Каменкович Илья Исакович и Тамара Никифоровна

Каменкович Илья Исакович и Тамара Никифоровна

1911 — 1994

• 

  Илья Исакович Каменкович. Будапешт. 1945

• 

  Тамара Никифоровна Касрадзе - Каменкович. Вена. 1945

• 

  Илья и Тамара Каменковичи. Бухаресте. 1945

• 

  Илья Исакович Каменкович. Баку

Участник Второй мировой войны. Журналист и писатель. Родился Илья Исакович (Исаакович) Каменкович в 1911 году на Украине в селе Сорочинцы Миргородского района Полтавской области.
Нам ничего неизвестно о предвоенной жизни Ильи Исаковича, но во время Великой отечественной войны он был призван Ереванским ГВК, Армянской ССР и начал службу в ОКР "СМЕРШ" на Закавказском фронте.
17 декабря 1942 года он имел звание мл.лейтенанта государственной безопасности, 19 декабря 1943 – звание капитана (46-я армия), 25 апреля 1945 – звание капитана (27-я армия). Закончил службу в звании гвардии майора.
За время службы Илья Исакович был награжден: Орденом Красной Звезды (17.12.1942 ), Орденом Отечественной войны II степени (19.12.1943), Орденом Отечественной войны I степени (08.04.1945), Орденом Отечественной войны I степени (25.04.1945), Медалью «За оборону Кавказа» (01.05.1944), Медалью «За освобождение Белграда» (09.06.1945), Медалью «За взятие Будапешта» (09.06.1945), Медалью «За взятие Вены» (09.06.1945), Медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (09.05.1945), высшей боевой наградой Чехословакии.

На фронте Илья Исакович встретил свою любовь на всю жизнь Тамару Никифоровну Касрадзе:

Моей Тамрико
Ты в сердце мое вошла без стука, поверь
И кто же стучится в открытую дверь?
Так обрел я в одночасье,
Тебя, мое большое счастье!
Через минные поля тяжелых годин
Прошли мы до глубоких седин
Вброд и вплавь добирались к счастливой жизни
И долг отдавали защите Отчизны!
Неизбежно сужается жизни колея…
Кто-то из нас раньше убудет…
Я в тебя верю и знаю:
Ты – это я, когда меня не будет

Тамара Никифоровна Каменкович (Касрадзе) родилась 22 марта 1920 года в г. Канске, в младенческом возрасте была привезена в Кутаиси. Окончила в Кутаиси школу с отличием и поступила на Механико-математический факультет МГУ. Была призвана в армию и с 19 декабря 1943 года служила старшим уполномоченным оперативно-учетной группы ОКР СМЕРШ в звании лейтенанта, а 20 апреля 1945 года сотрудником СМЕРШ 46 армии.

За добросовестную службу лейтенант Тамара Никифоровна Касрадзе была награждена 19 декабря 1943 года медалью «За отвагу», а 20 апреля 1945 года Орденом «Красной звезды».

После демобилизации Илья Исакович и Тамара Никифоровна жили в г. Баку. Илья Исакович работал редактором в издательстве, был членом Общества дружбы СССР-ГДР, членом Президиума его азербайджанского отделения.итБыл членом Общества АзИз - Азербайджан - Израиль.
Занимался раскрытием зверств оккупантов против мирного населения и советских военнопленных, восстановлением имен советских разведчиков и членов антифашистского подполья (в том числе Шандора Радо, членов группы Рихарда Зорге и «Красной капеллы»), поиском узников гитлеровских концлагерей, помощью выжившим узникам (бежавшим из заключения в Собиборе военнопленным, включая А.Печерского). Был членом государственной комиссии по передаче концлагеря Маутхаузен правительству Австрии.

