Нателла и Александр Войскунские. Полвека любви Версия от 03:17, 11 февраля 2022; I am (обсуждение | вклад) (→‎Глава 3)(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)

Нателла и Александр Войскунские. Полвека любви

Статья в работе

Наш Баку был богат не только нефтью, но и людьми, способными преодолевать любые жизненные трудности и самозабвенно любить.

После ухода последнего родителя мы обнаружили, что в доме хранится несметное число документов, рисунков, фотографий и памятных предметов наряду с бытовыми предметами.
И вот мы подготовили (руками Натэллы) грандиозную выставку «Полвека любви» — О ВРЕМЕНИ в преломлении жизни одной семьи (запасливой на сохранение документов). Выставка сейчас в Казанском Кремле — в 6 больших залах Госмузея.
Почему в Казани? Так случайно получилось: Натэлла дружит с тамошним директором, и та ухватилась — давайте к нам в Казань. Музей дал площадку и добавил свои картины того времени.
Выставка будет в Казани до февраля, потом мы думаем организовать нечто аналогичное в Баку (если удастся) и в Москве.

ЗАЛ 1

• 
• 
• 

Глава 1. Женька + Лидочка

Эта история началась в 1939 году в июне, когда за отличную учебу и активную общественную работу выпускникам бакинской школы-десятилетки № 1 Лидии Листенгартен и Евгению Войскунскому вручили каждому уникальное во всех смыслах издание, и поныне представляющее собой непревзойденный с точки зрения содержания, дизайна и инфографики образец полиграфического искусства.
Эта образцовая во всех отношениях книга – напутствие молодежи – повествовала о Сталинской конституции и достижениях социализма. Рассказ о Лидочке и Женьке начинается с самого конца, с 3-го июля 2020 года, когда в возрасте 98 лет скончался старейший писатель России, знакомый многим поколениям советских читателей как известный автор научно-фантастических книг, а читателям новой России как – маринист, автор военной прозы.

Евгений Львович соединился с покинувшей его в 1988 году Лидухой – Лидией Владимировной – в еврейской части Востряковского кладбища. В память о ней – его роман «Полвека любви», но на самом деле Любовь длилась куда дольше: до его последнего вздоха. Это была Жизнь длиною в Любовь, или Любовь длиною в Жизнь. «Да, нам повезло, мы родились в одно время, в одном городе, учились в одной школе. Но время, которое выпало нам для жизни, было не из лучших. Все, что произошло в стране в двадцатом веке, так или иначе вплелось, вмешалось, вторглось в нашу жизнь, более того — не раз грозило гибелью. Война, блокада, голод, долгая разлука, гонения — всех этих «прелестей» мы нахлебались вдосталь. И все же… Небесам, на которых совершаются браки и плетутся судьбы людей, было угодно, вопреки тяжким обстоятельствам жизни, соединить нас».

Разбирая архивы отца, мы с мужем – Войскунские-младшие – обнаружили бесценный исторический материал, в котором история страны – со всеми ее трагическими и светлыми сторонами – предстала столь явственно, что не рассказать, не показать историю любви наших героев, подкрепленную подлинными артефактами эпохи, было бы неверно и по отношению к нашим героям, и по отношению к эпохе. В семье Войскунских-старших хранилось всё – телеграммы, почтовые «открытки» и письма, записки, которые писались от случая к случаю, любимые пластинки, прошения разных лет в давно не существующие институции… а также электроплитка и кипятильник, шляпы и шляпки, сидение на унитаз, столь необходимое в коммунальной квартире, когда каждый шел в уборную со своим сиденьем; газеты, книги с засушенными между страницами цветами; старые чемоданы и сумки, шляпные коробки, елочные игрушки и «бухгатерские» нарукавники, электробритва «Харьков» и диафильмы…

А также школьные стенгазеты, комсомольские и профсоюзные билеты, вечный календарь и пишущая машинка «Эрика», читательские билеты и даже… Даже билет на посещение мавзолея Ленина-Сталина…
А еще – бесценные по нынешним временам вышитые скатерти и предметы одежды. Сохранили даже большие красивые салфетки из марли с мережкой – результат ручного творчества узниц ГУЛАГовских времен… Итак, ВСЕ экспонаты подлинные, и это делает ПРОЕКТ поистине уникально документальным.

Женька + Лидочка

1939 год. На выпускном балу 24 июня Женя объяснился Лиде в любви (после чего они полвека отмечали этот день). Они учились в параллельных классах.

