Георгий Коновалов. Без всякой хронологии
- Вот вам ключ от королевства…
- (Английский детский стишок)
Не помню…. Совсем не помню этот налёт.
На моей памяти налёты были дважды, и во время налёта, мы спускались всей семьёй к соседям в полуподвал. Но те были ночью, а этот днём.
Я долго выбирал вокруг чего писать буду.
Карты и планы города мне не понравились – мёртвые они, а это живая, живая фотография. Хоть и мгновение, но всё же кусочек жизни. И вполне вероятно кто-то из знакомых есть на этой фотографии.
Три улицы, три магистрали были в Крепости самыми главными – Большая Крепостная пресекающая Крепость с севера на юг, Малая Крепостная идущая вдоль крепостной стены и улица Асафа Зейналлы. По ним даже машины ездили, не пробирались, а вполне нормально ездили.
Улица Асафа Зейналлы мне Волгу реку напоминает.
Начало берет у стены крепостной и после некоторой пробежки растекается переулочками, впадающими в проспект Сталина. Это как дельта волжская перед впадением в Каспий.
Самая главная, для нас, это Асафа Зейналлы. Эта улица как «путь из варягов в греки». На этой улице были самые главные точки жизнеобеспеченья – хлебный и керосиновая. И детский садик тоже.
А также по этой улице на бульвар или ещё куда… Одним словом главная магистраль для нас. Выход на проспект на плане под номером (4)
И уже потом, когда в школу ходил:"Ты должен только по этой улице идти. И не сметь идти через парк или через переулок."
Ну и как это…? Путь то удлиняется раза в два, наверное. Вот и ходил как покороче. По переулку. По переулку или через парк. В тот день выбрал переулочек. Он на плане цифрой (3) обозначен.
Первый мой экзамен.
Начищенный и наглаженный шёл я, гордясь и белой рубашечкой, и брюками со стрелочками, наглаженными и, самое главное, галстуком красным, тоже выглаженным и целым, не обгрызенным. Шёл гордо и выбрал дорогу среднюю. Не по той, по которой меня наставляли и не через парк, а так серединка.
Надо же откуда-то выскочил пацан моего возраста и ну дразниться. Не трогал я его и даже делал вид что не вижу его. Ведь не обращал внимания на него, так он камнями бросаться начал, но и тогда я его не замечал.
Одним словом, попал один из каменьев мне в голову, прямо в лоб.
Кровь, конечно…. Вот теперь куда? Домой вернуться или всё-таки в школу. Ведь экзамен у меня. Вот и пошёл в школу. Кровью залил свою беленькую рубашку, глаза тоже заливает. В школу пришёл, а меня сразу в медкабинет отправили.
Забинтовали мне голову и стал похож на партизана раненого. Партизана юного, пионера-подпольщика.
А в тот день наши экзамены на кино собирались снимать. Первый экзамен диктант по русскому.
Киношники свет в нашем классе установили. Главного нашего отличника на первую парту посадили. Заставили его думать, щёку подпирать рукой, ручку грызть. Одним словом, думающий отличник.
Меня на последнюю парту усадили и в кино я чуть-чуть мелькал. И то узнать меня можно было только по повязке на лбу.
А дома паника. Нет меня - пропал. Отец в школу пришёл и только тогда успокоились.
Однако «пятёру» тогда за диктант получил.
Теперь (2) вход, которым я пользовался, когда в парк ходил.
Ходил по многим поводам. С отцом и детским садом на прогулку, в школу, в библиотеку, в кружок юннатский.
И самые ранние воспоминания - так это детский садик.
На прогулку нас сюда наши воспитательницы водили. Прогулки как прогулки. Они у всех детсадовских одинаковые – в сторонке, в тенёчке воспитательницы сидят, чаще всего на детском стульчике, из детсада принесённом. О своём девичьем беседуют, а мы кто куда и, кто чем занимаемся.
