Из воспоминаний заслуженного артиста Азербайджана Тофика Мирзоева
22 июня, 4:00
Давно это было... Настолько давно, что я уже успел забыть события тех далеких лет...
Воспоминания пришли неожиданно, ниоткуда, и, перехватив горло цепким, сухим комком, мгновенно перенесли меня ровно на семьдесят лет назад...
В июне 2011 года я отправился в селение Бузовны, которое находится на Абшероне, в нескольких десятках километров от Баку.
Мы приехали туда с друзьями, на прекрасный морской берег, а на обратном пути наша машина почему-то остановилась около полуразрушенного здания, в котором я узнал бывший пионерский лагерь, куда меня летом 1941 года, привезли родители. И на меня, совершенно забывшем события тех далеких лет, обрушились воспоминания о том дне, когда я впервые в своей жизни расстался со своей семьей...
Наша дружная и очень тесная семья состояла из пяти человек - папы, Ибрагима Мирзоева, мамы — Беллы, меня — их старшего сына Тофика, девяти лет, пятилетнего братика Теймура и годовалой сестрички Лейлы.
Наш дом находился на улице, которая в то время называлась Коммунистической в доме №17, напротив АГУ - Азербайджанского государственного университета, где сейчас располагается Академия финансов.
Мы жили в обычной коммунальной квартире, со множеством соседей, которую я за свою девятилетнюю жизнь ни разу не покидал.
Это был мир, наполненный моими товарищами, двором, играми, 6-й школой, до которой я какое-то время проучился в 134-ой, когда мальчики и девочки еще учились вместе. А потом, во время войны, нас разъединили, и 6-ая школа стала мужской, а 134-я - женской.
Словом, все это вместе взятое, было для меня очень дорогим и близким.
И когда впервые, в 41-ом году, в июне месяце, липа с мамой привезли меня в этот пионерский лагерь в Бузовны, мне стало очень грустно и тоскливо, потому что я привык жить в семье.
Родители приехали навестить меня через несколько дней, и, видя мое подавленное состояние, папа попытался как-то меня взбодрить:
Но все эти описанные папой прелести меня не интересовали. Я хотел только одного - домой, туда, где мне было хорошо, где были мои детские товарищи, с которыми я играл в казаки-разбойники и футбол... Поэтому я стал проситься обратно в Баку, но папа, словно желая прервать этот жалобный поток, коротко сказал: «Потерпи две недели, и мы тебя заберем». Что же мне оставалось делать?
Ослушаться папу я не мог, раз он сказал, значит, так надо, тем более и мама его поддержала...
После того, как родители уехали, я нашел кусок стекла, и на стене за кроватью размашисто процарапал первую черточку - один прожитый в лагере день. И так я поступал каждый вечер, радуясь, что прошел еще один день моего изгнания.
Однажды. когда на стене было уже шесть черточек, меня вдруг окрикнули: «Эй, Тофик, к тебе приехали папа с мамой». Я был потрясен! Я не ожидал, что увижу их так быстро!
Я кинулся им навстречу, и после объятий и поцелуев папа сказал: «Собирай свои вещи, мы тебя забираем домой».
Наконец я услышал это долгожданное слово - домой!!!
На станции «Бузовны» мы сели на электричку, и я, замирая от счастья, смотрел, как мимо пролетали дачи, деревья, поселок Маштаги, Забрат, Сабунчи. И краем уха я вдруг услышал, как папа что-то говорит маме про войну, но я не обратил на это никакого внимания. В тот момент меня вообще ничего не волновало: самое главное - я ехал домой...
Когда мы приехали в Баку, я тут же кинулся во двор, к своим друзьям. А вечером, когда брат и сестра уже заснули, я долго ворочался, и, перебирая события этого бесконечного дня, вдруг вспомнил, как в электричке папа держал плачущую маму за руки, и просил ее, чтобы она не плакала.
Он говорил, что война быстро кончится, и чтобы она не беспокоилась, потому что мы победим фашистов через два-три месяца. А завтра ему нужно будет пойти в военкомат, и по всей вероятности, придется уйти на фронт...
И тут я уснул, а на следующее утро папы уже не было...
Прошел день, другой, и я спросил у мамы:
- А где же папа?
- Он ушел на какое-то совещание, - уклончиво ответила мама.
Дело в том, что папа был историком, но поскольку страна была большевистская и историки не пользовались сильным спросом, он возглавлял некоторые районы Азербайджана и был там первым секретарем райкомов партии.
И вдруг, спустя несколько дней, появляется папа, и я впервые увидел его в военной форме! Он был в сапогах, брюках-галифе, гимнастерке, перепоясанной новенькими хрустящими ремнями, и что особенно поразило мое мальчишеское воображение — у него были петлицы с одной шпалой (погоны появились только в 43 году), что означало звание капитана. Раньше я этого не знал, но подумал, что это здорово!
И в ответ на наши восторженные и удивленные вопросы, папа рассказал, что человеку, занимавшему в мирное время определенные должности, в военное время присваивали соответствовавшее прежней должности воинское звание. И так как он был секретарем Агдамского райкома партии, одного из самых крупных промышленных районов Азербайджана, ему и присвоили звание капитана.
