Биренберг Иосиф Самойлович - мастер авиационного вооружения

Биренберг Иосиф Самойлович - мастер авиационного вооружения

1921-

Родился 20-го мая 1921 года в деревне Хрипля Базарского района на Житормищине. Село небольшое, всего восемьдесят дворов, и в Хрипле среди украинцев жила одна наша еврейская семья, занимавшаяся хлебопашеством.

Мой отец был простым крестьянином, солдатом воевал в Первую Мировую Войну, и после войны вернулся в Хриплю, получил несколько гектаров земли, пахал землю и вместе с моей мамой растил девятерых детей. Отец умер в 1937 году в Коростене. К тому времени старшие сыновья уже оставили родительский дом: Мирон работал строителем, Гриша на железной дороге в Подмосковье на станции Расторгуево, а еще один брат - Абрам, служил в Красной Армии, был участником боевых действий с японцами на озере Хасан, и после демобилизации работал на химзаводе им. Войкова. Я окончил школу-десятилетку в районном центре Базар, что в семи километрах от нашей деревни, и после школы, в 1938 году поступил на учительские курсы в Коростене. После их окончания меня направили работать в школу- семилетку в село Михайловка. Рядом с селом находился гранитный карьер, в котором работали заключеные. Вскоре после моего приезда в Михайловку, забрали, на службу в армию политруком директора школы, и, меня, 18- летнего парня, назначили директором вместо него.

Я также преподавал немецкий язык и был классным руководителем.
1-го января 1940 года меня призвали в РККА, и на станции Коростень две мои старшие сестры проводили меня в Красную Армию. Я думаю, что это был необычный призыв, в военкомате, видимо, заранее знали, что наша команда набирается для службы в авиации, и поэтому брали людей только с образованием. Со мной в этот день из Коростеня призвали много народу, и все были или с полным средним или даже с высшим образованием. Я помню своих товарищей по призыву: Петр Яковлевич Кравчук - преподаватель истории, Петровский - зав. школой, Миша Дубинский, Фельдман Абраша, Миша Шапиро - все закончили среднюю школу, и так далее. Нам сказали, что срок нашей службы "по закону" - два года.

Никаких особых чувств я не испытывал: ни радости, ни грусти, ни печали, ни озабоченности. Шел служить со спокойной душой, шел отдавать свой долг Родине, как и все мои сверстники. Тем более времена стояли смутные: закончилась "Польская кампания", началась война с Финляндией, и я понимал, что служить обязан.Поднялся в вагон, поезд тронулся - и для меня начался новый отсчет времени. Как я тогда думал - на два года, а все обернулось иначе...

Мы не знали - куда едем. Сопровождал нас "человек-солдафон", который с первых минут начал угрожать - "в тамбур без разрешения не выходить, разговаривать только вполголоса, веселиться нельзя", и все прочее, в подобном духе.
Как великую тайну этот солдафон хранил название конечного пункта нашего пути. Но когда позади остался Харьков, Ростов-на-Дону, мы сами стали догадываться, что нас везут служить на Кавказ. Уезжали из Коростеня в не слабый мороз, а уже через три дня поезд мчался по просторам, где, в нашем понимании, не было даже следов зимы. Из окна вагона на нас смотрели огромные горы, зеленела трава под безоблачным небом.

Привезли нас в Баку, в ШМАС (Школа Младших Авиационных Специалистов). Переодели в красноармейское обмундирование, после чего мы ненадолго перестали узнавать друг друга. В школе было два основных отделения: одно готовило мотористов, другое - мастеров авиационного вооружения. Я был зачислен в оружейники. Большинство новобранцев стремилось попасть в мотористы, тогда слово - "моторист" - не звучало, оно - пело.

Вскоре в ШМАСе мы приняли военную присягу. Я до сих пор помню ее текст - "... торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным бойцом. Если я нарушу..., то пусть покарает меня рука трудового народа...".
В школе авиаспециалистов мы прозанимались 4 месяца, курсанты - оружейники изучали 7,62 мм пулеметы ШКАС и 20-мм авиационные пушки ШВАК. Мы изучали их конструкцию, разбирали и собирали это оружие, учились устранять задержки при стрельбе, пристреливать пулеметы, сами наполняли металические звенья пулеметной ленты и укладывали в ящики. Была и строевая подготовка.

На общевойсковую подготовку для нас выделялось всего несколько часов в неделю. Кормили в школе хорошо, но мы получали жалованье младших сержантов, а это всего несколько рублей, но хватало, чтобы купить недорогие папиросы "Пушка", "Труд" или "Беломор". Дедовщины не было и в помине. Военная дисциплина меня не угнетала, хотя некоторые младшие командиры порой порывались муштровать курсантов. У нас в большей части были неплохие командиры и преподаватели. Помню начальника школы Швецова, его заместителя по политчасти Базахчяна, преподавателей Кругликова, Папьяна, Милованова, строевика Ранга.

Красноармейская книжка ветерана(он первые три года служил в авиации в техсоставе)

По окончании школы мне присвоили звание отделенного командира и в качестве мастера по вооружению, вместе с другими специалистами, отправили в Ереван, столицу Армении, где формировался новый истребительный авиаполк - 84-й ИАП. Со мной вместе оказалось много ребят из коростенского призыва: Петровский, Шум, Шапиро, Фельдман, Кравчук, Мусиенко, Дубинский.
В начале июля 1941 года наш 348-й ИАП был перебазирован в Мильскую степь, это близко к советско-иранской границе. Мы сидели в глухой и голой степи, на полевом аэродроме и только изредка, по трубке телефона возле КП полка, слышали невнятные обрывки радиосводок.

Радисты говорили, что в сводках Информбюро сообщают об успехах наших войск, о сотнях сбитых самолетов и подбитых танках противника, но где проходит линия фронта - мы абсолютно не представляли. Ни газет, ни писем. Даже политработники ничего не могли нам прояснить. Знали, что немцы взяли Минск и Львов, и все... И тут в один из июльских дней полк получил приказ ударить по аэродрому противника и уничтожить находящиеся на нем самолеты.

Название аэродрома в приказе не указывалось, но по координатам цели и по времени полета "Чаек" летчики сразу догадались, что речь идет об иранском городе Тебризе. И спустя несколько дней уже весь наш полк разместился на этом тебризском аэродроме. Из Мильской степи до границы с Ираном, до города Джульфа, я вместе с другими ребятами из техсостава добирался на грузовой машине с боеприпасами.

А из Джульфы в Тебриз летел на старом самолете ПР-5. Со мной рядом сидел наш солдат, тяжеловес, украинец Попадюк, который советовал, успокаивая меня и себя - "Если начнем падать, ты упрись ногой в стенку, авось поможет". На Тебризском аэродроме не было никаких следов нашей бомбежки, за исключением неразорвавшейся бомбы ФАБ-50. Наш полк частично расположился на поле, где только что был убран урожай зерновых. Ровная и твердая поверхность, и большая площадь поля подходили для взлета и посадки наших истребителей. Стали смотреть, и куда нас нелегкая занесла. Иран произвел на нас удручающее впечатление. Нищая страна.
В ноябре 1941 года наш полк вывели из Ирана в СССР, отправили на Кубань, разместили рядом с городом Армавир.

Материал с сайта: Здесь