Вот и я тогда с приятелями «одногруппниками» на воротах госпитальных катался. Как это здорово.
Катишься-катишься пока створка в основание ворот не упрётся. Тогда – дзинь и дёргаясь возвращается в начало. И снова, и снова….
Докатались….
Мои пальцы остались меж двух створок. Боль, крик и кровь. Быстренько закончили тогда прогулку.
Собрались в темпе, построили наш отряд-группу и домой в наши родные «Красные всходы».
Впереди, рядом с воспитательницей, иду я. Я как знаменоносец, с высоко поднятой рукой (это чтоб кровь остановить) и почти бегом по улице Пестеля, а там и до садика рукой подать.
Но потом эти ворота стали самым коротким путём к школе. Не те, на которых катались, а те, которые в стене были и на площадь выходили.
Только одно было неприятным – ворота то были открыты, а временами их закрывали. Закрывали неприятно, оставляя только где-то наверху, на высоте метра три, щель. Вот в эту щель и надо было «просочиться». Для этого просунуть портфель между прутьями ворот, оглядываясь по сторонам, влезть по тем же прутьям вверх и просунуться в щель которую закрыть было невозможно. Закрывать её может и не закрывали, а вот прутья мазутом мазали. Ну это вредность взрослых.
И было обидно идти вкруговую, ведь вот она библиотека – рукой подать. И чтоб попасть в библиотеку или в оранжерею юннатскую надо было так долго идти, что даже вспоминать противно.
Про эти ворота можно было бы вспоминать ещё долго. Ведь и футбол был, и книжки в библиотеке, и концерты. Но надо и про другие ворота повспоминать.
А теперь уже не в порядке живой очереди. А так как вспоминается, как мысли приходят, как на бумагу ложатся.
Ворота под номером 1.
Решили тогда, скорее всего на семейном совете, что мне в детский садик ходить надобно. Вот и устроили меня в детсад "баксоветовский". Он был в одноэтажном домике, что прилепился к крепостной стене, во дворе Баксовета.
Но мы, скорее всего, не подошли друг другу - детсад и я. Ходил всего-то около месяца.
Каждое утро собирали меня сонного, одевали кормили тем, что в доме было, и мы шли, шли к тем самым большим воротам. По дороге мусор выбрасывали, хотя какой такой мусор был в то время.
Кулёчек с какими–то бытовыми отходами, хотел написать в газетку завёрнутые, но газета была ценностью. Мусор выносили в мешочке и несли его до мусоросжигательной печи. Печь была на Малой Крепостной, впритык с двухэтажным домом. Это уж потом её перенесли к воротам крепостным, а потом и вовсе к трансформаторной.
Около печи тётушка вываливала мусор (что можно было вывалить спрашивается!) прямо в огонь печной, мешочек-торбочка складывался и так до следующего раза.
А газетка большой ценностью была. Много для чего могла пригодиться. Во-первых, нарезанная полосками была наклеена на оконные стёкла. Это было в обязательном порядке. Одни клеили крест-накрест, другие художественные композиции создавали на стёклах.
Во-вторых, из газетки вырезались разные фестончики и бордюрчики и стелилась на полку вместо скатёрки.
В-третьих, на странице мог быть портрет кого-нибудь из правительства. У нас в доме за этим следили строго. Опытом отцовским научены были.
Печи мусоросжигательные по всему городу были разбросаны. И город был чист, хотя именно тогда ничего про дворников вспомнить не могу. Дворники появились позже. Мусорные контейнеры, мы их ящиками называли, тоже всё это появилось позже, намного позже.
Я очень люблю старые фотографии, не такие, где что-то угадывать надо, а просто те, которые воспоминания вызывают. Вот и эта. Ко времени, когда познакомился с этими воротами и временем, когда была сделана эта фотография было всего ничего. Во всяком случае тот же самый почтовый ящик, та же решётка (правда к моему времени зашили её досками), за которой был детский противотуберкулёзный санаторий. И даже женщины, закутанные в платки, всё так и было в моё детское время.