В общем, что и говорить, я все никак не мог налюбоваться папиным видом, и жутко ему завидовал - вот бы и мне стать капитаном и уйти с ним на фронт!
А бедная мама все это время стояла и плакала, потому что у нее были совсем другие мысли...
Наутро, когда мы проснулись, мама сказала: «Все, дети, папа ушел на фронт... Тофик, теперь ты мой первый помощник».
С продуктами становилось все хуже и хуже, и даже перловку и манку выдавали по полкило, а вскоре ввели карточную систему...
Мама будила меня в пять утра, и мы шли в ближайший магазин, чтобы занять очередь, и она, слюнявя химический карандаш, записывала на своей и моей руке номер очереди, а потом убегала кормить мою годовалую сестричку. А через пару часов, когда мне уже надо было идти в школу, она заменяла меня в очереди.
Сонный и уставший я плелся на занятия, садился на последнюю парту около вешалки и засыпал. Понятно, что учился я неважно...
А между тем сводки с фронта становились все страшнее и страшнее, и мы уже понимали, что ни через три месяца, ни даже через полгода война не закончится.
Через несколько месяцев после папиного отъезда к нам неожиданно приехал его младший брат, дядя Иса, главный инженер Гядабейского медеплавильного завода, возле которого находились огромные рудники по добыче медной и железной руды.
Это производство было организовано еще в середине XIX пека знаменитой фирмой Сименс, которая до сегодняшнего дня является одной из ведущих мировых компаний.
А мой дедушка со стороны отца всю жизнь проработал в этой фирме механиком вагонеток, которые доставляли на завод руду. У деда был прекрасный дом и большой сад с огородом, но сейчас все это пустовало, потому что дед давно уже умер.
И дядя Иса, который, как главный инженер стратегического объекта, имел «бронь», усадил нас за стол и сказал:
Так мы и сделали.
Сели на поезд и отправились в Кировабад, а уже оттуда добирались до высокогорного Гядабейского района, в селение Казахлы, где поселились в пустующем дедовском доме.
Мама устроилась в местную школу учительницей русского языка для азербайджанского сектора.
Вообще-то, она по профессии географ, но там было не до географии - нужен был русский язык.
Конечно же, здесь нам стало полегче. Если бы мы остались в Баку, наверняка бы голодали, а тут все было свое - сад, огород, да и половина села были нашими родственниками, и они понемногу нам помогали...
В Казахлы мы приехали летом, как раз во время школьных каникул, и я стал знакомиться со своими сверстниками. И так как с самого детства я был безумно влюблен в лошадей, которые до сегодняшнего дня являются самыми любимыми моими животными, я очень близко сдружился с Исламом.
Он был на три года старше меня и работал курьером в колхозном управлении.
Ислам был хромой - однажды он участвовал в межрайонных скачках, и на полном скаку упал с лошади. Сломанная нога срослась, но хромота осталась навсегда...
В колхозе было двадцать две гужевые лошади - массивные, мощные и очень крепкие. Но было еще две лошади - гнедой конь и кобыла в серых яблоках. Первый принадлежал председателю колхоза Гарибу, а кобыла - председателю сельсовета.
Это была пара скаковых коней удивительной красоты и изящества, и когда они бывали свободны, Ислам сажал меня сзади, и мы отвозили документы в райком или райисполком, а оттуда привозили всевозможные приказы и распоряжения. Боже мой, какое же это было счастье, скакать вдвоем с Исламом на замечательном гибком коне!
Бывало и так, что мы объезжали колхозные поля, и Ислам собирал у колхозников данные, цифры и результаты, и отвозил их в район. Что и говорить, курьер был важной персоной, а я всегда был с ним рядом...
Каждый день мы приходили к управлению колхоза, и ждали распоряжений председателя, который, кстати, тоже был хромым. Но история его хромоты была менее романтичной, чем у Ислама.
В свое время, когда в стране началась коллективизация, в Казахлы ею занимался именно Гариб, и однажды кто-то из раскулаченных из мести его подстрелил. Словом, в колхозе работало два хромых человека...
В один из дней мы, как всегда, уселись около сельсовета, и вдруг слышим, как Гариб начал спорить с парторгом. Оказалось, что из райкома пришел приказ, что все колхозные лошади должны быть отправлены в район, потому что из Украины эвакуировали детей-сирот, и для них там будет стоиться дом.
- Ну, хорошо, давай отдадим гужевых коней, а эти двое умрут же через неделю! - кричал Гариб.
- Мы ничего не можем сделать, у нас есть приказ. Раз просят всех, значит, надо отдать всех, - убеждал его парторг.
- Ладно, я не буду с тобой спорить, раз ты так считаешь, так мы и сделаем, - сдался Гариб. - Если всех коней забирают, будем ездить с тобой на ослах. Но учти, я с тобой не согласен...
А в колхозе в то время как раз строили огромный склад, но он еще стоял без крыши, дверей и окон, возвели только «коробку». Туда и загнали всех лошадей, чтобы с утра отправить их в район.