Илья Исакович собрал уникальную коллекцию артефактов, связанных с темой Холокоста. Постоянно читал лекции по линии общества "Знание" по теме Холокоста. После его смерти в 1994 году в Баку Т.Н. Каменкович, И.И. Каменкович и Н.И. Войскунская, выполняя его волю, передали огромную коллекцию артефактов (около 1000 единиц хранения), в том числе и машинописные воспоминания Печерского, подписанные им самим, в Музей Холокоста в Вашингтоне (United States Holocaust Memorial Museum).

В Баку Тамара Никифоровна работала преподавателем математики в грузинской школе, а затем в школе № 134 - сначала преподавателем математики, а затем завучем.
В семье Каменкович росли две дочери: Натэлла и Ирина, которые на всю жизнь запомнили рассказы родителей о военном времени.

Натэлла Войскунская (Каменкович)

Вот что написала она в журнале «Третьяковская галерея» № 1, 2020

«Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты»

Семен Гудзенко

Для послевоенных поколений советских людей, как и для большинства ныне живущих россиян, Вторая мировая война - это на самом деле начавшаяся почти на два года позже Великая Отечественная война, так же как Первая мировая война представлялась живущим в то время в Российской империи подобием второй Отечественной войны. При всей суровости и жестокости этой многолетней кровопролитной эпопеи, для одних наступательной, для большинства освободительной (а для многих, по словам Курта Воннегута, ставшей отвратительной «бойней»), музы, как и несколько десятилетий назад, не молчали - наоборот, воевали или, поддерживая боевой дух и солдат на фронте, и оставшихся в тылу тружеников, помогали воевать. Как и ранее, рядом с бойцами были артисты, журналисты, музыканты, поэты, художники... Да и в вещевых мешках солдат и офицеров наряду с фотографиями близких обнаруживались сильно потрепанные, зачитанные до дыр тоненькие томики.

Великая Отечественная в нашей стране (теперь уже в наших странах) навсегда заняла отдельное место в воспоминаниях наших родителей или дедов. В каждой семье - свои реликвии, свои memoria. В нашей семье великая беспощадная война связана с романтическим томиком Эдуарда Багрицкого из «Малой библиотеки поэта», с которым отец, гвардии майор Илья Каменкович, прошел всю войну. Он наслаждался упругой поэтической строкой Эдуарда Георгиевича: «Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти»...

И конечно, не оставляли его равнодушным строки, относящиеся к той бойне-войне, в которую переросла Первая мировая, - к войне гражданской в России:

«Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.».

Так в далеком моем детстве навсегда соединились поэзия и война, а томик стихов - как оберег [1]

В одном из своих выступлений на встрече с читателями Илья Исакович сказал:

"Давно известно, что многие литературные произведения опираются на то, что автору довелось испытать и с чем столкнуться в жизни. На мою жизнь наложил отпечаток послевоенный опыт. Мне довелось присутствовать на официальной передаче бывшего гитлеровского концлагеря Маутхаузен правительству Австрии. Сейчас этот лагерь является всемирно известным музеем антифашистского сопротивления и напоминает людям о безжалостной системе уничтожения людей.

Итак, 20 июня 1947 года. Теплый солнечный летний день. Тысячи бывших узников, испытавших на себе все ужасы маутхаузеновского ада, приехали сюда вновь из Австрии и других стран. Жизнь этих людей спасли советская армия и армии союзников. Короткий митинг. Желтов, генерал советской армии и Леопольд Фигль, канцлер Австрии и бывший узник Маутхаузена, открыли этот митинг. Падает покрывало, и взору собравшихся открывается монумент 122 767 жертвам из 20 европейских стран, в том числе 32 180 – из СССР.
Я был одним из трех советских офицеров, принимавших участие в этой церемонии. Сказать, что то, что я увидел, поразило меня – ничего не сказать… Я принял решение посвятить всю свою жизнь жертвам фашистской диктатуры. У меня были и сугубо личные причины для такого решения: мой народ, мой еврейский народ должен был быть – согласно планам Гитлера – полностью уничтожен. Я лично был знаком со многими бывшими узниками концлагерей, пытаясь по возможности помочь им.... Илья Каменкович, 1993г.