Лидия Листенгартен – дочь Владимира Львовича Листенгартена, главного геолога наиболее богатого в СССР бакинского нефтяного месторождения, награжденного за трудовые успехи Орденом Ленина, и известного в Баку зубного врача Рашели Соломоновны Иткинд. Родилась в октябре 1921 года в Баку. Ко дню окончанию школы отец Лидии – расстрелян, мать – в ГУЛАГе как ЧСИР (член семьи изменника Родины). Лида живет в семье родной сестры мамы – Эсфири Иткинд-Листенгартен, которая являлась женой Альберта Львовича – родного брата ее папы (два родных брата женились на двух родных сестрах). Кончилась жизнь одной из благополучных, казалось бы, бакинских семей – с тягучей мелодией виолончели, на которой любил играть Владимир, с любимой домашней собачкой (сохранилась маленькая круглая коробочка со вставленной в крышку фотографией Лидочки с ее Леди), с надеждами на прекрасное будущее единственной любимой дочери, комсомолки и отличницы.

Евгений Войскунский – сын фармацевта Льва Соломоновича Войскунского (после Великой отечественной войны, окончив университет, он преподавал латынь в медицинском институте). Лев Соломонович родился на границе Литвы, Польши и Российской империи в селе Вайшкуны (отсюда и происхождение фамилии). Случайно оказавшийся в Баку в 1918 году, он быстро нашел работу в аптеке на Базарной улице. В Баку Лев женился на Вере Розенгауз – восторженной девушке, переписывавшей в свою тетрадь стихи Блока, Надсона, Северянина, Бальмонта. Там же в Баку в апреле 1922 года родился их единственный сын Женя.

Ленинград

После объяснения в любви наши круглые отличники задумались о поступлении в ВУЗ. Надо было и высшее образование получить, и ни в коем случае не расставаться. Евгений уже имел четкие планы – он отправил свои документы в Академию художеств в Ленинграде, а значит, и Лиде быть там. Она поступила в Ленинградский университет на исторический факультет. Оба жили в общежитиях. Влюбленные гуляли по прекрасному городу, гармония и красота которого делала их самих еще прекраснее.

Любовь их была платонической поневоле, а вовсе не из-за желания подражать Александру Блоку и Любови Менделеевой. Они жаждали уединения, но его просто не было. Студенчество жарко спорило о войне в Испании, о прочитанных книгах и просмотренных фильмах, о спектаклях ленинградских театров. Они полюбили город на Неве, но всем сердцем были в родном Баку – и климатически теплом, и душевно щедрым, столь пряным и терпким на вкус и на запах от аромата всевозможных сортов зелени и фруктов. О городе, раскинувшемся у Каспийского моря, о длиннющем бульваре вдоль бакинской бухты, с уютными и укромными скамейками для влюбленных…

• 
• 
• 

На летние каникулы 1940 года приехали в Ленинград родные сестры Рашели-Розы: Фира и самая младшая – Анечка. И отправились они с Лидочкой в Сегеж на свидание с ее мамой.

Из дневника Лиды: Я страшно боялась поездки к ней. Все же не шутка — 2 года мы не виделись. Я сама точно не знаю, чего я боялась; очевидно, думала, что она сильно изменилась, вдруг (ах, боже!) я не узнаю в ней своей прежней мамочки… Все мои страхи оказались напрасными. Мамочка почти не изменилась. Как много я узнала там такого, что мне и в голову не приходило. Да, если об этом думать и размышлять, то лучше уж совсем не жить на свете. Хорошо, что у меня такой характер, что я сильно поддаюсь в тот момент, а при перемене обстановки все забываю. Зимою мы снова поедем к мамочке.

И все-таки разлука…

В октябре 1940-го начался призыв. Отсрочки Жене не дали. Так и не успел он до отправки в армию получить 500 рублей своей Сталинской стипендии. В военкомате предложили на выбор несколько военных училищ. Женя отказался – решил: отслужу два года рядовым и вернусь в alma mater. Он не знал, что военная служба затянется на долгие шестнадцать лет…

Совершенно нестерпима была мысль, что предстоящая разлука может напрочь оборвать отношения с Лидой. 8 октября к девяти ноль-ноль Евгений Войскунский явился в военкомат.

Лида и Женя расстались поздно вечером 7 октября, еле оторвав себя друг от друга, и уговорились часто писать и ежедневно перед сном, в одиннадцать, думать друг о друге, как бы мысленно встречаться в эту минуту. Уже на девятом десятке Евгений Львович писал: «…редко встречаются на свете женщины столь цельные и правдивые, стойкие и женственные, как моя Лида; она обладала, по выражению Платонова, «нежной, доверчивой силой жизни» и была достойна самой высокой любви».

В огромном холодном трюме, устланном слежавшейся соломой, Евгений отправился морем на место службы на полуострове Ханко. Если бы он знал… Если бы Лида знала… Они писали друг другу часто — раз в три-четыре дня. Итак, они расстались 7-го октября, а 11-го октября (в день рождения Лиды) уже летит первое письмо Жени. Он пишет, лежа в трюме парохода. Письмо короткое – мешает качка: Целую бесконечно много мою любимую...