А «мусоросжигалка» была чуть-чуть за почтовым ящиком, ближе к башне крепостной. Там очень долго было пятно обгорелого известняка, потом её перенесли дальше, туда где находится трансформаторная. И там остался след температурный в известняке.
Через эти ворота ходили с отцом на прогулку в сад Революции, если ворота около нас были закрыты. Здорово было – вдоль забора, на Коммунистическую, в круглом павильоне (который с цветными стёклами был) водички попить, а уж потом в сад зайти.
На лягушках посидеть, на грот залезть, бамбуком около оранжереи полюбоваться.
Пришло время и закрыли эти ворота года на два, а может и на три. Метростроевцы закрыли, они работы большие проводили, а потом и здание Баксовета перестраиваться начало. Пристроили к новому такое же и по архитектуре, и по исполнению. Даже эмблемы ремёсел в картушах воспроизвели.
Закончили строить пристройку, убрали ограду, примыкающую к крепостной стене, территорию благоустроили и появилась возможность не ограничивать время возвращения по вечерам.
Если входить в ворота, то слева будет вход куда-то под землю. Во время войны он был просто-напросто забит досками. Позже, когда я уже спортом занимался там сидел сапожник.
Почему я вспомнил про спорт.
Выдал нам тогда наш тренер первые «шиповки». Они уже у кого-то были в работе. Одним словом, «б/у» были. Разлетелась моя обувка после нескольких тренировок. Пришёл тогда к этому сапожнику, и он долго не думая набил гвоздиков мелких. Прибил подошву и даже плату с меня не взял. А на стадионе тренер очень уж скептически отнёсся к моему ремонту. "Долго не будет держаться," – сказал он. И действительно, через неделю отлетела подошва, не выдержала ремонта. Больше не ходил к этому мастеру. Неудобно было.
Появилась над входом табличка охранная «Защищается государством».
А в то же время внутри пытались организовать чайхану. Трудно представить помещение, где еле-еле один сапожник помещался, разместить и чайханщика, и посетителей.
А весь квартал, где размещалась «мусоросжигалка», разрушали. Разбили на его месте скверик.
И пока закрыты были эти ворота стали мы ходить через вход (10).
Этот и воротами назвать язык не поворачивается. Просто длинная лестница с выбитыми ступенями вдоль стены идущая. Не любили у нас в переулке этот маршрут.
Моя тётушка, да и подружка её, такая же по возрасту, всё жаловались. А я понять не мог с чего бы это. Вот сейчас и моё время пришло выбирать маршруты поэкономней да попроще.
- Ну что вам стоит, ну пройдите немного. Там же есть другой вход, и он ещё ближе к базару. Пытался я убедить подружек.
- Нет, не нравится нам… и не убеждай. Ведь тяжело подниматься, да ещё с базара, с картошкой, да и с капустой.
Так и ворчали они, но были вынуждены пользоваться входом (9).
На этой лестнице было всего-то около тридцати ступеней, в отличии от той, которую они так ненавидели. На той их было (говорят, я не считал) сорок. И вход тот имел имя своё собственное – «Гырх пиллякян» (Сорок ступеней).
Для меня было всё едино, как попадать домой, входить и выходить из Крепости. Но основательно стал пользоваться этим входом, когда в здание «Монолит» перебрались книжные магазины.
Но вначале там был гастроном большой и ступенчатый, многоуровневый, потом там был обувной, и он тоже был большим и тоже многоуровневым, а уж потом там поселились книжные магазины. У каждого магазина свой уровень.
Один - самый большой «Академкнига» и поменьше «Иностранная литература». И «наркотой» стало, возвращаясь с работы забежать и посмотреть: "А что у вас новенького?"
Потом перебежать дорогу перед стадом автомобилей, вставших у светофора, а дальше, оставив памятник Сабиру слева, а здание Академии с её золотыми звёздами справа, прямиком к лестнице.