Ирина Каменкович вспоминает:

Наша квартира в Баку находилась на Большой Крепостной улице дом 44, квартира 43, в старом, как говорили, 300-летнем ханском доме с очень толстыми полыми стенами, что позволило папе устроить внутри этих стен книжные шкафы. В соседнем здании, кстати, построенном англичанами в европейском стиле, была ковровая фабрика.

Это здание во время моего детства было самым настоящим муравейником из коммунальных квартир. Оно существует до сих пор, в отличие от нашего приземистого ханского дома – от него осталась только большая комната, а пристройки все, конечно, снесли.
Недалеко находилась городская комендатура с гауптвахтой. Наш двор был многонациональным, что для Баку того времени было практически традицией. Русские, украинцы, армяне, иранцы, евреи, поляки, болгары, жившие в нашем дворе, оказались в послевоенном Баку по разным причинам – многие, особенно одинокие люди, просто по воле случая. Наша же грузинско-белорусско-еврейская семья поселилась там благодаря дяде Армену.

Лет до 8-ми я была уверена, что помимо папиного родного брата дяди Лани, жившего с семьей в Ленинграде, у меня есть два родных дяди в Баку и еще один – в Москве. Это были фронтовые друзья наших родителей, навсегда ставшие частью нашей семьи.
В Баку жили дядя Армен Бархударян, его жена тетя Леночка и их дочь Мариночка, с которой прошло все наше детство – нас даже одевали одинаково.

Второй – дядя Борис Кацевич с сыном Яшей, нашим старшим названным братом. Когда мне было лет пять, дядя Боря привез из Тбилиси красавицу-жену тетю Дагмару. У них родился сын Димочка, которого мы до сих пор считаем своим двоюродным братом.

Третий дядя был Алексей Никонов, живший со своей большой семьей в Москве.

Родители после войны продолжали служить в так называемой Оккупационной зоне на территории освобождённых европейских стран, поэтому моя сестра Натэлла родилась в 1946 году в Будапеште, а я - в 1950 году в Вене. В Венгрию из Грузии приехала бабушка Надя. Так что к моменту поезда в Баку в нашей семье уже было 5 человек. Потом с трудом разыскали где-то в Средней Азии бабушку Соню, которая была эвакуирована туда с Украины во время войны и там работала на заводе.

Случилось так, что после войны папе с мамой некуда было везти свою семью, а у дяди Бори в Белоруссии всю семью расстреляли, и дядя Армен привез всех в Баку, где у него была большая комната в коммунальной квартире практически в центре города. По семейной легенде папа – самый высокий изо всех, живших тогда в этой комнате, – спал под роялем.

Впоследствии мы поселились в небольшой двухкомнатной квартире на Большой Крепостной, где жили папа с мамой, мы с сестрой, бабушка Надя (мама мамы) и бабушка Соня (мама папы), а позже к нам из Белоруссии приехала жить наша троюродная сестра – 16-летняя Ниночка. В их семье в Белоруссии было 14 детей.
Как было здорово иметь такую большую семью! И эта семья была очень гостеприимной. Почти все праздники большая бакинская компания наших родителей отмечала у нас. Каждый раз придумывались капустники, читались стихи, кто-то играл рояле - это была отборная бакинская интеллигенция.

Бабушка Надя радовала всех своими кулинарными шедеврами, а когда ее не стало, Натэлла, моя старшая сестра, продолжила традицию.

Наши родители воспитывали нас совершенно естественным образом, без каких либо нравоучений - мы просто каждый день видели на примере своих близких что такое хорошо, a что такое плохо. Папа собрал замечательную библиотеку, у нас были пластинки с классической музыкой и множество художественных альбомов, при этом книги читались и музыка звучала, как теперь говорят, реально.

К сожалению, наши дедушки ушли из жизни задолго до нашего с сестрой рождения.
О дедушке Исааке мы почти ничего не знали – он умер от тифа, когда папе было лет 7. Чтобы помочь семье, приютившей их братом, папа начал работать в 11 лет.

