее на «Вставай-вставай, постели убирай», а вечером «Спать-спать по палатам, пионерам и вожатым». Одним словом в лагере у него хоть как-то и получается, а вот на марше….
«Типичное не то», как говорил Аркадий Райкин.

Иногда кто-то из строя выскакивает.
Под оградами, что вдоль улицы сооружены, растёт растеньице с бархатистыми листочками. Листочки грязно серо-зелённого цвета.
У нас легенда, что эти листики хорошо зубы чистят. Вот их-то и заготавливаем.
Мы называем его шалфеем, а так ли это, и не знаю до сих пор.

В арьергарде отряда наши вожатые и воспитатели. Они загоняют в строй выскакивающих.

Куда же мы идём….
Но только не в гости.

Когда в гости, то за нами грузовик приезжает и когда на пляж тоже. Настоящий военный, с сиденьями, которые к бортам крепятся.
В гости мы ездили в лагерь «Гигант». Его ещё апшеронским «Артеком» называли.
А сейчас, по-моему, в ботанический сад, на экскурсию.
Кстати, очень интересный поход был. Много интересного тогда узнал.

Для меня это было четвёртое пребывание в лагере, да не том, а в пионерском.
Два первых не особо удачные были.
Первый так в памяти моей ужасом залёг. Вспомнишь и вздрагиваешь.

Маленькая территория разделена на две части: верхняя и нижняя. Верхний корпус с начальством и наш. У начальственного корпуса большое-пребольшое тутовое дерево. Оно ветки свои удобно разложило на крыше корпуса. А в нижней - кухня, гальюны и всё. Маленький лагерь, маленькая территория площади. Или наоборот маленькая площадь территории.

А как я собирался в свой первый, как собирался. Упросил, чтоб рюкзак купили (ну какой лагерь без рюкзака), удочку за деньги, своим трудом поднакопленные, приобрёл (кстати сказать, её у меня из моего рюкзака спёрли на складе).

Начитался я тогда про костры пионерские, про ночёвки в палатках, про походы пешие вдаль неизведанную.
Не было этого ничего.
Срок мой был всего три недели, да и у остальных тоже такой же.
Всё это называлось – смена.

Но уже после первой недели начались побеги из лагеря. Ну, совсем как у взрослых. Только без подкопов и членовредительства.
Выстраивали отряды на площадке, где мачта с флагом была. Площадка называлась – площадкой для линеек лагерных.

Перекличка, определение кого нахватает, и пионервожатые в погоню пускались. Некоторых на станции электрички перехватывали, а некоторых уже дома находили. Ну, те, которые дома были, так их и не возвращали уже.
Естественные потери.
Это как в игре - не запятнали тебя, до «дома» добрался, значит, ты победил.

Первое посещение моего отца я ещё как-то пережил, хоть и волком выть после отбоя хотелось от тоски.

Второе его посещение – мой ультиматум «забирай меня».
Оставил отец расписку, так сказать «сдал – принял», забрал я свой рюкзачок (тогда-то и выяснил, что у меня удочку увели) и скорее домой.
Идём к станции электричкиной. На стенах стрелочки с названиями лагерей. Это чтоб родители найти могли лагерь, где их чадо обитает.
Около станции их много, всю стену заполняют, а потом по улицам и переулочкам бузовнинским разбегаются, разбредаются, до нужного лагеря доводят.

«Раз-два» - откуда-то из середины строя
«Три-четыре» - подхватывает строй.
Куда же мы всё-таки идём….

Второй мой срок – всё те же три недели.
А лагерь назывался (вот этот я помню хоть и не точно) «Коммунальщик» или «Коммунальники», это который тоже в Бузовна.
Это те самые, которые воруют у кого-то умывальники.

Площадь поболее будет, чем у первого.
Та же волейбольная площадка, площадка для линеек с мачтой, на которую флаг поднимают, и киноэкран.
Рядом с линеечной площадкой роскошный гранатовый куст. Под ним здорово было прятаться. Замечательная тень и песок.

Вот в этом песке и был мой тайник.
Случайно нашёл камушек. Он так переливался всеми (или почти всеми) цветами радуги, что выбросить его рука не поднялась. А потом и другие нашлись. И как-то сразу вдруг стал лагерь мне милей что ли.
У меня появилось нечто своё. Своя тайна. А это так важно.

А тут меня ещё и припахали. Кто-то из вожатых собрал квартет. Вообще-то, трое из нас были лишние, а вот четвёртый - это было что-то. Почти Робертино. Голос потрясающий у него был.
Вот и пели мы четверо. Какие были песни, сейчас не помню, но вот одну….

Представьте, четыре пацана поют «Рябину», ту самую «что стоишь качаясь…». Поём и качаемся (так наш руководитель предложил), а в зале, на скамеечках смех.
А чего смеются–то. Чего…?

