Дом Исабека Ашурбекова (Баку, ул. Островского 59)

Дом Исабека Ашурбекова (Баку, ул. Островского 59)

Адрес - ул. Островского (Ст. Почтовая) №59, угол улицы Полухина 15
Владелец - Исабек Ашурбеков

Архитектор-?
Время постройки: 1-й этаж - в 1880 году, а 2-й - в 1898 году.

Из воспоминаний Чингиза Гусейнова "Лета к воспоминаньям клонят - О моем отце"

В последней своей автобиографии отец подробно говорит о каждом из своих оставшихся к тому времени в живых братьев: (...)3. Гусейнов Эйбат Алекпер оглы, проживает Ст. Почтовой ул. 59. Это и наш дом, мы жили на втором этаже, они — в подвале… Что они живут в подвале — постоянный укор Эйбату со стороны его жены Набат: мол, он, старший брат, живет в подвале, занимает всего одну комнату, в которой постоянно темно, а младший занимает две комнаты на втором этаже, где всегда светло. Брат отца, оказывается, слишком долго раздумывал, переселяться ли сюда, тем временем комнаты в уплотняемом доме разобрали, остались лишь подвальные помещения.

“28 нисана”, как написано было арабскими буквами в левом углу большого фоторисунка, изображающего действующих лиц нового народного правительства (в правом был выведен по-русски эквивалент нисана — апрель), в Баку установилась Советская власть, добавим — с помощью большевистского российского штыка. И вскоре после советизации повсеместно начался процесс насильственного уплотнения домов миллионеров, в том числе Исабека Ашурбекова — я его помню: быстрый, суетливый, с живыми, казалось, всевидящими глазами. Председатель Ревкома Азербайджана Нариман Нариманов, прежде хорошо знавший Ашурбекова и даже в молодости безуспешно сватавшийся к родной сестре его жены Соне ханум, посоветовал Ашурбекову, с которым у него тогда еще сохранялись дружеские отношения (потом Нариманову крепко досталось от интернационального содружества младокоммунистов за “дружбу с буржуями”), не ждать, когда ворвутся к нему домой, что неминуемо, а самому заранее позаботиться и впустить к себе людей знакомых, порядочных, с которыми он мог бы сосуществовать.

Дом Ашурбекова, построенный почти в центре города, был по тем временам шикарный: двухэтажный, каменный, с высокими потолками, расписанными масляной краской, с печами и каминами, покрытыми белыми, розовыми и ярко-коричневыми изразцовыми плитками. С семью большими комнатами-залами на втором и множеством комнат на первом этаже плюс обширные подвальные помещения с арочными перекрытиями во всю длину квадрата дома, вполне пригодные для жилья. Один из подвалов, расположенный ближе к черному ходу — высоким и массивным железным воротам, — был сдан в аренду, и здесь разместилось складское помещение мануфактурных магазинов Саввы Морозова, а подвал в глубине двора был приспособлен Ашурбековым для хранения изданной с его меценатской поддержкой литературы — художественной и общеполитической — на родном языке.

Здесь, в этом доме, однажды принимали саму царицу, у которой в дни пребывания в Баку царствующего императора Николая была своя программа, включавшая короткую встречу со светскими дамами, и Ашурбековы преподнесли царице перламутровый поднос.

Что ж, уплотняться так уплотняться, и выбор Ашурбекова пал на старшего брата отца Агу Али, которого он знал как порядочного купца, человека семейного и бездетного, так что шуму будет мало. К тому же Ашурбеков слышал, что молодой брат Аги Али — Гасан, то есть мой отец, — из госслужащих, так что в случае чего поможет. Оставив себе большую залу, комнату и кухню на втором этаже, Ашурбеков предоставил в распоряжение Аги Али две комнаты с кухней, примыкавшие к его жилью, куда тот и переехал с женой (красивой и белотелой), юной сестрой жены (тоже красивой), а также младшим своим братом — моим отцом, надеясь впоследствии соединить их, выдав золовку за брата, чтобы стать еще и свояками. С ними переехали, о чем Ашурбеков не знал, а когда узнал, оказалось уже поздно, две дочери умершего брата Теймура — Таира и Сара.

