Буяновский Лев. Моя 160-я школа...

Буяновский Лев. Моя 160-я школа...

Никогда не думал и не предполагал, что разменяв девятый десяток жизни, возьмусь за перо, чтобы писать воспоминания о минувшем. Но, неожиданно, администратор сайта "Наш Баку", с кем как-то сотрудничая, предложила мне в рамках подготовки статей о Бакинских школах, написать, что помню о своей, и мне не захотелось отказывать.
К удивлению, память не пришлось напрягать – оказалось, она хранит, и не мало, о годах детства и юности.

Школьные годы для моего поколения начинались с 8-ми лет, и первый школьный звонок прозвучал для меня 1-го сентября 1941 года. Два месяца уже шла война и Баку, хоть и был в глубоком тылу, но жил и работал в режиме военного времени.
Родители мои работали с раннего утра до позднего вечера, и в школу меня отвела и записала соседская девушка, старше меня на несколько лет. Это была 134-ая школа, находящаяся напротив здания Баксовета, но она не стала моей. Она находилась далековато от дома, но выбора не было – многие школьные здания переоборудовались под госпиталя для приема раненых. Кроме того, в те годы проводилась реформа раздельного школьного обучения, и поэтому я в течении первых трёх школьных лет сменил 4-5 школ.
Лишь став учеником 4-го класса, я оказался в 160-ой, которую окончил, и считаю своей.

Идти к ней от моего дома, стоящего на пересечении улиц Ворошилова и Саратова-Ефимовца, напротив Книжного пассажа, было не близко – через Пассаж, по ул. Карганова до угла ул. Торговой, а затем прямо по ней мимо многочисленных магазинов, зданий Государственного банка, Оперного театра и бывшей еврейской синагоги до проспекта Ленина. Там, в угловом невзрачном двухэтажном здании и была 160 школа г. Баку.
Казалось, это был край жилой части города потому, что далее по улице тянулись высокие корпуса мельниц с подъездными путями к ним, потом здание обувной фабрики, а за ней большой винный завод.
Я прошагал этой дорогой все 7 лет до окончания школы и стал называть путь в неё - "звериной тропой", а обратный домой – "дорогой счастья". Это были шутливые определения, заимствованные то ли из прочитанных книг, то ли из фильмов, и никак не отражали истинного отношения ни к школе, ни к дому.

Сменив за первые три года несколько школ и не познав в них школьного режима, в 160-ой надо было привыкать к установленному порядку – утренняя зарядка в школьном дворе, затем построение парами и вместе с учителем - по классам, мимо строго оглядывающих всех директрисы; ровно также надо было покидать школу, построившись в классе после звонка, и только потом вместе с учителем разрешалось выйти в школьный коридор.

Так было заведено директором – Березиной Ниной Константиновной, и только для старшеклассников она допустила послабление – можно было уходить после занятий неорганизованно.

Всегда подтянутая, аккуратно одетая и строгая, спокойная и невозмутимая, Нина Константиновна всем своим видом демонстрировала, как надо приходить в школу и как себя в ней вести. От её проницательного взгляда, казалось, нельзя было ускользнуть и не скрыть ничего; ученики старались не попадаться ей на глаза, избегали встречи с ней, а педагоги – побаивались. Но она присутствовала везде – в школьном дворе на мальчишеских разборках, на входе в школу и в школьном коридоре во время перемены, в учительской и в классе, если вдруг там было шумно.
Она нередко входила в класс во время урока, пристально вглядывалась в лица учеников, и произносила короткий идеологически выдержанный спич о морали, поведении или патриотизме, не смущаясь, могла зайти в туалет в поисках курящих.

Меня этот школьный порядок никак не напрягал и не вызывал никаких возражений.
Переступив порог 160-ой в 1944 году, оглядываясь и знакомясь с ней, меня в первый же день поразила, висевшая на самом видном месте доска с длинным списком фамилий и имён, а над ней надпись:"Эти мальчики ушли на фронт, покинув стены этой школы". Вчитываясь в этот список незнакомых мне мальчишек, я как-то сразу проникся уважением и почтением к 160-ой, которые позднее переросли в гордость за неё.

Сначала казалось, что 160-ая никак не отличается от тех, что я сменил за первые три школьных года – такие же уроки и домашние задания, такие же многочисленные классы, учителя, не более требовательные, чем везде… Но, там никто не встречал меня, когда я приходил в школу, а в 160–ой каждое утро на лестничной площадке стояла Березина Нина Константиновна, будто хозяйка дома, и лёгким кивком головы приветствовала каждого мальчишку от первого до десятого класса, не делая никакого между ними различия. И каким бы строгим не казался весь вид директрисы, этот жест добропорядочности демонстрировал всем, что тебе здесь рады, создавал позитивный мобилизационный настрой.