Справа под лестницей трансформатор гудит, забором огорожен, а мне вперёд. Конечно, можно одним махом взлететь по этим ступенькам, но в самом верху лестницы тормознуть надо и посмотреть на надпись в парапете лестницы выцарапанной – «Заки» и дата, тоже выцарапанная.
Дальше по диагонали и в переулки.
Это человек, который забрёл в лабиринт Крепости может потеряться и заблудиться, а я хоть с закрытыми глазами дорогу найду.
Вот сейчас чуток налево, и почти тут же вправо повернуть надо. И домой, до которого уже не далеко.
- Ну что вам стОит, ну не нравится эта лестница, так рядом другая есть – убеждал я тогда свою тётушку и её подругу.
Это вход с номером (8) 
Вот только сейчас пересчитал ступеньки-ступенечки этого входа и оказалось, что выигрыша никакого. Да и ступенек в то время не было. Они появились, когда скверик Сабира и сквер на месте разрушенного дома и даже с фонтаном появился.
Первый в городе фонтан с цветной подсветкой. Весь город по вечерам собирался поглазеть на этот фонтан.
А мне пришлось в своё время довольно часто пользоваться этими воротами.
Длинный переулок, а может быть этот переулок, улицей назывался. Одним концом он упирался в общественный туалет, а другим выходил на площадь. Как она называлась, не знаю. Очень может быть, уже тогда была площадью Молодёжи.
Вот по этому переулку-улице мне надо дойти до середины, там справа большой-пребольшой двор. Обычный, бакинский.
Вот в этот двор мне и надо. Там живет мой близнец и фамилия его Мамедов. Близнец он потому, что у нас один учебник на двоих и хранителем его был мой тот самый одноклассник Мамедов.
Вот, пожалуй, и всё в этом эпизоде.
Потом мне достали учебник, и мои походы в этот двор прекратились.
Очень неудобные ворота были, ворота в никуда…. Войдёшь через них в Крепость, а потом или вниз метров сто (к переулку – «советико туристо облико морале»), а может еще дальше, или столько же вверх.
Там же цех небольшой, к стене прислонённый, одноэтажный, но с высокой трубой. В этом цеху джем и повидло варили. Ещё ниже гауптвахта гарнизонная. Дальше площадь и ворота через которые я должен был попадать на улицу, где и был двор с моим учебником.
Мне всегда было рекомендовано не ходить через переулки и уж тем более не сворачивать к ханскому дворцу.
Маршрут был выбран раз и навсегда – Большая Крепостная.
Вообще-то правильно, ведь так искать легче.
Но как всегда запрещённый плод…
Вот и ходил по переулкам, каждый раз меняя маршрут и открывая для себя новое.
Хотя и по заданному маршруту тоже было очень даже ничего.
Вышел из дома повернул направо, поднялся по Тверской, а там и знаменитое на всю Крепость «большое тутовое дерево». Хотя почему только Крепость? По-моему, это дерево весь город знал. Оно служило маяком, ориентиром.
И объясняя кому-то дорогу очень часто привязывались к дереву.
Мимо дерева и дальше по Крепостной. Магазин справа, хлебный и сберкасса слева.
Какая очередь была в эту сберкассу, когда деньги меняли. Вот где были трагедии и слёзы.
Дальше можно остановиться и долго рассматривать фонарь на углу одного из домов. Чудо фонарь. Он из камня, но в нём нет ни лампочки, ну нет ничего что могло бы светить. Зато какой он красивый. Из камня, но совсем не каменный.
Дальше площадь. Уже в 1957 построили на этой площади бассейн из досок, покрасили, воды налили и сняли около этого бассейна один из кадров киношки «Человек-амфибия».
Дальше спуск и выход на большую площадь. На этой площади собралось всё самое интересное и знаменитое.
Самое главное – так это ворота (7).