24 ноября 1940 г. Женя – Лиде: Ты замечаешь, что мы с тобой часто упоминаем и склоняем во всех падежах слово «надежда»? Когда же эта пресловутая «надежда» примет более осязаемые формы?! <…>Моя милая, моя маленькая, звонкоголосая — я люблю тебя. Разлука не гасит горящую свечу моей любви. Наоборот, она разгорается все больше…<…> Только — дождись, дождись меня…

В ночь на 22 июня 1941 роту подняли по тревоге. И лишь в середине дня узнали, что это не учебная тревога, а — война.

Зал 2. Глава 2. Женя — Ли

• 
• 
• 

• 
• 

2 июля 1941. Женя – Лиде: Я продолжаю писать тебе в Ленинград, т. к. думаю, что тебе не удалось выехать. В случае же, если и удалось, то, надеюсь, письма все же не пропадут. Не писать же тебе невозможно. Помнишь, я тебе как-то сказал, что нам, нашему поколению предстоит вынести жестокие опустошительные войны и что я с радостью принял бы участие в такой войне, пусть даже затяжной, лишь бы она была последней и избавила человечество от необходимости истреблять друг друга и обеспечила прочный мир. Похоже, что нечто в этом роде сбывается. Я представляю, какой единый порыв, какое воодушевление царят сейчас там, на «Большой земле», и это учащение биения пульса страны передается и на наш маленький клочок земли. <…> Меня волнует лишь мысль о беспокойстве там, дома, я даже боюсь представить себе, что творится с моими родителями. Но я не сомневаюсь, что это «Иди!» матери станет понятно и для них. ====ОБОРОНА ХАНКО==== Женя провел на Ханко 14 месяцев – с 10 октября 1940 года до 2 декабря 1941 года, из них – ставшая легендой 164-дневная оборона полуострова Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов, патриотов земли советской, ни на шаг не отступая перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь и бессмертная слава вам, герои Ханко! Ваш подвиг… учит, как надо оборонять страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским бешеным зверьем. Мужественные защитники Ханко дерутся с таким героизмом, потому что они знают: с ними весь народ, с ними Родина, она в их сердцах, и сквозь туманы и штормы Балтики к ним идут, как электрические искры огромного напряжения, слова восхищения и привета. У этих людей нет ничего личного, они живут только Родиной, ее обороной, ее священными интересами. Этот доблестный, героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!

Женька, прыгай!

Эвакуация части защитников Ханко по приказу командующего проходила на гигантском турбоэлектроходе «Иосиф Сталин». Все прошло быстро и организовано. С каждой милей они приближались к Кронштадту. Однако четыре последующие один за другим взрыва привели к тому, что судно потеряло ход… накренилось… к борту стали подходить тральщики и снимать людей…Выхода не было – надо было прыгать! Стоя на фальшборте и вцепившись рукой в стойку, Женя висел над беснующейся водой, как над пропастью. Все кончено, мелькнуло в тот момент в его голове … Он не помнил, сколько времени так висел — минуту, час или вечность. Снизу раздавалось: «Женька, прыгай!» Подошел еще тральщик, снова посыпались люди, прыгнул и он, чьи-то руки подхватили его. Такие прыжки бывают раз в жизни и для долгой жизни, для исполнения предназначения, о котором Женька, впрочем, еще не знал… отдельно: Мне кажется, я прожил не одну, а несколько жизней — настолько они не похожи одна на другую. Первая — бакинское детство и ранняя юность. Затем, как в кино, действие переносится в холодный и прекрасный довоенный Ленинград. Вторая жизнь наступила с началом военной службы на полуострове Ханко. Там меня, 19-летнего, застигла война. Она обрушилась неистовым артогнем, удушливым дымом лесных пожаров. Мне кажется, что в ту декабрьскую ночь сорок первого года, когда турбоэлектроход «Иосиф Сталин» подорвался на минном поле, кончилась моя вторая жизнь.

Лида в блокадном Ленинграде

Какая же необыкновенная сила духа и воли была заключена в этой бакинской интеллигентной девушке, если ее подруги, боясь, что они сразу же съедят всю суточную порцию хлеба, отдавали свои порции Лиде, и она сберегала их?!

Лида эвакуировалась из блокадного Ленинграда вместе с Университетом по дороге жизни. 2 апреля 1942 года она записывает в дневнике: Вот я и в глуши, в Саратове! Действительно, здесь грязь такая, как в большой деревне. Но, несмотря на это, я счастлива, что наконец добралась сюда из Ленинграда. Последнее время моя жизнь там была подобна кошмарному сну.