Отмечу, что и другими комнатами на втором этаже, и вообще домом дальновидный Ашурбеков распорядился, как ему мнилось, умело, с учетом интересов собственной безопасности, хотя эта хитрость не уберегла его от позднейшей репрессии.

Через год-два после первого уплотнения настала вторая волна, и тогда залы с лепными узорами и нарисованными на потолке (для чего в свое время приглашались итальянские мастера) ангелами, парящими на голубом небе, были разделены на комнаты, при этом у одного из ангелов ноги остались в одной комнате, а все остальное — в другой.

Бывшая огромная зала, где, кстати, великий наш композитор Узеир Гаджибеков репетировал с оркестром первую свою оперу (первую и в Азербайджане, и на всем Ближнем Востоке), была разделена на две части, и одна досталась молодой немецкой семье Якова Киндсфатера, он служил в бывшей нефтяной компании Нобелей, предки его поселились в России еще в екатерининские времена и обрусели. В семье были две дочери, младшая — старше меня лет на пять. Вся семья являла собой образец чистоты и организованности, и я, дабы зайти к ним, оказаться в мире порядка и уюта, которых у нас да и у родичей наших, которых мы навещали, отродясь не было, придумывал разные поводы: не понял-де урока — хотя понял превосходно — и прошу Катю показать мне, как решается задачка. Она брала карандаш, четко выводила цифры и буквы, разъясняла… Но я ее не слушал, я разглядывал их комнату и следил за ее рукой.

В другой комнате, с балконом, разместился госслужащий, он земляк Ашурбекова, апшеронец, жена у него аджарка, зовут ее Ламия ханум, и она активистка женского движения в Баку, чуть ли не возглавляет женсовет в масштабе Джапаридзевского района (именами всех 26 Бакинских комиссаров были названы улицы и скверы).

В конце длинного коридора, имеющего парадный выход на улицу, стал жить русский партиец Кутилов — ни имени его, ни отчества не помню — с молодой женой Розалией Исааковной, она должна была вот-вот получить диплом врача-педиатра и лечила нас, а потом и наших детей.

Колбаса, предложенная мне как-то Розалией Исааковной… Помню, позвала меня, протянула хлеб, а на нем ломтик розовой, с белыми кружочками сала, колбасы. Свиная! Грех есть ее!.. И хочется, и боюсь: а вдруг что-то страшное случится, пол под ногами разверзнется, стена рухнет. А не съем — подумает, что я трус. И точно. “А ты попробуй, — говорит она, — покажи, какой ты смелый!” Взял, ем, очень вкусно, и ничего вокруг не случается! Как ввергся тогда в этот грех величайший, так по сей день и пребываю в нем.

Напротив нас, на той стороне коридора, или галереи, расположенной буквой “П”, живет семья Исаевых, фамилия без “бека”, а имя — Исабек, тезка Ашурбекова (замечу тут же, что старший сын Ашурбекова Сулейман, став советским инженером, выкинул из своей фамилии “бека” и стал зваться Ашурли), и жена его Сурея — совсем девочка, моложе мужа чуть ли не на тридцать лет, одна из многочисленных дочерей последнего нахичеванского хана (но тогда о том — молчок, позже это будет произноситься с почтением: ханская дочь).

Внизу, на первом этаже, точнее, в бельэтаже, разместились армянская и две еврейские семьи (помню фамилию лишь одной из них — Розины). Подвальные помещения тоже постепенно заселялись — семьями русского плотника дяди Васи, дворника-татарина и персидскоподданного, которого впоследствии, при паспортизации, выслали в Персию.

Вскоре к братьям присоединился, поселившись в подвале (как я уже говорил, пока он раздумывал, лучшие комнаты на этажах разобрали), холостой тогда Эйбат, с которым отец в юности шил подкладки к восточным шапкам. Вот такой интернационал, чисто бакинский.

Надо отметить, что почти каждый второй такого рода дом в Баку, а в конце позапрошлого и начале прошлого века больших, просторных домов здесь было понастроено очень много, оказался после уплотнения многонациональным, что было отражением существенной особенности города, на долгие десятилетия предопределившей, пока не наступили в конце ХХ века другие времена, судьбу не только города, но и горожан.