Проходя через них обязательно должен был посмотреть на петли этих ворот, правда только одни их половинки, те, которые в стены заделана.
Они такие большие и на них остались следы ковки, следы от молотка мастера, который эти петли ковал.
У нас, в переулке нашем, эти ворота называли «Гоша гапысы». Как узнал позже так их называли не только в нашем переулке, но и во всём городе.
Собирались мы тогда с соседом моим за золотом сходить. Это когда памятник Низами начали устанавливать. Работали на установке в основном женщины, как говорили приезжие из Ленинграда. Закутанные так, что были видны только глаза. Они рубили камень, они пилили камень, они шлифовали и полировали камень. Что за чудо тот камень был. Розовый и красный, переливался внутри блёстками, чёрными точками…. Одним словом, внутри этого камня было золото. Потом мы только узнали, что он гранит называется и внутри никакого золота вовсе нет. Но для коллекций своих мы раз за разом ходили на эту стройку. Однажды моему другу здорово повезло – он нашёл кусок величиной… одним словом очень большой кусок. Вот тогда у нас была проблема донести этот кусок до дома. Ведь идти надо было через чужие территории. Как мы тогда пробрались до своего переулка уж и не помню. Зато какой камень был в коллекции у моего дружка.
Было ещё одно, чем пользовались очень часто. Там находилась трансформаторная, которая обслуживала почти всю Крепость. И нас тоже.
Здание трансформаторной выполнено в стиле конструктивизма, всё такое пряменькое и квадратненькое, с надписью на фасаде «БАГЭС» и «№23».
Пришёл как-то в гости к моему отцу его сослуживец. Он намного моложе отца моего и всегда старался хоть чем-то помочь ему.
Пришёл, сидят чаи гоняют, а свет над столом еле-еле. Вот он и говорит отцу – Дядя Миша, а чего у вас такой свет неяркий. Мы придем с (имя называет) и сделаем всё как надо.
Пришли они, бревно (у нас его «шалман» назвали), залезли на соседскую крышу, на углу этот самый шалман присобачили, по крышам полазили, провода какие-то протянули и… вспыхнул свет, такой яркий, что глазам стало больно.
Тогда ещё не было ни теликов, ни холодильников, но всё равно приятнее стало дома по вечерам.
Потом к этому столбу стали, и соседи свои изоляторы крепить, к себе провода тянуть.
И стал этот столб изоляторами облеплен, да и проводами закутался.
Он стал чудище какое-то напоминать. А точнее столб тотемный американских индейцев.
Стоял он на углу дома, на третьем этаже. Он был похож на тотем нашего двора. И поклонялись ему, как тотему. Когда начинал дуть священный (для него) ветер «норд», он начинал искрить, а иногда появлялось пламя. В квартирах начинал мигать, а затем гас свет. Жизнь замирала. Зажигались свечи и лампы.
Кто-то из жильцов бежал к главному жрецу. На улицу Большая Крепостная. Там вас записывали в толстенный журнал и – «Ждите. Электрик на территории».
Приходил младший жрец. Он просил лестницу и с ритуальной руганью пролезал под проводами. Затем, надев перчатки по локоть, копался в проводах.
В квартирах вспыхивал свет, холодильники била мелкая дрожь счастья – жизнь продолжалась.
Слава тебе наш тотемный столб. Хотя и нет тебя давно, всё равно помню и часто вспоминаю, и просто люблю.
А ещё была на этой площади гарнизонная военная комендатура. Расположенный справа от ворот крепостных одноэтажный и невыразительный дом.
Каждый вечер во дворе проходил развод караулов. Торжественно, с оркестром. За воротами раздавались команды, а потом вдруг вступал оркестр. Чаще всего он играл «Прощание славянки». Открывались ворота и показывался строй. Когда первая шеренга выходила на площадь раздавалась команда – «По машинам!». И разбегались воины по машинам, разъезжались машины уже, загруженные в неизвестность.