Письмо Лиды из Вологды, написанное второпях, на вокзале, в ожидании кормежки: Лида с несколькими подругами вышла с вокзала в город, вдруг — звуки траурного марша, идет похоронная процессия, несут на плечах гроб с покойником. «Мы, — пишет Лида, — беззвучно хохотали. Так дико, так смешно было видеть похороны с музыкой, после Ленинграда, где люди падали мертвыми в снег, и в лучшем случае их увозили на салазках куда-то, к яме с общей могилой…»

6 декабря 1941 года – Кронштадт

Женя:« Дяденьки, хлеба». Я всмотрелся в одного из подростков, в плохонькую его одежку, в прозрачные, обтянутые скулы, в недетские печальные глаза под надвинутым треухом. Так впервые глянула на нас блокада». Первое, что делает Женя – отправляет телеграммы в Баку родителям: прибыл в Кронштадт, здоров и бодр; и Лиде – в Ленинград: я в Кронштадте, скоро увидимся. Лида: «я ждала прямо-таки из последних сил. Всех в нашем штабе МПВО предупредила, что ко мне должен прийти ты, — чтобы знал, где меня найти. А ты не шел и не шел…»

4 января 1942 года Женя – Лиде: Грустно, родная, что я сам не могу прийти к тебе, когда нахожусь так близко. Но делать нечего. Если б это от меня зависело!.. Что ж, приходится запастись терпением снова. Я, столь неожиданно даже для самого себя ставший газетным работником, буду теперь работать в кронштадтской газете «Огневой щит»…

Бракосочетание. Махачкала

Женя наконец получил свой первый отпуск с начала войны. Лида и Женя встретились только в 1944 году – в Махачкале 26 сентября в 3 часа ночи. Итак, они расстались ночью 7 октября 1940-го. Прошло почти четыре года.

Из дневника Лиды: Еще ночью, вскоре после своего приезда, Женя спросил меня, люблю ли я его и согласна ли быть его женой (как он смешно произнес: «женой».) Утром, как только мы вышли из дому, Ж. потащил меня в ЗАГС. Я старалась собраться с мыслями, сосредоточиться, осознать всю важность этого шага. Женю я тоже просила хорошенько подумать, всячески допрашивала об его чувстве. Так мы дошли до этого заветного учреждения, очень невзрачного на вид. Я долго не решалась зайти туда, и мы прохаживались с Женей взад и вперед. Наконец, я решилась. Мы вошли. Итак, мы вошли в ЗАГС. Поразило нас объявление: «Запись смертей и разводов». В общем, нас записали. Я сидела и думала о том, что совершается, пожалуй, самое важное в моей жизни. И как просто… Старалась настроить себя на торжественный лад. <…>

Мы спустились вниз к морю. Спуск этот очень красив — пожалуй, это самое красивое место в Махачкале. Женя особенно нежно и крепко вел меня под руку. Мы больше молчали. Оба были взволнованны. Так мы подошли к морю, встали на узкой площадке, прибой бил у наших ног. Женя обнял меня, и мы крепко поцеловались. В это мгновение никто и ничто не существовало для нас. Женя шептал мне разные нежности и уверял, что его любовь так же вечна, как вечен прибой у наших ног. Я отвечала тем же. Приятно было глядеть в даль морскую и думать о том, что наша любовь так же беспредельна, как беспредельно море, горизонт, даль.

Никакой первой брачной ночи не было и не могло быть – надо было пробиваться на поезд Махачкала – Баку. Из дневника Лиды: …Мы были очень счастливы. Днем мы старались быть друг около друга, не могли оторваться…. Я чувствовала, что с каждым днем люблю его все больше… Как чудесна эта интимность...

13 октября 1944 г. уехал Женя. Как сразу стало грустно и пусто!.. Когда уже я буду вместе со своим Женей, и мы сможем быть всегда вместе, не расставаясь…Какое это будет счастье! <…> Тогда мы будем счастливее всех смертных…Но когда, когда уже это будет!

тими словами, записанными 17 марта 1945 года в Махачкале, обрывается дневник Лиды.

Глава 3. Евгений, Лидуха и Алька

Женя: Победа! Господи, победа, кончена война! Ли! — хотелось мне крикнуть через Финский залив, через всю Россию. Родная моя, победа! Теперь уже скоро, скоро встретимся, мы заживем счастливой жизнью! Ах, какая прекрасная жизнь нас ожидает… Женя: Моя любимая! <…> Сегодня праздник. Вишни и груши цветут, покрылись нежными белыми цветами. Вчера слышал трели соловья — он заливался почти как Пантофель-Нечецкая. <…> Мне грустно, родная. Весна всегда будит во мне грустное чувство неудовлетворенности. Если бы ты была здесь! Я писал бы тебе любовные записки, ей-богу. Мы гуляли бы при луне и слушали, как шелестит ветер листьями деревьев. И украдкой, по-школьному, целовались бы. И мы бы говорили о счастье…