А вот о грузинском нашем дедушке – Никифоре Касрадзе, мне хотелось бы рассказать отдельно. Еще до революции он служил в царской армии в Сибири, в городе Канске, где волею судеб оказалась моя бабушка -белоруска, сбежавшая из дома от отца-деспота.
Они поженились, у них родилась дочь Тамара, наша будущая мама. Дедушка Никифор привез свою семью в Кутаиси, где у них родился сын Анатолий. Там они и жили. Бабушка, которая была потрясающей кулинаркой, совершенно естественно чувствовала себя в грузинской среде, ее очень любила и уважала семья дедушки.
Дедушка работал на фабрике, был лекальщиком, а еще и замечательным краснодеревщиком. Это была счастливая семья. Мечтой бабушки и дедушки было дать детям хорошее образование. Мама за успехи в учебе получила путевку в Артек, а позже была принята в МГУ на математический факультет, а дядя Толя не успел продолжить свое образование. В 19 лет он без вести пропал в начале Великой Отечественной войны совершив подвиг, о котором писали в газетах.

Дедушка умер внезапно, когда маме было всего 16 лет. В разгар сталинского террора в Грузии арестовали его лучшего друга. Дедушка взял свой партбилет, пришел в партком, положил свой партбилет на стол и сказал, что не хочет быть членом партии, которая считает таких людей, как его друг, врагами народа. Не стал никого слушать, повернулся и ушел. Придя домой, лег на диван и умер. Он понимал, что приговорил всю свою семью. На следующий день люди из парткома принесли бабушке его партбилет. Никто из этих людей не предал огласке поступок дедушки Никифора.

Наша семья среди наших многочисленных соседей считалась не совсем обычной. Помню, когда мне было лет 5, я, играя во дворе с другими ребятами, шумела больше других, и одна из соседок мне с укором сказала: "А ещё из интеллигентной семьи.."

Мамина мама, бабушка Надя, делилась с соседками кулинарными рецептами и, вообще, к ней часто обращались за советом и утешением, а иногда и за деньгами. Бабушка вообще была особенным человеком . Долгое время весь наш дом держался на ней, она очень многому нас с сестрой научила. До конца своих дней она не верила, что ее сын Анатолий погиб. Как живая, у меня картина перед глазами: бабушка Надя сидит одна в темной кухне, курит «Беломор» и что-то говорит по-грузински. Так она разговаривала с сыном, маминым младшим братом. И ещё бабушка, вопреки всем анекдотам на тему тёща и зять, очень любила своего зятя Лёню, нашего папу. По ее настоятельной просьбе папа ездил на Валаам, куда вывезли так называемых (так жестоко называемых!) «солдат-обрубков», чтобы проверить, нет ли среди них ее сына. Она предполагала, что он стал инвалидом и решил никого не обременять.

Как я уже сказала, наши соседи часто обращались к бабушке за советом. Папа с мамой тоже пользовались среди соседей авторитетом и уважением.

Среди наших соседей была русская семья: Дядя Гриша, тетя Валя, их дочь Валя и сын Гена. Случилось так, что во время всесоюзной агиткампании за освоение целины, комсомолец Гена настолько проникся чувством патриотизма, что сбежал из дома вместе с двумя друзьями покорять целину. По дороге, где-то в Средней Азии, то ли в Ташкенте, то ли в Самарканде, всех троих арестовали и посадили в тюрьму, обвинив в убийстве старика, труп которого нашли на улице в тот самый день, когда ребята приехали в этот город. Прошло немало времени после того, как от Гены и его товарищей перестали поступать какие-либо известия, когда тетя Валя и дядя Гриша узнали, что их сын в сидит в тюрьме и обвиняется в убийстве.