Услышав весь этот разговор, я с тревогой спросил у Ислама:
- А что, они действительно погибнут через неделю?
- Еще как! Их же нельзя запрягать, они скаковые лошади, - ответил Ислам.
- Что же делать? Как же это может быть?
И тут Ислам хитро улыбнулся:
- Да так, в общем-то, никто же не знает, сколько всего лошадей, в бумаге ничего не написано.
- Ислам! Неужели мы не сможем их спасти? - воскликнул я.
- Я знаю одно место, куда их можно спрятать. Ночью, когда село уснет, я тебе свисну, и мы пойдем их спасать.
Ночью мы пробрались в сарай, и Ислам стал загонять всех тяжеловозов в угол, а мне поручил сесть на гнедого коня, разогнаться и перепрыгнуть через невысокую калитку. Так мы и сделали...
Мы ехали долго, примерно километров пятнадцать. Наконец я не выдержал, и спросил Ислама:
- Слушай, а куда мы едем?
- Да тут в лесу живет Мамедали. Когда-то он был самым богатым человком в нашей деревне, но при этом был очень добрым и хорошим. И когда началась коллективизация, сельчане дали ему возможность сбежать, и с тех пор он поселился в лесу, в самой глухой чаще.
Когда, наконец, мы добрались до Мамедали, Ислам рассказал ему всю эту историю и попросил, чтобы лошади пожили у него:
- Но в случае чего, - добавил Ислам, - у Тофика очень уважаемые родственники. Они помогут.
- Ладно, - сказал Мамедали, - пусть поживут, только я не имею к этому никакого отношения...
Он покормил нас картошкой, и мы, уже пешком, отправились в обратный путь, и только к утру добрались до села.
- Ну все, - сказал мне Ислам, - теперь я ухожу к бабушке в другую деревню, а ты делай вид, что ничего не знаешь. Если вдруг тебя спросят про меня, ты скажи, что я уже несколько дней живу у бабушки.
На том мы и расстались, и я отправился к недостроенному амбару, а там скандал в самом разгаре - парторг ругается с Гарибом.
- Что же хочешь от меня? — орал Гариб.
- Как получилось, что у нас было двадцать четыре лошади, а сейчас мне позвонили из Гядабея и сказали, что пригнали только двадцать две? - не отставал от него председатель сельсовета.
- А я тут при чем? Может, это они ошиблись? - пытался успокоить парторга Гариб, но тот все никак не унимался.
- Но мы же хотели отдать всех лошадей, а у нас не получилось...
- Если ты такой добросовестный, надо было тогда до утра самому сидеть и охранять этот амбар, а ты ушел спать. Кто теперь виноват?
В этот момент Гариб обернулся, и, увидев в окне мое растерянное лицо, подмигнул мне. И я сразу понял, что он был в курсе нашей «операции»...
А вскоре Ислам, как ни в чем не бывало, вернулся в Казахлы, и опять занялся своей курьерской работой.
Осенью начались занятия в школе, до которой надо было добираться несколько километров в соседнее село. Потом пришла снежная зима, пролетела весна, и когда наступили каникулы, я опять стал проводить все свое время со своим другом Исламом.
В один из дней, он отвел меня в сторонку и таинственно прошептал:
- Тофик, ты только не волнуйся, идем со мной, я тебе что-то покажу.
Он повел меня за какие-то колхозные постройки, и когда мы повернули за угол, я увидел нашего гнедого коня, кобылу в серых яблоках, а между ними стоял жеребенок. Это была фантастика! Я их обнимал, целовал их шелковистые шеи, гладил нежные бархатные ноздри, и никак не мог насладиться этим неописуемым счастьем.
И в этот момент неизвестно откуда появился Гариб:
- Ну что, Тофик? Может, ты тоже станешь курьером, как Ислам? Договоритесь, кто на какой лошади будет ездить, и работайте себе на здоровье. Согласен?
И тут он опять подмигнул... Конечно, я был согласен!
Мы прожили в Казахлы два с половиной года, а в 1944 году от папы пришло долгожданное письмо. Он писал, что был контужен, ранен, пролежал в госпитале, а сейчас его перевели в Тбилиси, и оставили при Закфронте. И еще папа написал, что немцы почти разбиты и нам пора собираться домой, тем более что он и сам в скором времени приедет в Баку...
Возвращение домой после почти трехлетнего отсутствия было для нас огромным счастьем.
А в 45-м году, перед самым окончанием войны вернулся папа.
Как же мы им гордились! У него вся грудь была в орденах - Красной Звезды, Отечественной войны, медаль Победы над фашисткой Германией и другие боевые награды...
Наконец-то мы снова были вместе...
Воспоминания были опубликованы в журнале "Мир литературы" (Азербайджан) в июне 2011г.
Мы хотим от всего сердца поблагодарить Рамиза Абуталыбовича Абуталыбова за эти присланные им нашему сайта воспоминания Т. Мирзоева! Большое спасибо за Вашу постоянную помощь и поддержку, дорогой Рамиз-муэллим!