Май 1946 года

Лида успешно закончила Университет. Ее мама Рашель Соломоновна, отбывавшая ссылку в Казахстане, в печально известном АЛЖИРЕ, возвращалась в родной Баку. Лида приехала к Жене. Началась их семейная жизнь. Осенью они переехали в крайнюю западную точку СССР – в Пиллау (Балтийск). Может, впервые с той поры, как Женя покинул отчий дом, у него было покойно на душе. Он с удовольствием привыкал к семейной жизни. Женя писал: Как здорово, как славно, что любимая жена не где-то там, в махачкалинском далеке, и не в темных линиях Васильевского острова, а тут, рядом. Один медовый месяц сменялся другим. Но вскоре нас поглотили новые заботы. Лида забеременела.

Решено было ехать к родным в Баку. Женя получил отпуск. В конце октября они приехали в родной город. Среди встречавших их на вокзале была Рашель Соломоновна. Впервые Женя увидел свою тещу, а она Лидочкиного мужа... Они с Лидой стояли обнявшись и плакали. Они оплакивали: Лида – отца, ее мама – своего мужа, расстрелянного в ночь на 1938 год, свою разрушенную семейную жизнь, страшную свою судьбу. Было решено на «семейном совете», что, когда подойдет срок, Женя привезет Лиду в Баку. Они приехали в апреле 1947 года, а 18 мая родился мальчик, которого назвали Александр, по-бакински Алик, Алька.

Женя: Я всегда торопился к тебе. И в первые годы семейной жизни, и в последующие. Всегда. Но никогда не торопился так, как в том счастливом мае 47-го года, когда у нас родился сын.

Из письма Лиды от 16 июля 1947 года: Малыш наш чувствует себя хорошо, смотрит в глаза и буквально хохочет. Мишка (он недавно приехал) застал его голенького, барахтающегося на постели. Он был так хорош, что Миша [Лидин двоюродный брат] не мог от него оторваться и все время подходил посмотреть на него. Я очень рада, что у нас растет такой милый и веселый ребенок…

Поздравляем сыном родился 18-го оба чувствуют себя прекрасно крепко целуем Счастлив горячо целую сына всех дорогих моих выезжаю 21

Ноябрь 1947 года. Либава (Лиепая). Вся семья в сборе. В 8-ми метровой комнате на улице Узварус.

22 мая 1948 года. Лида записывает: …сын начал неожиданно ходить. До этого очень боялся, а тут сразу пошел с одного конца кухни до другого, причем на лице его были недоумение, испуг и торжество. Так он начал сам ходить…»

Женя в это время находился в Москве – сдавал сессию в Литинституте. Сдал все прекрасно, отличная память у Жени – Евгения Львовича – сохранилась до глубокой старости, почти до без малого ста лет.

Март 1953 – смерть Сталина. Контр-адмирал Пышкин. «Товарищи офицеры, — обратился он к залу. — Нас постигло большое несчастье. Умер наш любимый, наш великий…" — Тут начальника сотрясло рыдание, он всенародно расплакался. Ему поспешно налили воды из графина. Казалось чем-то нереальным все это. Кто-то громко всхлипнул сзади. Я обернулся и увидел капельмейстера Петрова-Куминского, по его помятому жизнью лицу катились слезы…Катились слезы, стекала в канал талая вода, неслышно и неотвратимо творилась История. Откуда нам было знать, что спустя три года страну потрясет судьбоносный доклад Хрущева… что идол падет с пьедестала… и начнется отсчет другого времени, другой эпохи…

Нет, в тот мартовский вечер ничего мы не знали, не могли знать о том, что нас ожидает за непроницаемой завесой грядущего. Было страшно, сиротливо, странно…Было странно думать, что начинается Время Без Сталина.

1954 год. Алик пошел в первый класс. «Сообразительный, — сказала классный руководитель однажды Лиде. — Вчера я показывала детям картинки, там были медведи, я спрашиваю: как они называются? Ну, хор голосов: «Белый!» — «А этот?» — спрашиваю. «Коричневый! — кричат. — Черный!» И только ваш сын правильно сказал: «Бурый». Женя спросил однажды Алика: «Ты, наверное, самый толстый в классе?— Нет, — ответил он. — У нас есть девочка, она еще толще. Она еле стоит.»

Демобилизация. Возвращение в Баку

Отслужив на флоте шестнадцать лет, Женя вышел наконец на долгожданную «гражданку». Переезд в Баку. Когда-то уехали отсюда, 17-летние, наивные, влюбленные. Теперь им по 34, и они возвращаются в родные пенаты — битые жизнью и войной… испытавшие голод, блокадную погибель, гонения, разлуку… и по-прежнему влюбленные.