Тетя Валя и дядя Гриша пришли к нам с письмом от Гены, которое ему каким-то образом удалось отправить родителям в Баку. Они обратились к папе, как к единственному человеку, который, как они были уверены, мог им помочь. Разобраться в том, что произошло, можно было только на месте, и папа немедленно вылетел в этот город. Он сразу же понял, что ребят подставили, чтобы списать на них убийство. Папе удалось это доказать в прокуратуре, он сумел представить неопровержимые доказательства невиновности ребят, которые к тому времени просидели в тюрьме не один месяц. Гену и его товарищей отпустили, они вернулись в Баку. Гена вскоре женился, у него родился сын, которого назвали Ильей в честь папы.

Папа, кстати, эту историю никому не рассказывал. Для него это был, как я понимаю, не единственный случай в жизни, когда надо было помочь, и он помог, не ставя это себе в заслугу. Одним из тех, кому он в своё время помог, был легендарный Печерский, никому тогда не известный организатор восстания в концлагере Собибор. Папа помог ему получить жилье в Ростове, где Печерский жил в каком-то подвале. Печерский передал папе подлинник плана восстания, который сейчас находится в Музее Холокоста в Вашингтоне, куда наша семья после смерти папы передала более двух тысяч артефактов.

Книги Ильи Исаковича Каменковича:

• Песня в ночи. Азернешр, Баку, 1966
• «Ночь плачущих детей» [документальные рассказы] / И. Каменкович. – Баку: Гянджлик, 1979. – 96 с.
• Жить воспрещается.[Рассказы, очерки и повесть] / Илья Каменкович ; [Худож. Э. Бабаев]. - 3-е изд., доп. - Баку : Гянджлик, 1986. - 196, [3] с. : ил. ; 17 см. - Разделы: Ночь плачущих детей; Песня в ночи; Вернуть детям улыбку. - 10000 экз. - Б. ц.
• «Памятники вечной славы».

Его короткие рассказы были опубликованы в Польше, Венгрии, Италии, Югославии, во многих советских газетах и журналах.

Тамара Никифоровна с ученицами и коллегами по работе в школе №134

Благодарю Марину Косюро за предоставленные фото из ее архива:

• 

  Тамара Никифоровна с ученицами

• 

  Тамара Никифоровна с ученицами

• 

  Абрам Борисович Кабаков и Тамара Никифоровна с коллегами

Наташа Портнова вспоминает
Я хорошо помню пару Каменковичей заметную в среде бакинской интеллигенции, которой было присуще всё лучшее с ударением на слове БАКИНСКОЙ. Кроме того, короткое, но счастливое время Тамара Каменкович была моим репетитором по математике, которая давалась мне в школе с трудом, как и другие точные науки. Преобладали чувства страха и стыда от непонимания, но занятия с Тамарой Никифоровной вселяли в меня уверенность. Это были 6 и 7 классы, а последние два класса - 9 и 10, я уже училась в 134-й школе, о чём вспоминаю с благодарностью. Мне посчастливилось с учителями: математику преподавала Тамара Никифоровна, а литературу - Любовь Яковлевна Швецкая, директор школы, любимицей которой я стала неожиданно для себя... Любовь Яковлевна очень смущала меня чтением моих сочинений по всем классам, а Тамара Никифоровна была снисходительна к моим ошибкам . Она была строга с учениками, но за этой "строгостью" скрывалось необыкновенно доброе и внимательное сердце. Основное внимание она уделяла "сильным" ученикам, а "слабых" - прощала.

Вот как описывает свое знакомство с Каменковичами Евгений Войскунский

Перед нашим отъездом из Либавы инженер-майор Каменкович, сосед по дому, дал нам адрес своего старшего брата, живущего в Баку. И однажды мы с Лидой заявились по этому адресу, чтобы передать привет из Либавы и, кажется, письмо.