И к тому же вдруг знаменщиком стал. Знаменоносцем, как сейчас он называется.
Идёт отряд на линейку, а я впереди со знаменем лагеря.
Здорово.
Почти всю смену выдержал.

Герой!

«Раз-два» - откуда-то из середины строя.
«Три-четыре» - подхватывает строй.

Куда же мы всё-таки идём…?
Скорее всего, всё-таки в гости.
Идём в лагерь какой-то и будем в соревнованиях участвовать, на сцене будем себя показывать.
В этом лагере, для себя неожиданно, стал чемпионом лагерным в беге, и в эстафете наша команда победила.
И на сцене блистал.

Уже потом сколько раз проезжал мимо того места, где наш лагерь находился, а вот увидеть так и не смог.
Вот сейчас…, вот сейчас…, но нет его.
Где-то здесь должны быть ворота.
Ворота и сверху надпись «в\ч …» и длинный ряд цифирок, а сбоку пионерчик в горн трубящий.
Почему трубящий, ведь трубят в трубу, а этот «горнит», наверное.

Откроются ворота, ведущие в детство.
Аллея, из сосны эльдарской, ракушой посыпанная. Справа проходная. В ней всё лето жили два солдатика, нашей покой оберегающих, посторонних на территорию не пропускающих.

Прямо корпус. Там два здания, они соединены колонами и площадкой. В одном, который налево, наш отряд жил. А во втором отряд с номером два. Они младше нас были. А совсем младшенькие жили в помещении, которое рядом с начальственным располагалось.

Ну, никак не могу вспомнить план лагеря, а для меня это важно.
Очень похоже на то, что это была вилла или дача кого-то из богатеньких.

Где-то, если вправо пройти, скамеечки в землю вкопанные, перед низеньким помостом расположенные. Там нам раз в неделю кино показывали. Приезжала армейская кинопередвижка, натягивали полотно меж столбов, рассаживались мы на скамеечках и смотрели. Кино нам привозили не первой свежести, но всё равно восторг был неописуемый.

Полотно под ветерком бакинским выгибалось пузом парусным, и картинка на экране, как в комнате смеха изгибалась.
А в дни некоторые (когда это было и не помню), выступали мы.

В то время, мода была парного конферанса. Блистали тогда Миров и Новицкий, Миронова и Менакер, Тарапунька и Штепсель, а в Баку Шаров с Наджаровым.

Вот и у нас с нашим отрядным пионервожатым тоже было что-то похожее.
Могу смело сказать, что было ничуть не хуже чем сейчас у некоторых «профи», которых по телику показывают. Во всяком случае, всё культурнее что ли.

Одну интермедию до сих пор помню.
На сцену, навстречу друг другу выходят двое. Один идет, задумавшись в отличие от второго, который руками размахивает и что-то под нос себе бубнит.

Бубнящий был я, а другим был наш отрядный вожатый. Уже одно это должно было быть комичным.

Я - А я стихи сочинил военные.
Вожатый – Прочти!
Я - Да вот читай сам. - И отдаю ему листочек со стихами.
Вожатый – читает, читает без выражения и без эмоций.
«Снег тает и тает
К ноге прилипает,
Тихо веет тёплый ветерок,
Чтобы первый росток
Встать разбуженный смог.
А сегодня во сне вновь
Привиделась ты мне,
О, как много мне сон говорит,
Ты, склоняясь на плечо,
Шепчешь мне горячо,
Что огонь в твоём сердце горит.
Речушка налево,
Дубрава направо,
Бегут ручейки кругом».

Одним словом неинтересно читает.

Вожатый – Ну, какие же это военные стихи. Лирические может быть, но вот военные….
Я – Ну ты просто неправильно их читаешь. Надо вот так….

И читаю сам -

«Снег тает и тает
К НОГЕ прилипает,
Тихо веет тёплый ветерок,
Чтобы первый росток
ВСТАТЬ разбуженный смог.
А сегодня во сне вновь
Привиделась ты мне,
О, как много мне сон говорит,
Ты, склоняясь НА ПЛЕЧО,
Шепчешь мне горячо,
Что ОГОНЬ в твоём сердце горит.
Речушка НАЛЕВО,
Дубрава НАПРАВО,
Бегут ручейки КРУГОМ».

Я – Теперь ты понял, как надо читать, ты понял, почему стихи военные. А точнее военно-лирические.

Ничуть не хуже чем сейчас на эстраде читают.
Ещё сценки были, очень похожие на те, которые в театре Петросяна показывают. Ну, это совсем несерьёзно.

Рядом со «зрительным залом» чуть вглубь была площадка с мачтой, на которую каждое утро, под завывание нашего горна поднимался лагерный флаг и… «Юные пионеры в борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы», и строй, взметнув разом руки, – «Всегда готовы!» Дальше расписание на весь день: кто и где и что убирает, какой отряд дежурит…. Одним словом бытовуха.