Оставалось всего несколько, как мне потом рассказали – дежурные. Слева таинственный дом – тоже гарнизонная, но гауптвахта.
Высокая, глухая стена на площадь, в торце стальная дверь с глазком, окно, забранное толстой решёткой.
Снимая свой фильм о крепости я рискнул забраться на крепостную стену над воротами и оттуда заглянуть в нутро гауптвахты.
Ничего особенного – сплошные крыши и лишь посередине небольшой дворик.
Переходили через площадь вояки. Двое иногда трое. Поднимались по ступенькам к дверям, стучали и – «Начальника караула!». Тогда открывался глазок на дверях, гостей внимательно рассматривали и только тогда распахивалась входная дверь. Исчезали вояки за дверью, что там происходило дальше….
А дежурные машины стояли чего-то ожидая.
Вот в один из дней увидел впервые «Урал». Большой, ну очень большой грузовик! А тут ещё в каком-то журнале прочёл о том, что у него автоподкачка скатов. Вот где интересно. Сколько раз проходил мимо и если стоял «Урал», то обязательно пытался рассмотреть устройство шасси. Но как-то неудобно было лазать под машиной.
В один из вечеров, даже не вечером, а уже глубокой ночью, проходил через площадь и увидел тот самый грузовичок.
Ну как было не заглянуть под него. Заглянул и тут голос – «Что интересно?».
Передо мной солдатик стоит.
Ну думаю себе – Подзалетел!
- Да вот интересно – говорю - как происходит подкачка. Ведь колёса вращаются, а ось-то неподвижная…. Ну как они могут сопрягаются? Расскажи, а!
- А давай поболтаем – говорит солдатик и приглашает в кабину подняться.
Скучно ему видно дежурить.
Вот и проболтали почти всю ночь. У него видно спокойное дежурство было. А я много чего интересного узнал.
Потом так уж получалось, что виделся ещё не раз с ним. И опять сидели в кабине (совершенно потрясающей) и разговаривали ни о чём и обо всём.
А было ещё кое-что притягательное на этой площади.
В одном из «растворов» на первом этаже трёхэтажного дома была парикмахерская. Работали два мастера. Один уже пожилой, я бы сказал старик, а другой молодой парень. Вот к тому самому старику и собиралась очередь пижонов и стиляг.
Собирались ближе к вечеру, когда заканчивался развод караулов. Солнышко пряталось за дома, клиенты сидели на двух вынесенных стульях, а внутри работал в основном один – старик, а молодой попросту тосковал. В этой парикмахерской не брили, в ней делали причёски. В то время были в моде взбитые коки и стрижка «английский солдат». Это такая стрижка, когда волосы чуть длиннее чем «под ноль». Под «солдата» стригся мой товарищ по школе и по заводу. Очень удобная надо сказать стрижка, но мне как-то не получалось создать такую же.
Выходя со двора своего всегда приостанавливался и выбор…. Направо пойти к Баксовету выйти, налево – так это на Асафа Зейналлы очутиться.
А Асафа Зейналлы главная для нас. Посудите сами - керосиновая лавка, хлебная, а ещё парикмахерская и тот самый «красивый дом».
Не часто, но приходилось иногда заходить во двор этого дома. Бывали дни, когда почти всю Крепость лишали воды. Отключали по каким-то причинам и тогда к воротам этого дома выстраивалась очередь за водой.
Платили в то время за воду по дворовому счётчику. У нас, например, тётя Сара снимала показания и расход честно делили на всех. Причём учитывались и гости в этот момент прибывающие в той или другой семье.
А в том доме, около дворового крана, ставилась банка и прежде чем набрать воды в ведро или в баллон надо было бросить монетку в ту самую банку. И бросали и всё было по-честному. Никто и не пытался жулить. Да и кого было обжулить – такого, как и ты сам.