Не берусь утверждать. что её любили, но уважали - точно и назвали ласково "Нинушка". Особо ценили в ней патриотичность, с какой она относилась к школе и призывала к этому нас, внушая и воспитывая разумное честолюбие и дух преодоления.
"Вы - лучшие из нас, - говорила она тем, кого отправляли на какие-либо межшкольные соревнования. – Вам доверили защищать честь школы и ваших товарищей. Вы должны победить и победите!". И мы занимали призовые места на математических и физических олимпиадах, шахматных и баскетбольных турнирах и разных легкоатлетических соревнованиях. Вот тогда и пришло осознание, что я учусь в одной из лучших школ города, и, что равной ей по достижениям есть ещё только одна - 6-ая школа, с которой и состязались во всём все школьные годы.
Особо значимой считалась победа на майских и ноябрьских праздничных шествиях. Все городские школы должны были выставить отряд из 100 старшеклассников и строевым маршем в шеренгу по 10 человек пройти перед правительственной трибуной. Естественно, параду предшествовали репетиции и гордость переполняла нас, когда чеканя шаг и держа равнение перед инспектирующими, слышали в рупор голос их руководителя: "Открывать парад будет 160-ая!".

Не думаю, что школа могла бы похвастаться спортивными достижениями, если б не её преподаватель физкультуры Музыкантский Михаил Израилевич.
Не знаю, как ему удавалось разглядеть в каждом из нас способности к тем или иным видам спорта, но он безошибочно определял кому и на каком этапе бежать в школьной городской эстафете или играть в баскетбольной команде. Не умаляя заслуг ребят, успешно выступающих в соревнованиях, думаю, что его дар спортивного тренера во многом способствовал их достижениям и спортивной славе школы.

Но добрая память сохранилась не только о педагоге физкультуры Музыкантском М.И., и если теперь затрудняюсь вспомнить имя классного руководителя, то хорошо помню учителей, чьи уроки вспоминаю с удовольствием.

Конечно, это Евгенья Лукьяновна Гриншпунт - педагог русской литературы. Когда она приносила после домашней проверки наши сочинения и начинала их комментировать, казалось, что она вот-вот заплачет - таким жалким, бедным и бесцветным ей, вдохнувшей воздух поэзии "Серебряного века", казался наш язык.
Она была горячей поклонницей Лермонтова и, как говорила, обожала Маяковского. С ним она как-то познакомилась на одном из его выступлений и восторженно читала его наизусть. Она, конечно, строго соблюдала и вела уроки по методическим указаниям, которые определяли чьё творчество изучать. Это были Островский и Салтыков- Щедрин, Короленко, Шолохов, Фадеев… Но вдохновлялась, когда рассказывала о Блоке и Есенине.

Географию нам в старших классах преподавал Солоид Александр Фёдорович.

Это был новый человек в школе – представительный и импозантный, немногословный и всегда спокойный. Надо было обладать сообразительностью и быть достаточно эрудированным, демонстрировать абсолютное знание карты и представлять экономическое развитие региона, чтобы он оценил знания на "отлично". Скажем, знания географии Франции по школьному учебнику совсем не гарантировали хорошую оценку, если не мог ответить на вопрос:"А какие провинции Франции известны по спирто-водочному производству?" или, когда мы изучали страны Средиземноморья, он мог неожиданно спросить:"А каково значение фрахта для Греции?" и "Из какой стали была сделана шпага Дартаньяна?".
Знания, полученные на его уроках были настолько фундаментальны, что я до сих пор помню и, надеюсь, безошибочно мог бы рассказать через какие проливы и каналы и по каким морям надо проплыть, чтобы морским путём добраться из Санкт – Петербурга в Одессу.

Прямой противоположностью Солоиду был педагог истории Фарберг Матвей Моисеевич.
Сухопарый и неразговорчивый, неулыбчивый и с тяжелым, казалось, гипнотизирующим взглядом, он никогда не допускал разговоры вне рамок программы и не требовал более того, что написано в учебнике.
У меня с ним сложились непростые отношения. Знакомый ещё с дошкольного возраста с энциклопедией Брокгауза и Эфрона, стоявшей в отцовском шкафу, я улавливал различие в толковании отдельных исторических фактов, данных в Энциклопедии, с учебником истории, и задавал на уроке вопросы, явно раздражающие Фарберга. Сначала он говорил:"Чушь! Не задавайте глупые вопросы", потом стал ещё и слегка прикладываться указкой к спине. Но я, подзуживаемый классом, продолжал терзать его, и тогда, чтоб заткнуть мой "фонтан", он в течении полугода, к всеобщему удовольствию ребят, урок начинал, вызывая меня к доске:"Расскажите, что я задавал, и что вы нашли в энциклопедии!".
Его уроки проходили в абсолютной тишине, и при малейшем нарушении, было отчётливо слышно предупреждающее постукивание карандаша учителя о стол. Но у нас и в мыслях не было нарушать порядок урока, мы уважали его, чувствовали, что человек он беззлобный, а строгость напускная, и по-доброму называли между собой – Мотя".
Мы не ошиблись в оценке своего учителя - уже в десятом классе, перед самым окончанием нами школы, он расслабился и рассказал, что всю войну прослужил связистом и закончил её под Будапештом. Он говорил, что война – это тяжёлая работа, за которой боязнь и страх за жизнь отступают на второй план. Свой рассказ он прерывал молчаливыми паузами, видимо что-то вспоминая, и мы молчали вместе с ним.