Ближе к выходу площадка волейбольная и баскетбольная, хотя она больше была волейбольной, в «баскет» почему-то никто не играл.

Прямо за нашими корпусами была веранда-столовка.
А кормили нас тогда славно. И даже раз в неделю, в субботу мороженым угощали. Здорово! Есть что вспомнить!

Вот в один из утренних разводов нашему отряду доверили лепить пельмени на обед. Вообще-то это, судя по размерам, были «душбяря».
Вот и сидят в тенёчке мальчики, пельмешки лепят, а рядом бааальшое фисташковое дерево. И какому-то шутнику в голову стукнуло: «А что будет, если вместо фарша фисташки закатать». Вот и сделали какую-то часть с фисташками.

А потом на веранде нашей с интересом наблюдали на реакцию обедающих. Нашему пионерскому начальству тоже «душбяря» с фисташками достались. Ничего … обошлось. Хоть и был шум определённый.

Приезжали родители по воскресным дням, вкуснятину разную привозили, домашнюю. А нас интересовало только одно, и просьба у всех была одна и та же: «Привези мне в следующий раз чесноку побольше».
Вот родители и привозили.

Каждый вечер, за ужином со столов полностью исчезал хлеб. Особой популярностью пользовались горбушки.
И уже после отбоя, у себя в палате, уже лёжа в кроватях, натиралась горбушка чесночком и съедалась. Дух стоял в комнате - «я те дам».

Одновременно с поеданием горбушки шли рассказы. Рассказы страшилки. Была и «чёрная рука», были и выдуманные «приключения Шерлока». Каждый рассказчик уверял, что это истинный пересказ самого Конан Дойля.

Девочек в нашей смене не было, и поэтому те самые лагерные шутки с зубной пастой и прочем были не в ходу. Да и пасты тогда не было, а был зубной порошок. А что делать с ним…. Можно было накрасить спящего, но это было всё не то.

А утром – подъём, физзарядка, умывание и линейка. Вот тут-то и появилась идея. Несколько человек вставали до сигнала побудки и проводили пробежку по аллеям лагеря. Идею предложил я, но осуществлял наш вожатый. И чего тогда я проявил эту активность – не знаю. Ну, бывает иногда такое со мной.

Самая главная комната в лагере – кабинет начальника? А вот и нет.… Самая главная – ПИОНЕРСКАЯ КОМНАТА. Только вспомнить, где она у нас находилась, ну никак не могу.

Комната, как и везде. И в лагерях и в школах они на одно лицо. Горка с лагерным знаменем, отрядные флажки (у нас их три), барабан и горн.

На стенах портреты Ильича и Сталина. Портреты героев пионеров и комсомольцев. Молодогвардейцы и Павлик Морозов,… одним словом как у всех. Но было одно, которое можно смело чудом назвать…. Даже уже много-много потом я не видел. В комнате, на подоконнике стоял радиоприёмник, с именем странным «Гросстелефункен». Большой, нет не большой, он был просто огромный. И шкала у него начиналась аж с одиннадцати метров. Ну что такое «одиннадцать метров» понял уже потом. А тогда об этом приёмнике ходили легенды, что вывезли его в качестве трофея.

Много можно было бы рассказывать о жизни нашей лагерной, но у читателей терпения не хватит. Ведь многие из нас, живущие в то время, прошли через эти лагеря. И в памяти осталось что-то своё у каждого.

У каждого своё, но было и общее.
Путёвка…. Лист бумаги, на котором было напечатано «ПУТЁВКА» со всеми атрибутами лагерными. А внутри твои имя отчество и фамилия твоя. Какие справки надо собрать и предоставить. Вот и бегали мы с родителями своими по поликлиникам. Анализы сдавали, обследования проходили.

И был ещё там же перечень, что надлежит взять с собою в лагерь. Маечки да труски, брючки да рубашечки, и панамка обязательно. И все вещи должны были быть перемечены. Вот и сидели мои тётушки, вышивая на шмотье моём инициалы Ж и К. Это, чтоб не увели или чтоб не перепутали. Ведь и маечки и трусики у всех одинаковые были.

В один из дней нас подняли почти по тревоге.
«Давай-давай…. Скорее-скорее…. Умойтесь. Шеи свои помойте. Причешитесь, как следует…. Фотограф приехал. Фотографировать нас будет!»
Собрался наш отряд около нашего корпуса, расставил-рассадил нас мужик с фотоаппаратом. «Сейчас птичка вылетит!»
Вот и осталась у меня память тех годов далёких.
А кто на фото? Так кого помню, а кого накрепко забыл.

Это был мой последний лагерь, который чуть-чуть повернул мою жизнь в другую сторону.