Смерть отца - Льва Соломоновича Войскунского

«Что знал он в жизни? Бедное детство в Свенцянах. Турецкий фронт, взятие Эрзерума. Тревожные революционные годы в Баку, смены властей, турецкая оккупация, советизация Азербайджана. Постоянные нехватки всего, что нужно для жизни, — а уже семья и ребенок, и все силы, вся недюжинная его энергия уходит на то, чтобы прокормить семью. Окончил экстернат филологического факультета, успешно сдавал экзамены в университете. Неутомимый труженик… Вот и не выдержало, надорвалось его сердце… на шестьдесят шестом году смерть разгладила морщины вечных забот на высоком его лбу…»

Забившись в угол за занавеской, где стоял старинный умывальник, Женя облился слезами… впервые в жизни… Из письма Лиды от 21 сентября 1947 года: Вчера вечером получили твою телеграмму с радостной вестью: ты зачислен в Литинститут…Даже не могу передать, как я счастлива и горда тобой. Да, да, горда — и не смей улыбаться. Это значительнейшее событие и большой сюрприз к нашей третьей годовщине. Замечательный подарок. Теперь нам остается обосноваться в Либаве, быть вместе и больше не разлучаться…

1952 – Женя окончил Литинститут. Женя: Мне и радостно, и печально. Прощайте, однокурсники, творчества вам и удачи! Прощайте, преподаватели, я сохраню до конца своих дней добрую память о вас и благодарность — Сергей Иванович и Николай Иванович Радциги, Сергей Константинович Шамбинаго, Александр Александрович Реформатский, Ульрих Ричардович Фохт, Валентин Фердинандович Асмус, Лидия Александровна Симонян…

Год 1955-й нес перемены. Самой существенной была реабилитация Лидиных отца и матери. Официальные бумаги с печатью удостоверили, что не было «состава преступления». Поразительная ранняя пора хрущевского «воцарения». Со скрипом, со скрежетом недоверия раскрывались ворота ГУЛАГа, выпуская на волю тот самый народ, который объявили творцом истории. Зал 6

Глава 6. Евгений Львович и Лидия Владимировна

В 1955-м в альманахе «Молодая гвардия» напечатали повесть Жени «Шестнадцатилетний бригадир». А в конце того же года в Воениздате вышла Женина первая книжка — «Первый поход», состоящая из двух маленьких повестей — одноименной и «Жили два друга». Благодаря этим публикациям политуправление ВМФ представило Евгения Войскунского на Третье Всесоюзное совещание молодых писателей. 7 января 1956 года Женя выехал в Москву. Быть может, только в мае сорок пятого года был душевный подъем такой силы, как весной пятьдесят шестого — после XX съезда.

«Поворотный знак от деспотии к демократии? Нет, пока еще нет, до демократии ох как далеко. Но — надежды! Их питали события удивительные, небывалые. Шел процесс реабилитации сотен тысяч невинных людей, расстрелянных, замученных в лагерях ГУЛАГа — и уцелевших, выпущенных на свободу. Начиналось массовое строительство жилья — десятки тысяч семей переселялись из бараков и коммуналок в изолированные квартиры (их потом обзовут «хрущобами», но в те годы о собственном туалете говорили с нежностью). В казахстанских степях началось освоение целины, а в колхозах опустошительные заготовки заменили закупками зерна (это было хорошо, но, увы, надежды на большой хлеб не оправдались: слишком далеко зашел непроизводительный, разрушительный процесс колхозной системы)».

Евгений Войскунский получает премии за пьесу «Бессмертные» и за рассказ «Мой друг Пушкарев». Евгений Львович – переводчик азербайджанской прозы на русский язык.

Тандем Войскунский-Лукодьянов. Начало научно-фантастической литературы. На написание романа ушло два года и три месяца. Но вот легла на стол толстая кипа машинописи. На титульном листе стояло: «Экипаж „Меконга“. И подзаголовок: «Книга о новейших фантастических открытиях и о старинных происшествиях, о тайнах вещества и о многих приключениях на суше и на море». Сообщение о включении романа в план Детгиза подписал ст. редактор А. Стругацкий

Шестидесятые годы…Знаменитая хрущевская «оттепель», омраченная травлей Пастернака и расстрелом в Новочеркасске. Но — тут и вынос Сталина из Мавзолея. И поразительное, невозможное в прежние годы появление «Одного дня Ивана Денисовича». И «За далью даль» Твардовского, и «Баллада о солдате» Чухрая. И первые песни Галича, Окуджавы, Высоцкого…Под напором шестидесятых — времени шумного, странного, противоречивого, словно бы очнувшегося после долгой спячки — отступало великое оледенение сталинской эпохи. Шутка ли сказать — смена эпох. Одной из характерных черт шестидесятых был всплеск интереса к фантастике. В летний день 1962-го пришла телеграмма о выходе «Экипажа „Меконга“». Лукодьянов вскинул седую голову и воскликнул: «Сбылась мечта идиота!»
1984 год – выход романа Кронштадт. С ним Евгений Львович вошел в российскую маринистику.
1990 год Мир тесен
2000 год Девичьи сны
2007 год Румянцевский сквер
2009 год Полвека любви
2018 год Балтийская сага