Да простят меня другие учителя, имена которых ушли из памяти, или могу ошибиться в правильности их написания.
Но я не могу не вспомнить добрым словом нашего физика Юрия Николаевича Николаева, интеллигентного и добрейшей души человека. Он был готов извиняться за всё и перед всеми, и постоянно сокрушался, что в школе нет нужного оборудования, чтобы наглядно продемонстрировать изучаемые физические явления.
Как-то он решился отвести нас в соседнюю женскую 23 школу, где он тоже преподавал и был хорошо оборудованный физический кабинет, но, как говорится, "опыт не удался" – мы не соблюли все ограничения, какие были оговорены условиями посещения женской школы.
Мы с большой теплотой относились к нему и сожалели, когда узнали в середине года, что он решил покинуть нашу школу.

Слева направо: А.Ф. Солоид, Ю.Н. Николаев, М.М. Фарберг, А.И. Лунина, Н.К. Березина, Н.П. Рукавицын, ..., М.А. Айдинян, В.И. Асютин

Заменил его, неожиданно появившийся на уроке физики новый педагог – Асютин (надеюсь, что не ошибся в написании фамилии). Мы не успели с ним плотно познакомиться, и в памяти сохранилось, что объяснение какого-либо нового раздела физики он начинал с фразы: "Это тело сделано из мела". Так и закрепилась за ним кличка "бядан", что означало на азербайджанском "тело".

Увы, не помню ни фамилию, ни отчество нашего старого математика, имя которого было Самсон. Мы привыкли к чудачествам этого пожилого и убелённого сединой человека, для которого математика была всей его жизнью.
Математика считалась основным предметом, по расписанию она была все дни недели, и мы ежедневно должны были быть готовы к опросу.
У нашего Самсона была своя и очень простая система – он пересаживал весь класс, оставляя одну из трёх колонок парт свободной. На них усаживались по одному опрашиваемые, каждому из которых вручались листки с задачами и примерами. Каждому индивидуально - не списать, не подсказать. Остальной класс в это время был занят ответами на устные вопросы и решением написанных на доске задач. На следующее утро листки опроса возвращались с исправлениями и оценками. Выше "4" он не ставил, а на вопрос: "Почему не "5", если нет ошибок?", он отвечал:"Отлично знает Он, - показывая на небо. – Я знаю на "хорошо", а теперь и ты. И чем ты недоволен?".
У него была какая-то болезнь ног, и он периодически болел. Мы навестили его как-то дома и увидели неухоженную холостяцкую квартиру, на стенах которой кнопками были прикреплены листки с математическими формулами, на столе лежали математические книги …

Его сменил Айдинян Михаил Аветович. Ему было не более 30 лет, но мы знали, что он прошел войну, окончил после неё педагогический институт и опыта преподавания не набрался. У нас не было времени для близкого знакомства – оставалось несколько месяцев до окончания школы.

Не могу сказать, что мы были озадачены будущим, но и не думали оставить о себе какую–либо память, тем более материальную. И, тем не менее, неожиданно для всех, случай представился.
Послевоенный Баку благоустраивался, и с центральных улиц убирали трамвайные пути. Их разбирали и на улице 28-го апреля в квартале от нашей школы. Не помню, кому пришла идея привлечь старшеклассников к этой работе – надо было разбить асфальт и вытащить шпалы и рельсы. И мы, два десятых класса и два девятых, эту работу выполнили на участке между улицами л. Шмидта и пр. Ленина. Деньги за эту работу пошли на приобретение школьного радиоцентра.
Первую передачу по нему - "Говорит радиоцентр 160-ой" - мы услышали во время уроков в мае 1951 года, а в конце июня по нему крутили музыку на нашем выпускном вечере.

С благодарностью к администратору сайта "Наш Баку" – Ирине Ротэ я погрузился в воспоминания о школе, которую окончил более 65 лет назад и с теплотой храню память о ней и своих учителях.
Из недавней информации я узнал, что в 160-й идёт ремонт, и его ходом интересовался Президент республики Алиев. Это значит, что школа до сих пор значится в числе лучших, иначе бы не удостоилась столь высокого патронажа. И это меня радует.

Выпускник 1951 года 160-ой школы г. Баку, бакинец Л.Г.Б.


Большое спасибо Вам, дорогой Лев Буяновский, за Ваши очень интересные воспоминания! Удачи Вам и здоровья!