Жил старший Каменкович в Крепости. Так называют старинный исторический центр Баку — тесное скопище одно- и двухэтажных домиков с узкими кривыми улицами, проложенными с таким расчетом, чтобы два осла с поклажей, встретившись, могли разойтись. В Крепости (по-азербайджански ее называют «Ичери шэхэр», то есть «Внутренний город») две достопримечательности: дворец шахиншахов и Девичья башня. Дворец сложен из тесаного камня-кубика, старинной кладки сохранилось мало, почти сплошь реставрация. В комнатах — голые стены, никакого убранства и мебели. В одной из комнат было судилище с круглой дырой в полу: узник сидел внизу, в подвале, и слушал, как решалась его судьба. Девичья башня красива, без нее немыслим силуэт города. Как и любая старинная башня, она окутана легендами. Главная из них, в общем, не слишком оригинальна: будто дочь шаха хотели выдать за нелюбимого и принцесса бросилась с башни в море. Предполагалось, что море когда-то плескалось у подножья Девичьей башни, а потом отступило.

Мы вошли в Крепость со стороны Коммунистической улицы, миновали небольшую площадь с домиком военной комендатуры и свернули в тупичок налево. Тут в одноэтажном доме с плоской азиатской крышей и жил Илья Исаакович Каменкович.

В большой комнате с роялем и множеством книг он — крупный мужчина с тонкими губами — лежал на тахте под одеялом: был болен. Вокруг него было женское царство — красивая жена грузинка Тамара Никифоровна, две хорошеньких дочки восьми и шести лет и две бабушки — мамы Тамары и Ильи Исааковича. Впрочем, его называли не Ильей, а Леней. Он расспросил о своем брате, которого звали Ланей, и его семье. Мы просидели у них недолго — выполнили, так сказать, долг, передали привет из Либавы.

Каменковичи попросили заходить. Спустя какое-то время мы снова их навестили — Леня опять лежал больной. (Впоследствии, когда мы сдружились, я любил рассказывать, что, как только мы приходили, он кидался к тахте и залезал под одеяло.) Ну, ладно. Однажды в зимний субботний вечер раздался звонок, кто-то к нам пришел. Я открыл дверь и удивленно воззрился на гостей.
— Можно к вам? — спросил Леня Каменкович.
— Конечно!
— У вас нет телефона, пришлось без приглашения…
Нежданные гости всегда приятны, верно? Каменковичи привели своих друзей — Георгия Осипова, собкора «Советской культуры», и его красивую жену Галину Славутинскую. И пришел с ними еще один журналист — собкор «Литературной газеты» Юрий Дашевский. Его-то я помнил: Юра до войны учился на искусствоведческом факультете Академии художеств в Ленинграде, на курс старше меня; мы жили в одном общежитии. И вот спустя годы — и какие годы! — встретились в Баку. Мир тесен, это точно подмечено.
Так началась новая дружба. Когда-то я написал в письме к Лиде, что в нашем доме всегда будет тесно от друзей. И так оно и было. Как и его либавский брат, Леня Каменкович был майором (в отставке), но не инженером. На войне он служил в армейской контрразведке, иначе говоря — в СМЕРШе, и прошел долгий путь от Северного Кавказа до Будапешта.
В том же особом отделе служила юная дева Тамара Касрадзе, бывшая студентка мехмата МГУ. В конце войны они — Тамара и Леня — поженились. В 1948-м у них в Будапеште родилась дочь Натэлла, а в 1950-м — в Вене — вторая дочь Ира. В 1951-м или 52-м стали выгонять из «органов» офицеров еврейской национальности — тогда-то и ушел на «гражданку» майор Каменкович. Он мне рассказал, что только по счастливой случайности не загремел в лагерь по какому-то сфабрикованному начальством «делу». В Баку Каменкович вернулся к своей довоенной специальности: работал в республиканском Книготорге, а впоследствии в бакинском издательстве «Азернешр». Тамара преподавала математику в школе.[2]

Благодарим семью Каменкович - Войскунских за предоставление фотографий и доверие к нашему сайту.

Пользуетесь сведениями данной публикации? Не забудьте дать ссылку на сайт "Наш Баку"! Обязательно!!!