Поступление Алика в МГУ на филфак на отделение Структурная и прикладная лингвистика.
1969 год. Алик заканчивает МГУ и поступает в лабораторию профессора О.К. Тихомирова на психологическом факультете, и вот уже более полувека работает там же. Александр Войскунский – ведущий научный сотрудник психологического факультета МГУ, Заслуженный научный сотрудник МГУ, отец российской психокибернетики.

1969 год. Свадьба Натэллы Каменкович и Алика Войскунского в Баку. Оба знают друг друга с детства. Семьи Каменковичей и Войскунских дружили. Детская дружба Натэллы и Алика переросла в любовь, в ЛЮБОВЬ на всю жизнь. Натэлла Войскунская –искусствовед, соредактор журнала «Третьяковская галерея», Почетный член Российской Академии художеств.

Переезд в Москву

Евгений Львович и Лидия Владимировна. 1971 год. Женя с Лидой переезжают в Москву, вернее, в Солнцево. Вечером 10 марта они покинули Баку. Было и радостно, и грустно. Усугубляются проблемы с артрозом у Лиды, но она держится отлично. Они стараются путешествовать и осваивать Дома творчества писателей – Малеевку, Переделкино, Дубулты, Коктебель, Пицунду…Не упускают случая проконсультироваться с врачами, но мало что помогает…

У Жени одна «научно-фантастическая» книга выходит за другой: «Черный столб», «Ур, сын Шама», «Очень далекий Тартесс», «Плеск звездных морей», «Незаконная планета» – все совместно с Исаем Лукодьяновым.

"Господу было угодно сберечь нас с тобой. И мы вместе отправились в путь послевоенной жизни. Когда вдвоем, когда любишь и любим, не страшны никакие невзгоды. Вот только болезни…» «Мы долго им противостояли. Деформирующий артроз все более ограничивал подвижность твоих суставов. Инъекции, ванны, грязи, физиотерапия на какое-то время смягчали боль. Мы перепробовали всевозможные болеутоляющие средства. Однако главным лекарством была твоя стойкость. Ты никогда не жаловалась. Не хотела меня огорчать. Но я-то видел, понимал, когда усиливались боли… когда тебе требовалась передышка…»

31 мая 1986 Вчера, в пятницу, ездили с Лидкой в поликлинику на диспансеризацию. Результаты невеселые.

16 июня 1986. Трудно писать. Трудно дышать. Не хочется жить. У Лиды — самое страшное. И вот — приговор, жестокий, незаслуженный…Я в ужасе. Приехал домой — пал на колени — молил Господа спасти мою любимую. Я не могу без нее жить. Мои дневниковые записи тех лет переполнены тревогой и словами любви.

Август 1987 года. Они с Лидой в Переделкино. В соседней комнате жил писатель Борис Володин. Иногда вечером Женя заходил к нему. Борис наливал в стакан водки, чтобы снять ужасное напряжение. Женя сидел у него и плакал…

16 сентября 1987 в 13 час. 50 мин., умерла моя любимая. Несколько последних дней Лида была без сознания. Все силы уходили только на хриплое, трудное дыхание. Моя любимая умерла у нас на руках, мы трое – я с Натэллой и Аликом – были рядом. Я держал ее за руку, плакал и кричал: «Я люблю тебя! Услышь с последним вздохом: я люблю тебя!» …

Полвека любви — это много или мало? Мало, мало…

Зал 4. Эпилог

фото 34

Зал 5. Глава 4

фото 35 35а

Новогодняя гречка

Играть в шахматы Александра научила мама. Он получил 3-й разряд по шахматам, будучи школьником младших классов. Юные шахматисты играли во Дворце пионеров под пристальным наблюдением наставников. Мастер спорта Сурен Теодорович Абрамян всячески поддерживал его интерес к этому древнему интеллектуальному виду спорта.

Став кандидатом в команду школьников Азербайджана на Всесоюзные командные соревнования, которые должны были проходить в Баку, Александр был призван на расширенные сборы. Конечно, как бакинец он на сборах не столовался, хотя и получал ежесуточные талоны на питание. Договорились, что их можно отоварить продуктами, в том числе и сверхдефицитной в те времена гречкой. Лидия Владимировна радовалась вдвойне: и успехам сына, и возможности получить заветные пару килограммов гречки, а еще и сахар, и муку… В один прекрасный день, собрав талоны за несколько недель сборов, Александр, почувствовавший себя добытчиком провианта, вместе с мамой отправился отоваривать талоны. Так на новогоднем столе появился рассыпчатый вкусный гарнир к запеченной в духовке курице. Да здравствуют шахматы, иногда дающие пищу не только уму, но и желудку!