А какие очереди за керосином. И не столько интересна была очередь, сколько само помещение лавки. Очередь спускалась вниз по лестнице, которая пропитанная керосином уходила под дом. Стоящие терпеливо стояли прижавшись к стене оставляя слева свободное пространство для выходящих.
Впереди и чуть вправо – чан с керосином, конторка где сидела тётка-продавец.
Она вырезала из карточки квадратик и бросала его в коробочку. Это она уже потом наклеивала эти квадратики-купончики на лист бумаги, а когда стояла очередь не до того ей бедной было. Очередь жила своей жизнью и все куда-то спешили. Над тёткой и над чаном висела каска. Каска была серебристого цвета, с гребешком по темечку и большими квадратными глазницами. Когда начал учить историю, то в учебнике «История древнего мира» увидел что-то похожее.
Такая же очередь выстраивалась и в хлебный. И так же терпеливо ждали, когда можно будет подняться на ступенечку перед магазином и войти во внутрь. Там очередь огибала помещение самого магазина и уж потом проходила вдоль прилавка. А это считай, что ты пришёл. И ты вот-вот получишь свою краюшку. И как было здорово, если сверху продавщица укладывала довесок. Довесок чаще всего был мой. Каким же вкусным он был. Правда, корочка, которую отец у зайчика отнял была ещё вкуснее.
Это был главный выход (и вход тоже) на проспект Сталина.
Через него выходили строем детсадовским к проспекту, а потом парами переходили на бульварную сторону. По вечерам, идя на прогулку с родителями и дворовыми пацанами шли на бульвар уже принаряженными.
А возвращаясь обязательно «ныряли» в павильон, где продавали воду. Пили газировку от пуза. Пока вода уже не лилась из ушей. А чуть выше был раствор где продавались овощи и фрукты. Самые красивые, самые вкусные, самые сочные помидоры продавали там.
Закончилось время карточек, открылись новые магазины, которые именовались – «коммерческими».
Это было и хорошо было в этом и плохое. Плохое потому, что гарантий, что твоя порция хлеба будет твоей уже не было.
Когда меня посылали за хлебом то не было никакой уверенности, что хлеб будет в магазине рядом с нашим домом не было никакой, а это значило, чтоб купить его надо было идти аж через всю Крепость.
По Асафа Зейналлы мимо мечети мимо двадцать пятого отделения милиции к выходу.
По дороге можно было бы и к своему приятелю заглянуть. Его звали Павлик и жил он в дворе совершено необыкновенном. Жила его семья в помещениях церкви. Тогда этому как-то не придавалось значение.
Если не заходить во двор к Павлику, можно было свернуть вправо и погулять в переулочках между Асафа Зейналлы и проспектом Сталина. Они были совершено потрясающими. Не всё, конечно, привлекало меня, переулки как переулки, но была там лестница. Лестница из чугуна (скорее всего) с уже стёртыми ступенями и медными поручнями. Это всё было настолько необыкновенным, что я надолго прилипал к этой. А дальше два поворота и вот и выход (5).
А вот если пройти милицию и деловой двор, который находился под Девичей башней (один из моих соседей называл её «Девичкина башня») и протиснуться в узкость меж двух домов и пройти совсем не много, то прямо будет ювелирная фабрика. «Ювелирка» как мы её называли между собой. А потом вправо и ещё вправо и тогда слева будет лестница (6).
Сбежать по ней, и ты уже на Зевина, а там влево, через дорогу, на углу хлебный магазин. Там почти всегда был свежей, только что привезённый хлеб.
Сбежать по этой лестнице получалось не всегда. Лестница старая, ступени стёртые и летом ещё туда-сюда, зато зимой надо было вдоль стеночек пробираться.
Вот это всё или почти всё о входах и выходах из Крепости.
Хотя можно вспоминать так много, что можно было бы целую книгу написать. Но я уже и так много написал.
А у каждого, проживающего в Крепости, свои воспоминания и своя правда.