Шахматы

Детское увлечение шахматами сохранилось на всю жизнь, в чем определенную роль сыграл родственник семьи Леонид Листенгартен – геолог, доктор наук, мастер спорта по шахматам, один из сильнейших в Азербайджане игроков. Впрочем, в ту пору интерес к шахматами в стране был велик как никогда, да и подогревался он блестящими успехами известных всему миру советских шахматистов. Александр собрал библиотеку шахматной литературы, гордится книгами с автографом земляка-бакинца 13-го чемпиона мира Гарри Каспарова, доволен участием в публикации одной из самых значительных и популярных в шахматном мире книг – Александр написал послесловие «Шахматы богача» к книге гениального Давида Бронштейна. Эта книга – свидетель золотого века советских шахмат.

фото 36 37

Войскунский-младшие - Натэлла и Александр - дети близких между собою семей. Натэлла - старшая дочь Тамары и Ильи Каменковичей, Александр - единственный сын Лидии и Евгения Войскунских. Новый год семьи Каменковичей и Войскунских, а также Шумскеров, Лукодьяновых, Дашевских, Кацевичей и семейство Инны Лиснянской и ее мужа Годика (Григорий) Корина (Коренберг) встречали у Каменковичей в их отдельной квартире, в комнате с роялем, которую называли "большая комната".
Тамара Каменкович торжественно открывала вечер мощными аккордами на рояле, прекрасно справлявшемся с ролью большого сервировочного стола, на котором красовались блюда с десертами и пирогами.

фото 38

Действующие лица новогоднего торжества: Илья Каменкович, журналист-международник, обладатель престижной журналистской премии "Золотое перо". Инна Лиснянская, выдающаяся русская поэтесса, в то время начинающая Исай Лукодьянов, инженер-конструктор, соавтор Евгения Войскунского Евгения Дмитриева, жена Евгения Шумскера, журналист Валентина Дашевская, жена собкора газеты "Советский спорт" Юрия Дашевского Евгений Войскунский, известный российский писатель-фантаст и маринист, в то время начинающий писатель ЗАЛ 6 ==ГЛАВА 5==

Семейные реликвии

У Рашели Соломоновны были три сестры – Эсфирь, Анна и Вера. Перед отъездом в Палестину Вера сделала на добрую и долгую память скатерти для каждой из сестер: конечно, с совершенно разным декором. Одна скатерть досталась семье Войскунских-младших (Натэлле и Александру) от Анны Соломоновны, вторая по наследству перешла к Войскунским-старшим (Лидии Владимировне и Евгению Львовичу) от Рашели Соломоновны. Сделанные руками Веры Соломоновны не менее 110 лет назад, обе скатерти стали теперь украшением выставки.

Рашель Соломоновна Иткинд после освобождения из ГУЛАГа (до реабилитации) была поражена в правах – не могла вернуться в родной Баку, ведь как ЧСИР (член семьи изменника Родины) она была «пораженкой» и не имела права жить ни в одной из столиц, да и просто в больших городах Советского Союза. Она устроилась санитарно-эпидемиологическим врачом в селе Тимашёвка Краснодарского края, где снимала угол в хате местной жительницы Матрены Дмитриевны. Александр вспоминает, что когда они с бабушкой шли по Тимашёвке, прохожие здоровались с ней так: «Здравствуй, Соломоновна!». От Матрены Дмитриевны – два домотканых рушника в подарок, а о ней – добрая память.

Во время пребывания в АЛЖИРе – Акмолинском лагере жён изменников Родины (название 17-го женского лагерного специального отделения Карагандинского ИТЛ в Акмолинской области, Казахстан), – крупнейшем советском женском лагере, одном из трёх «островов» «Архипелага ГУЛАГ», Рашель Соломоновна работала зубным врачом. Хорошие врачи нужны всегда, везде и всем – и заключенным, и руководству, и начальству руководства лагерей.

Рашель Соломоновна принадлежала к тому поколению советских женщин, для которых рукоделие было и приятным занятием, и необходимостью – они умели вышивать, штопать, шить не только на машинке, но и на руках… В санчасти лагеря всегда были выношенные простыни и марля… вот из них и делали салфетки, марлевые занавески с мережкой – просто выдергивали нитки и украшали мережкой свои незатейливые изделия. Несколько из них сохранились в семье. Сейчас это не только семейная реликвия, это «живое» свидетельство – послание из ПРОШЛОГО, редчайший артефакт нашей экспозиции.

фото 40 41 42 43